Он пытался спрашивать что-то еще, но я сделала вид, что заканчивается время, и поспешила распрощаться.
Вокзалы я не люблю категорически. Абсолютно все. На Казанском я оказалось впервые, и он, на мой взгляд, ничем не лучше любого прочего. Такой же грязный, шумный и суетливый. Благо, что времени до отхода поезда оставалось совсем немного. Он уже стоял у перрона, и посадка шла полным ходом.
Выяснилось одно малоприятное обстоятельство. Мне продали билет в четвертый вагон, Светкино место оказалось в пятнадцатом. Проводница моего вагона категорически отказалась пустить ее к себе.
- Хотите, идите обе в пятнадцатый, - предложила она. – Только там у вас тоже ничего не выйдет. Был бы еще соседний вагон, куда ни шло, а так, через весь состав – нет. Вы что, друг без друга полдня обойтись не можете?
- Ладно, шлепай к себе, - сказала я Светке. – Не бойся, я уже никуда не сбегу. Если что, придешь ко мне в гости. Или я к тебе. Только Фитингоф не прошляпь, стоянка всего две минуты.
- Не прошляплю, - бодро пообещала Светка. – Я уже посмотрела, это через полчаса после Моршанска.
Подхватив свою сумку, Светка рысью припустила в начало состава, где по какой-то странной логике располагался пятнадцатый вагон. Я не стала заходить в тамбур, пока не убедилась, что она благополучно добралась до места. Ехать одной мне совершенно не улыбалось.
На всякий случай кулоны мы разделили. Себе Светка оставила свой зеленый, мне отдала синий. Кроме того, мы твердо запомнили: четыре версты на запад и одна на север. Оставалось только определиться с точкой отсчета. Светка настаивала, что это решится на месте. Я подобной уверенности не разделяла, но возражать пока не стала.
Место мое оказалось нижним и даже не сбоку. Мелочь, но приятно. Терпеть не могу боковые полки. Тем более ехать предстояло десять часов. Можно хоть немного поспать. Это ночью уснуть мне вообще не удалось, разве что подремала, как птица на жердочке.
- Простите, у вас какое место, девятнадцатое?
- Да, - машинально ответила я и подняла голову.
- Отлично, значит, мое верхнее, - мужчина, совсем недавно стоявший за мной в очереди в кассу, ловко закинул сумку на багажную полку . – Разрешите, я пока здесь присяду?
Я кивнула, отодвинулась подальше и сделала вид, будто ищу что-то в сумке, время от времени кидая на соседа косые взгляды – так, чтобы он не заметил. Он и не замечал – или делал вид, что не замечает. Сидел себе спокойно, глядя прямо перед собой и о чем-то думая.
Да, где-то я его определенно видела. Теперь-то мне удалось более или менее его рассмотреть. Довольно симпатичный мужчина, примерно моих лет или чуть постарше. Роста хоть и не самого выдающегося, но рядом со мной, как и рядом с Эллочкой-людоедкой, даже самый плюгавый мужчина… – и далее по тексту. Неопределенно-русого цвета густые волосы, недавно подстриженные у хорошего парикмахера и расчесанные на косой пробор. Неопределенно-серого цвета глаза. Профиль четкий – как на античной монете. Обычно мало кому идет быть повернутым в профиль, у кого-то нос подкачал, у кого-то губы или подбородок. Я так себя очень не люблю в этом ракурсе. Но сосед смотрелся очень даже неплохо. Хотя… Была в нем какая-то… недосказанность, незавершенность. Словно чего-то не хватало. Словно рисовал кто-то портрет, да и бросил, не закончив.
И все же я его определенно где-то видела. То, что он оказался в одном купе со мной, - ничего странного. Кассиры стараются сразу продавать одиночные билеты в купе, чтобы оставалось больше идущих подряд. Я взяла один билет до Фитингофа, а он, сразу же после меня – один до Моршанска. Но я не сомневалась, что видела его и раньше.
Он слегка повернулся, и я заметила, что в одном месте его правая щека выбрита чуть хуже. Видимо, брился в непривычных условиях. Может, даже в поезде – если я действительно видела его в Питере. Легкий горьковатый запах сандала и лимона, тоже будто бы знакомый – одеколон выветрился еще не до конца.
Оля, чему ты удивляешься. Ты действительно могла видеть его в Питере – на вокзале. Едет себе человек с пересадкой, как и ты. Потому что прямого поезда нет. И не такие совпадения бывают.
Пришла проводница, забрала билеты. Народ потянулся за постельным бельем. Мужчина встал, снял ветровку, бросил ее на свою верхнюю полку. Тут солнце выбралось из-за деревьев, и на его лицо упал свет. То ли поэтому, то ли на фоне ярко-синего джемпера, но глаза его из серых превратились в ярко-голубые, почти васильковые. И сразу пропала эта незавершенность его облика – портрет был закончен. А потом я разглядела тонкий шрам на левом виске, который до сих пор не могла видеть, и у меня вырвалось неловкое «ой».
Мужчина вопросительно посмотрел на меня.
- Извините, - покраснела я. – Это ведь вы были? Ну, в Питере? В Никольском соборе?
- В Никольском соборе? – переспросил он. – Ах, да! Я вас еще чуть не сшиб. Надо же, где довелось встретиться.
Я тут же пожалела о своей несдержанности. Потому что подала повод для разговора, знакомства и тому подобное. Конечно, все эти дорожные тары-бары-растабары никакого значения не имеют, но… Я их не люблю. Что-то для меня в этом есть неестественное, может, даже чуточку истеричное, когда совершенно незнакомые люди начинают слово за слово вываливать друг другу такие интимные подробности, которые не поведают даже самым близким. Потому что знают: это можно делать совершенно безнаказанно, случайно встретились – случайно разойдемся, все рассказанные истории будут моментально забыты, потому что совершенно собеседнику неинтересны, можно что угодно наплести, что угодно выдумать, а можно наоборот – вывернуться наизнанку, исповедаться. И все это – лишь бы скрасить дорожную скуку.
Однако сосед к знакомству, похоже, не стремился. Он принес пакет с постельным бельем, быстро и ловко застелил свою полку и запрыгнул наверх. Я вздохнула с облегчением – и с толикой разочарования.
У меня есть давняя знакомая, Лиза Журавлева. Когда-то мы вместе учились в университете, только она на классическом отделении. Так вот однажды ее приятель сказал примерно следующее: все бабы одинаковы, сначала прогонят мужика, а потом обижаются, что он действительно ушел, а не стоит под балконом с букетом. В данном случае я действительно была рада, что сосед не начал навязывать мне свое общество на основании бывшего в недалеком прошлом эпизода. И тем не менее, было слегка досадно, что он не стал этого делать.
По счастью, всеобщего братания, столь частого в плацкартных вагонах, не наступило. На двух других полках нашего купе ехали немолодые супруги, которые моментально уткнулись в многостраничные газеты. Сбоку разместились интеллигентного вида старушка и молодая длинноволосая девица в потертых джинсах. Никому ни до кого не было дела, разве что девица с интересом, но без успеха посматривала на моего соседа.
Застелив полку, я улеглась. Подтянула колени к животу, свернулась клубком – любимая поза. Мысли текли через голову сплошным потоком, не задерживаясь – разные и все неприятные. Так можно и рехнуться. Ни один испытанный способ отвлечься не помогал. Уснуть бы. Но такое со мной бывало частенько: хочется спать, глаза слипаются, а сон не идет. Так, легкая дремота, когда сумбурные мысли превращаются в обрывочные сны. Вроде, и спишь, а все слышишь. А то еще и видишь.
Я лежала на жесткой вагонной полке, вслушиваясь в синкопы колесного перестука – и в то же самое время брела через заросшее крупными ромашками поле к маленькой покосившейся церквушке.
Полуразрушенную ограду едва было видно за высоченной травой и густой лиственной молодью, сквозь узкое стрельчатое оконце проросла березка. Когда-то золотые, главки побурели и словно сморщились. На согнутом кресте – наверно, пытались сбить, да не смогли – грузно сидела жирная ворона. Хотелось плакать. Ноги путались в траве.
Откуда-то из-за церковной ограды вышел высокий полноватый мужчина в черной рубашке и направился мне навстречу. В руках у него была бутылка и какой-то пакет. Мне захотелось развернуться и убежать, но трава заплела ноги, и я не могла пошевелиться.
Он подошел ко мне, совсем близко, и посмотрел прямо в глаза. Я попыталась зажмуриться, но веки словно одеревенели.
Женщина со стаканом чая, которую мужчина пропускал, приостановившись у нашего купе, прошла дальше. Он переложил пакет в другую руку и скрылся из виду. Взгляд его мне точно не приснился – тяжелый, холодный, какой-то глинистый. Хотя в вагоне было тепло, захотелось укрыться одеялом с головой.
Поезд, хоть и скорый, по Светкиному выражению, задирал ногу у каждого столба. А еще подолгу стоял в чистом поле. Не проехав и половины пути, мы уже опаздывали часа на полтора. Время тянулось, как позавчерашний «Орбит», намотанный на палец. Выспаться так и не удалось, несильно, но тупо болела голова. Выпросив у соседей прочитанные газеты, я машинально водила глазами по строчкам, особо не вникая в смысл. Пока не наткнулась на криминальную хронику.
Среди пары-тройки прочих происшествий упоминалось и ограбление некого частного предпринимателя, коллекционера антиквариата Максима Ш., скончавшегося в больнице от полученных телесных повреждений.
Я отложила газету и призадумалась.
Как-то это со Светкиным рассказом не слишком монтировалось. Предприниматель и коллекционер, живущий в коммуналке?! Или он все свои доходы тратил на приобретение дорогостоящих безделушек? Есть такие сумасшедшие. Надо бы уточнить у Светки. Кстати, что-то она сидит в своем пятнадцатом вагоне, как сыч. Лень пробежаться, что ли? Поели бы вместе. Мне тоже не очень хотелось идти к ней, но и сидеть на месте уже было невмоготу. Поколебавшись еще немного, я повесила на плечо сумочку и отправилась в путешествие через весь состав.
По правде говоря, я очень не люблю переходить из вагона в вагон. Почему-то кажется, что непременно споткнусь, поскользнусь и свалюсь прямо под колеса. Ну, у каждого в голове свои тараканы. Кто-то отчаянно боится стоят в метро у края платформы, кто-то не может без головокружения выйти на балкон. Одна моя знакомая пользуется только электромясорубкой, и не потому, что это удобнее, а потому что навязчиво боится прокрутить вместе с мясом и палец, подталкивая куски под винт.
Пройдя один вагон, я увидела призывно распахнутую дверь туалета и решила заодно воспользоваться «удобствами». Пока свободно, а то это для плацкартных вагонов редкость. Когда я уже мыла руки, ручку нетерпеливо подергали. Я вышла и увидела того самого мужчину в черной рубашке, который прошел мимо моего купе с бутылкой и пакетом. Он посторонился, и я открыла дверь в тамбур.
Молниеносным движением мужик втолкнул меня в прокуренное пространство и захлопнул дверь. Я не успела даже пискнуть, как оказалась прижатой к стене рядом с входной дверью. Он был не толстый, как мне показалось, а просто здорово накачанный. Под рубашкой бугрились мышцы.
- Тихо! – посоветовал бугай, и я почувствовала у шеи нечто острое и холодное. Опять!.. – Кулон!
- У меня нету, - прошептала я, отчаянно кося глазами на его руку с ножом. Отчаянно хотелось отдать кулон, но в голову пришло, что не будет же он меня убивать прямо в тамбуре, днем, когда народ постоянно выходит покурить или шастает из вагона в вагон. Значит, пугает.
Не тратя время на пререкания и угрозы, он сорвал с моего плеча сумку и раскрыл молнию. Пошарил в одном отделении, в другом, ничего не нашел, бросил на пол. Я, закрыв глаза, молила Бога поскорее послать в тамбур хоть кого-нибудь. Желательно, крепкого мужчину, а лучше – нескольких сразу.
Словно в ответ на мои мольбы ручка двери начала поворачиваться.
- Только пикни! – пригрозил бугай, переместив лезвие ножа к моему левому боку.
К моему великому удивлению, это оказался мой сосед по купе. Вроде бы, только что он спал. И что ему понадобилось в тамбуре следующего вагона? Решил пообедать в ресторане? Но сосед дальше не пошел. Бросил на нас короткий взгляд, отошел к противоположному окошку, отвернулся и закурил. Мой мучитель ощутимо кольнул меня кончиком ножа и состроил зверскую физиономию.
«SOS! – вопила про себя я. – Ну повернись же! Помоги! Ты что, курить сюда приперся?!»
Тщетно.
Сосед докурил, бросил окурок в какую-то щель, дальше не пошел – повернулся и, не глядя в нашу сторону, вернулся в вагон.
- Я тебя сейчас выпотрошу, зараза! – сквозь зубы пообещал чернорубашечный. – И из вагона выброшу. Да нет, сама отдашь!
Что-то щелкнуло, и входная дверь вагона распахнулась. Меня обдало вихрем, пахнущим креозотом и дымом. Странно, я думала, проводники закрывают двери на ключ. Или у него тоже есть ключ?