- Молчи! Меня с души воротит... Как погляжу на вас обоих, чертовски рад, что остался холостяком!
И, оставив на тротуаре двух слегка обалдевших приятелей, Пишранд торопливо умчался прочь, словно его ждало что-то очень важное. На самом же деле он спешил в небольшое кафе, где всегда пил пастис, а сегодня, после головомойки у дивизионного комиссара, ему больше, чем когда бы то ни было, хотелось немного поднять настроение.
- Старик, похоже, недоволен, - вслед ему пробормотал Ратьер.
- Да его только что опять взгрел патрон.
- И по тому же поводу?
- Угу... надо признать, мы и в самом деле мало чего добились...
- Между нами говоря, старина, мне сейчас совсем не до того.
- Фелиси?
- Да... ты на меня не сердишься?
- С чего бы это? Если тебе удастся вытащить ее с улицы Лонг-дэ-Капюсэн, я только порадуюсь.
- Правда? Значит, ты согласен?
- Но гляди, Жером! Надеюсь, у тебя серьезные намерения?
- А ты как думал? И вообще, за кого ты меня держишь?
* * *
Если в кабинете дивизионного комиссара Мурато царила отнюдь не праздничная атмосфера, то в задней комнате бистро, где Тони Салисето и Луи Боканьяно толковали об угодившем в лапы полиции Бастилике, тоже не ощущалось особого оптимизма. Время от времени Луи даже переставал жевать и с тревогой спрашивал:
- Как, по-твоему, сколько схлопочет Антуан?
- А я почем знаю? С его-то послужным списком наверняка немало...
Боканьяно вздохнул.
- Вот и еще одного настоящего парня как не бывало... Здорово же ты придумал грабить эту чертову лавку!
Тони Салисето, отличавшийся бешеным нравом, мгновенно вышел из себя:
- Ну, валяй! Скажи еще, что это я во всем виноват!
- А кто готовил план, разве не ты?
- И что дальше?
- А то, что ты плохо его продумал!
- Как же я мог догадаться, что этот сукин сын сторож ни с того ни с сего вдруг изменит время обхода?
- Конечно... конечно...
- Ты говоришь "конечно", а сам думаешь по-другому!
- Верно, никак я не могу примириться...
Тони обогнул стол и угрожающе навис над приятелем.
- Послушай, Боканьяно, мне не нравятся твои фортели!
Луи снова оторвался от тарелки и поглядел на Салисето.
- Не нравятся - можешь уматывать!
Еще ни разу за десять лет его безраздельного царствования среди убийц никто не смел так разговаривать с Салисето. От яростной жажды убийства глаза его заволокло красной пеленой. Облокотившись на стол, он нагнулся к самому лицу Боканьяно.
- Придется мне тебя проучить, деревенщина!
Боканьяно плюнул ему в лицо и тут же схлопотал по физиономии. Парень мгновенно вскочил.
- Ну, теперь, Тони, обоим нам на этом свете не жить...
Выхватив нож, Луи пошел на Салисето, а тот медленно отступал, не сводя с него глаз.
- Вот этой самой штукой ты и прикончил итальяшку? - насмешливо бросил Тони.
Не отличаясь особым умом, Боканьяно все понимал буквально и попадал в любые расставленные ему ловушки.
- Отродясь я его не видел!
- Врешь! Ты по-тихому обстряпал дельце, а теперь из-за твоей измены Бастилика угодил за решетку! Знай я про Ланчано, никогда бы не полез в тот ювелирный магазин!
- Подонок!
У Салисето не было под рукой оружия, поэтому он старался отвлечь внимание противника. Чуть-чуть замедлив шаг, он дал Боканьяно подойти поближе.
- И по твоей вине Антуан состарится в кутузке!
Боканьяно очень любил Бастелику. Поэтому, вне себя от злобы и обиды, он кинулся на Салисето, но тот ожидал нападения и молниеносно швырнул под ноги Луи стул. Боканьяно упал. Тони схватил со стола бутылку и по всем правилам разбил ее о затылок Луи. Тот мигом утратил весь воинственный пыл. Успокоившись, Салисето взглянул на распростертого у его ног противника.
- Ах ты чертова старая шкура, - пробормотал он, почесываясь, - если это не ты ухлопал и ощипал итальяшку, то кто же, черт возьми, мог это сделать?
* * *
Допив свой пастис, Пишранд почувствовал, что ему и в самом деле полегчало. Он глубоко вдохнул морской воздух. Инспектор любил родной город и в этой любви черпал необходимую энергию, чтобы продолжать порой невыносимо трудную работу. Полицейский не сомневался, что рано или поздно справится с Тони. С убийцей Ланчано будет посложнее, но он и тут не терял надежды. Впрочем, над Марселем сверкало такое ослепительное солнце, что, право же, не стоило отчаиваться в чем бы то ни было.
Выходя из кафе, Пишранд заметил Пэмпренетту. Но теперь ее походка вовсе не казалась танцующей, и все ее существо как будто перестало излучать неистребимую радость жизни. Короче говоря, мадемуазель Адоль выглядела очень печальной. Инспектор подошел к девушке: