- Да, вот именно!
- А твоей сестрице тоже мерещится?
Врач отступил на шаг и пристально поглядел на друга.
- Моей сестре? Но ты же прекрасно знаешь, что у меня нет никаких сестер, а если бы и была, я совершенно не понимаю, при чем тут...
- Отцепись от меня, Феликс! Право слово, ты глупее дюжины таможенников!
- Полегче на поворотах, Элуа!
- Что?
- Я сказал: полегче, Элуа! Я вовсе не привык, чтобы пустозвоны вроде тебя разговаривали со мной в таком тоне!
- Так я, по-твоему, пустозвон?
- Ага, он самый! И могу добавить, что у любого таможенника мозги получше, чем у Маспи, даже если его называют Великим!
- Послушай, Феликс!
- Я тебя слушаю, Элуа!
- Всю жизнь я старался не проливать крови ближних, но на сей раз у меня лопнуло терпение! Убирайся отсюда, Феликс, или через пять минут мы оба начнем плавать в твоей крови!
- А пока ты будешь меня убивать, я, по-твоему, стану распевать псалмы?
- Да ты и рта открыть не успеешь! Покойники не поют!
- Убийца!
- Уж куда мне до тебя в этом плане!
- Дурной, бесчувственный отец!
- Ну, на сей раз ты свое получишь! Прощай, Феликс!
Маспи вцепился в горло врача, и тот дико завопил. Прибежала Селестина. При виде дерущихся мужчин она в свою очередь крикнула:
- Может, хватит, а?
Они немного смущенно отпустили друг друг.
- И не стыдно? В вашем-то возрасте...
Врач поправил галстук и с видом оскорбленного достоинства заявил:
- Ваш муж, мадам Селестина, окончательно рехнулся... Тридцать лет я считал его другом, но сегодня наша дружба умерла! Элуа оскорбил мою сестру!
- Вашу сестру? Так ведь у вас же ее нет!
- Нет, но могла бы быть. Я всегда очень любил вас, мадам Селестина, так что позвольте перед уходом вас поцеловать, а засим расстанемся навсегда.
- Давайте оставим нежности на после обеда.
- Обеда?
- Ну да! Прибор вам уже поставлен. Неужто вы думаете, бабушка допустит, чтобы вы ушли, даже не отведав ее рыбного супа, а?
Доктор немного поколебался.
- Ну, разве что из дружбы к вам, мадам Селестина, и из уважения к бабушке... так и быть, я останусь.
Элуа насмешливо фыркнул.
- Вернее, из любви к рыбному супу.
Феликс смерил хозяина дома высокомерным взглядом.
- Такая мелочность с вашей стороны меня нисколько не удивляет, месье Маспи!
Врач вышел из комнаты и отправился к старому Сезару пить пастис*. А Селестина, оставшись наедине с мужем, негромко заметила:
______________
* Анисовая настойка, сильно разбавляемая водой. - Примеч. перев.
- Я просто не узнаю тебя, Элуа... Раньше ты всегда был так любезен, так предупредителен, а теперь стал зол и даже несправедлив... В конце концов люди перестанут тебя уважать!
- Они и так уже потеряли всякое уважение!
- Ну, это тебе только кажется...
- Посмотри на Феликса! Прежде он бы никогда не посмел так со мной разговаривать, а нынче это вполне естественно.
- Естественно?
- А какое почтение можно испытывать к человеку, если в его семье случился такой позор?
* * *
Той же ночью незадолго до рассвета в районе Старого Порта бродил мужчина. Он страшно проголодался, умирал от жажды и еле стоял на ногах от усталости. Еще совсем молодой человек, от тревоги он казался гораздо старше своих лет. Три часа назад парень тайно высадился на побережье, но за это ему пришлось выложить все деньги до последнего су. И теперь несчастный брел по набережной в поисках прохожего, которого можно было бы без особых опасений спросить, где найти человека, чье имя ему назвали в Генуе, сказав, что только этот тип способен отважиться на такую рискованную сделку. Но в такой поздний час прохожие попадались очень редко, да и то в основном возвращавшиеся к себе на судно моряки. А моряки, как правило, не имеют дел ни с кем из тех, кого парень надеялся встретить.
Совсем отчаявшись, он решил ждать утра. Но как совладать с голодом и жаждой, а главное, не угодить в лапы полиции? Боясь случайно налететь на таможенников, парень побрел наугад прочь от порта. А как бы ему хотелось снять номер в гостинице и спать, спать, спать... Может, тогда он сумел бы забыть три последних дня, три дня, за которые он совершил два убийства. Но нет, никогда в жизни Томазо Ланчано их не забудет, он ведь не профессиональный убийца... Живот свело от голода, во рту пересохло, но итальянец брел, едва волоча ноги, прислушиваясь к каждому шороху и напряженно вглядываясь в темноту, поскольку хоть в кошельке у него не было ни гроша, зато в поясе лежало больше чем на миллион* драгоценностей.
______________