Бруно вздохнул, понимая, что спорить бесполезно. Пэмпренетта была так простодушно аморальна, что и сердиться-то на нее он не мог. Парень поцеловал девушку.
- Так ты меня все-таки любишь? - шепнула она.
- Ну как же я могу тебя разлюбить, если люблю так давно?
Ничего другого Пэмпренетте и не требовалось. Уже забыв о причине недавней размолвки, она крепче прижалась к любимому.
- Расскажи мне, как мы будем жить, когда поженимся? - выдохнула она.
- Ну...
- Нет, сначала опиши мне день нашей свадьбы...
- Мы поженимся на Святого Жана... но для этого тебе ведь придется исповедаться?
- Ну и что? Представь себе, я трижды в год хожу на исповедь! А как же иначе?
Бруно подумал, что, если Пэмпренетта говорит правду (а она явно не обманывала - просто наверняка не считала грехом то, что принято называть таковым), отцу-исповеднику приходится слушать престранные вещи. Не догадываясь, о чем думает ее возлюбленный, девушка с жаром продолжала:
- Папа подарит мне чудесное свадебное платье, которое он привез из Италии, а мама обещала дать свое жемчужное ожерелье, знаешь, то самое...
- ...которое украли пятнадцать лет назад в Каннах, а Доминик Фонтан по кличке Богач продал твоему отцу?
- Да, именно! С ума сойти, какая у тебя память!
- Боюсь, как бы полиция тоже о нем не вспомнила...
- Полиция? А ей-то какое дело? Папа заплатил за ожерелье, разве нет? И что за мысли тебе иногда приходят в голову, Бруно!
Парень лишь улыбнулся.
- И тем не менее... Сдается мне, у нас на свадьбе будет немало полицейских...
Пэмпренетта тут же ощетинилась.
- Легавые на нашей свадьбе? Да кто же это их позовет?
- Легавых, как ты их называешь, Пэмпренетта, никогда не приглашают, они приходят сами... Пойми, если все друзья наших родителей явятся на свадьбу, это будет самое крупное собрание всех багаленти* побережья за последние тридцать лет! И можешь не сомневаться, полиция не упустит такого случая взглянуть, как поживают ее... подопечные и освежить в памяти кое-какие лица... А потому даю тебе добрый совет: спрячь свое ожерелье и носи его только дома, хорошенько закрыв дверь. Иначе ты рискуешь провести медовый месяц в Бомэтт**...
______________
* Преступников. - Примеч. авт.
** Марсельская тюрьма. - Примеч. авт.
- Это несправедливо...
- А по-твоему, та, у кого укради тогда ожерелье в Каннах, сочла это справедливым?
Довод, очевидно, смутил Пэмпренетту, и она слегка замялась.
- Ну, это было так давно...
- Думаешь, если бы его сперли у тебя, через пятнадцать лет ты бы на это чихала?
- Ну нет!
Девушка обиженно надулась.
- И вообще, ты сбиваешь меня с толку всеми этими рассуждениями, добавила она. - Чего ты, собственно, хочешь?
- Чтобы ты больше не воровала...
- И по-твоему, хорошо, если я начну бездельничать?
- Но ты могла бы работать.
- А я что делаю?
Бруно взял ее за руки.
- Послушай меня, Пэмпренетта... Я люблю тебя больше всего на свете и не хочу потерять... А это неизбежно случится, если ты собираешься продолжать в том же духе. Сколько лет твой отец провел в тюрьме?
- Не знаю...
- А мать?
- О, мама - не так уж много... наверняка меньше твоей!
- Свою мать я почти не знаю. По воскресеньям бабушка водила нас смотреть на нее сквозь прутья решетки... И ты бы хотела нашим детям такого же существования?
- H-н... ет.
- И чтобы они стали жульем, как наши родители?
Пэмпренетта вспыхнула и гневно выпрямилась.
- А ну, повтори, что ты сказал!
- Что наши родители мошенники.
- Ах, значит, я не ослышалась... это... это ужасно... Ты чудовище, Бруно! Ты смеешь оскорблять тех, кто произвел нас на свет? И при этом говоришь о каком-то уважении к Святой Деве, той, кого божественный сын поцеловал у подножия креста?
Бруно в отчаянии воздел руки.
- Но какая связь...