Элуа вытащил несколько тысячефранковых банкнот.
- Это вам за беспокойство.
Домовладелица тут же заулыбалась и рассыпалась в благодарностях.
- Ах, как приятно встретить понимающего человека...
- Вы позволите мне заглянуть в комнату? Очень хочется взглянуть, как жил мой бедняга кузен...
Женщина хотела проводить Элуа, но он вежливо отказался, скорчив печальную мину.
- Нет, мне надо побыть одному и собраться с мыслями... мы ведь вместе росли...
Хозяйка отступила, растроганная видимым волнением гостя.
- Я... я понимаю вас. Простите...
Маспи недолго пробыл в комнате корсиканца. Вниз он вернулся с легкой душой, но напустил на себя скорбную задумчивость человека, которому только что довелось размышлять о смерти и бренности человеческого существования.
- Бедный Луи... - вздохнул он. - В глубине души он был не таким уж дурным...
Чужое волнение заразительно, и женщина охотно согласилась:
- О да, несомненно!
- Стоит поглядеть на вас, мадам, и послушать - сразу ясно, что вы хорошо знаете жизнь...
Она попыталась гордо выставить вперед то, что и в лучшие времена не отличалось пышностью, и глубоко вздохнула, показывая всю меру своей усталости от вечных столкновений с самыми разнообразными проявлениями порока.
- Что верно - то верно... Мало кто столько всего повидал...
- Вряд ли я открою вам секрет, сказав, что мой несчастный кузен имел довольно своеобразные представления о том, что мы с вами называем порядочностью?
Женщина стыдливо потупила глаза.
- Да, я я впрямь кое-что слышала... И потом, хак он умер? Разве это достойная смерть для приличного человека, а?
- Увы!.. К несчастью, я на государственной службе... И мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то проведал о моем родстве с Луи Боканьяно... на работе таких вещей не любят... Поэтому, если сюда придет полиция, очень прошу вас, сделайте такую любезность - не говорите им, что я сюда заглядывал. Хорошо?
Несколько новых банкнот окончательно усыпили возможные сомнения хозяйки. Провожая Маспи, она поклялась всеми своими предками, а также обитателями небесной тверди, что скорее позволит разрубить себя на кусочки, чем причинит хоть малейшие неприятности такому любезному и щедрому господину.
* * *
Возвращаясь на улицу Лонг-дэ-Капюсэн, Элуа был очень доволен собой: теперь, избавившись от изрядной тяжести как в прямом, так и в переносном смысле слова, он явно повеселел. Но дома Великий Маспи застал Пэмпренетту. Селестина утешала ее, как могла. Не успел муж закрыть за собой дверь, мадам Маспи крикнула:
- Дьедоннэ исчез!
Элуа с непроницаемым видом человека, давно привыкшего к любым передрягам, стал расспрашивать о подробностях, а потом тоже постарался облегчить горе Пэмпренетты, уверив, что ее отец достаточно стар и хорошо знает, что делает. Наконец пришел Бруно. Он сразу понял, что лучший способ отвлечь девушку от печальных мыслей - обнять ее покрепче. Селестина приготовила всем аперитив, и Великий Маспи, воспользовавшись небольшой паузой в разговоре, небрежно бросил:
- А как насчет всех этих убийств? Вы там у себя в полиции уже разобрались, что к чему?
Бруно с довольно жалким видом пришлось признаться, что, как и его коллега Ратьер, он по-прежнему топчется на месте. И это, разумеется, сильно влияет на настроение дивизионного комиссара...
- Ну, я-то не полицейский, и все же... - не глядя на сына, заметил Элуа.
- Все же - что?
- По-моему, вы... как бы это сказать?.. Короче, ищете не там, где надо.
- А ты мог бы предложить что-нибудь получше?
- Я? Да откуда ж мне что-либо знать об этом грязном деле? Тем не менее у меня есть свои догадки, и на вашем месте... ну, да вам, профессионалам, виднее...
- Нет, ты все-таки скажи!
- Хочешь - верь, а хочешь - не верь, малыш, но я не сомневаюсь, что убийцу надо искать в окружении Салисето!
- Боканьяно мертв, а Бастелика - в тюрьме.
- Бастелику вы сцапали первым, а вот Луи дедушка пристрелил через много дней после убийства итальянца...
- Но мы же обыскали все его вещи!
- Знаешь, Бруно, у таких, как эта парочка, наверняка должны быть надежные норы по всему Марселю... Кстати, не далее как вчера я встретил Тони... Он все никак не может переварить смерть Боканьяно... Так вот, в разговоре он сказал мне, что Луи снимал комнату на улице Мариньян, в доме двести пятьдесят четыре... А я даже и не подозревал об этом!
- И мы тоже! - удивленно воскликнул Бруно.
Элуа вновь чувствовал себя Великим Маспи, поэтому он лишь чуть насмешливо улыбнулся сыну.
- Кто бы мог подумать?
Вечером, ложась спать, Маспи представлял себе, какую физиономию скорчит Салисето, узнав, что его ближайший помощник припрятал целое состояние и после смерти Луи он мог бы безбедно жить на эти деньги, причем никто бы никогда не докопался до правды. Есть с чего навеки потерять покой. Великолепная месть за пощечину... И в эту ночь Элуа уснул с легким сердцем и спокойной совестью.
* * *
Ни разу за все время службы в полиции дивизионный комиссар Мурато не испытывал такого изумления, как в тот момент, когда инспектор Бруно Маспи высыпал ему на стол целый поток сверкающих драгоценностей. Он долго рассматривал украшения, потом вскинул глаза и недоуменно пробормотал:
- Это они?
- Да, шеф... Драгоценности Томазо Ланчано!
- Ну и ну! И где ж ты их нашел?
- В комнате, которую Луи Боканьяно снимал на улице Мариньян.
- Но тогда... значит... это он убийца?