- Что значит был? Что с ним случилось? - насторожилась я.
Не хватало только детектива наяву. Я уже давно, чуть ли не с первой своей книжки заметила: кое-что из плодов моей буйной фантазии вдруг начинало прорываться в реальность. Не самое худшее, слава Богу, но одна знакомая заметила: «Ох, насочиняешься ты, Олька, на свою голову!»
- Он умер. Вернее, его убили, - каким-то сухим и бесцветным голосом сказала Света.
Приплыли!
- Почему? - глупо спросила я. - Вернее, из-за чего?
- Да вот из-за этой штучки, - Света постучала пальцами по кулону. - Вляпались мы с тобой, Оленька, по самое дальше некуда.
- Это почему это? - возмутилась я. - Почему это я вляпалась, а? Из-за того, что ты ко мне приехала? За тобой что, следят?
Такая фишка тоже была в одной из моих книжек. Однако, как сказал чукча, тенденция.
- Не знаю. Может, и следят. Но если бы я к тебе и не приехала, было бы еще хуже. Так ты хоть знать будешь, чего ждать. Может, вместе чего придумаем. Ну хватит стонать, лучше слушай.
Вот здорово! Не прошло и получаса с того момента, как я ее впервые в жизни увидела, а она уже командует мною, как дембель «сынком». Что-то будет дальше?
- Так уж вышло, - начала Света, машинально продолжая постукивать пальцами по кулону, - что у нас с Максом никого из близких родственников не осталось. Вернее, мой отец жив, но мы уже лет семь не виделись. Он от нас ушел, когда я еще маленькая была, появлялся пару раз в год, а потом и вовсе испарился. А у Макса родители в автокатастрофе погибли, когда ему шесть было. Мы тогда жили все вместе на Остоженке, в двух комнатах огромной коммуналки. Сначала всемером, а потом только мы с мамой, бабушка Аня и Макс. Он старше меня на год. Короче, мы были очень близкими друзьями, если не сказать больше. Одно время даже пожениться хотели, но мама с бабушкой встали на дыбы. По их мнению, это слишком близкое родство.
- Ну и глупо! - перебила я. - Не такое уж и близкое. Тем более если в семье нет наследственных болячек. На худой конец можно было просто не заводить детей.
- Кто бы нам тогда об этом сказал! - печально усмехнулась Света. - Ты не куришь?
- Нет.
- А я закурю, если ты не против.
- Кури, - милостиво разрешила я и достала с полки Лешкину медную пепельницу в виде башмака, которую он привез из Голландии.
- Так вот, - Света жадно затянулась, - Макс снял комнату, а потом женился на своей соседке. Я тоже вышла замуж. Но ничего толкового из этого не вышло. Макса хватило всего на год семейной жизни, я мужественно протянула шесть. Он после развода жил в нашей квартире, с мамой и бабушкой, а мне бывший муж купил однокомнатную квартирку на Юго-Западе. К этому времени все уже перегорело, общались просто как родственники. Мама умерла в 89-ом, а бабушка - в прошлом году. Макс ухаживал за ней до последнего дня. Она вообще любила его больше, чем меня.
И вот после ее смерти Макс стал каким-то очень странным. Первое, что он сделал после похорон, это спросил, не случилось ли что-нибудь с прабабкиным кулоном. Приехал ко мне домой, крутил его, разглядывал со всех сторон, бормотал что-то. Потом начал интересоваться, не знаю ли я что-нибудь об остальных Калединых, а если не знаю, то не могу ли узнать. У меня тогда по работе дел было много - я в одном «ящике» работаю заведующей архивом. Так что отмахнулась от него и забыла. После этого мы несколько месяцев не виделись. И вдруг - это было где-то недели две назад - он приехал, на ночь глядя, весь какой-то дерганый, взмыленный, снова кулон разглядывал. А у меня было с деньгами туго, и я подумывала, а не продать ли его. И когда Максу об этом сказала, он просто взбесился, наорал на меня. Я тебе, говорит, руки поотрываю вместе с башкой, только попробуй. Хотел вообще забрать его, но я уперлась. Бабушка его маме подарила, а мама - мне. Хотя его никогда и не носила. Уродистый он какой-то. И цвет дикий, прямо как бутылка. Я и не знала, что изумруды такие темные бывают.
А позавчера вечером звонок. Из института Склифосовского. У нас, говорят, ваш брат находится, в очень тяжелом состоянии, приезжайте скорее, он хочет вас видеть. Я сорвалась, такси поймала, приезжаю туда. Макс в реанимации. Сначала меня пускать не хотели, потом какой-то главный вышел, провел. Сказал, что Макс вряд ли до утра доживет, очень тяжелые травмы. Ушибы, переломы, а главное - сквозное ранение в грудь. Ему сразу сделали операцию, но шансов практически нет. Когда он после наркоза очнулся, попросил мне позвонить.
Зашла в палату - Макс лежит весь в бинтах, трубки, провода, мониторы. Он вообще-то красивый парень... был, не то что я. Высокий, темноволосый, глаза синие. Чем-то на Пирса Броснана смахивал. Ну, который Джеймса Бонда играл. А тут посмотрела - ужас. Не лицо, а один сплошной кровоподтек. Я к нему наклонилась, он шепчет: «Света, у меня в комнате в письменном столе тайник. За ящиками двойная стенка. Поезжай туда, достань все, прочитай. И немедленно уезжай. Поезжай в Питер к Ольге». «К какой Ольге?» - спрашиваю. «Прочитаешь - узнаешь. Не задерживайся в Москве, это очень опасно. Может, тебя уже ищут». Тут ему совсем плохо стало, врачи меня выгонять начали. Я только успела спросить: «Кто это был?» Он сказал: «Это все сын...» И все. И умер.
Ее голос предательски дрогнул, она еще раз судорожно затянулась и погасила сигарету.
- Дальше, дальше! - я дернула ее за рукав.
- Дальше я из Склифа поехала к нему домой. Это уже утром было. Вся комната перевернута вверх дном. Соседка сказала, что пришла с работы, а замок на входной двери взломан. Макс лежал в комнате, весь в крови. Сначала она подумала, что он мертвый, но потом увидела, что дышит, вызвала «скорую». Я достала из тайника этот рисунок и письмо. На, читай, - она вытащила из сумки еще один листок и протянула мне.
«Цветик-семицветик! - крупным размашистым почерком было написано на листке из школьной тетради в линеечку. - Если ты это читаешь, значит, со мной что-то случилось, но я успел тебе сказать, где искать. Я знаю, бабуля тебе многое рассказывала о наших предках, но кое о чем предпочла помалкивать. И рассказала мне перед самой смертью. Как ты уже поняла, кулон - часть сборного креста, принадлежавшего графу Протасову. Наша прапрабабушка Клавдия Пантелеевна отдала все его части своим детям. Вернее, все, кроме твоего кулона - его она отдала вдове Григория. Ты знаешь, что Григорий был в услужении у молодого Протасова. После революции старого графа убили в лесу мужики, а молодой уехал во Францию. Где-то в середине 20-х Петр Протасов вернулся в Россию, его тут же арестовали как шпиона и расстреляли. Но бабушка была уверена, что он все-таки успел встретиться с Григорием, потому что тот вдруг ни с того ни с сего собрался и поехал в Вараксу. Но не доехал. Его нашли убитым на полпути из Пичаева. Через несколько месяцев Клавдия Пантелеевна приехала в Москву к вдове сына Галине и отдала ей кулон, сказав, что он принадлежал Протасовым. Что она, по распоряжению старого графа, должна была отдать его или Петру, или Григорию. Но поскольку ни того, ни другого уже не было в живых, решила отдать кулон Галине. Я полагаю, что остальные части креста она раздала другим своим детям. Цветик, их непременно нужно найти и собрать крест. С этим связана какая-то тайна. Будь осторожна, кто-то ищет кулон и все остальное. Мне звонили и предлагали большие деньги за него. Не знаю почему, но кто-то считает, что он у меня. Боюсь, этим не ограничится. Не хотелось бы идти в милицию, но, наверно, придется. Впрочем, вряд ли мне позволят. Вчера я заметил, что за мной следят. Цветик, если со мной что-нибудь случится и кулон не найдут, они возьмутся за тебя. Поэтому немедленно уезжай. К сожалению, я так и не узнал адреса наших питерских родственников, кроме Ольги Погодиной. Она правнучка Ирины Андреевны. И если бабушка была права и у Ольги тоже есть часть креста, ей, как и тебе, грозит опасность. Предупреди ее. Целую, люблю. Максим».
- Я поехала домой, чтобы собраться, - продолжила рассказывать Света, когда я закончила читать письмо. - И у самого дома меня обогнала черная иномарка. Мне почему-то вдруг стало очень страшно. Особенно когда я увидела, что из машины вылезли три здоровенных жлоба и вошли в мой подъезд. А потом в моем окне загорелся свет. Я спряталась за угол и часа полтора топталась там, пока они не вышли и не уехали. Вот тогда я потихоньку поднялась к себе. Не буду описывать, что увидела. Словно Мамай прошел.
- Почему ты не позвонила в милицию? - удивилась я.
- Я позвонила, - пожала плечами Света. – Они приехали через час, написали протокол и сказали, что дело тухлое. Что квартирные кражи раскрываются редко, так что… Чтобы я ни на что особо не рассчитывала.
- Нет, почему ты не позвонила сразу? Пока они еще были там?
- Во-первых, у меня нет сотового. И автоматов поблизости нет. Во-вторых, что бы я им сказала?
- Как что? – возмутилась я. – Что в твою квартиру воры забрались.
- Ну да, ну да! «Помогите, дяденьки менты! В моей квартире свет горит. А мимо меня мужики страшные на черной тачке проехали и в подъезд вошли». Да они бы меня послали просто: мол, вы сами забыли выключить.
- Что за глупости! Зачем про свет-то говорить? Забрались воры и все тут. Да, а как же кулон? Не нашли? Или ты тоже прятала его в тайнике?
- Нет. Просто так уж вышло, что накануне я взяла его с собой на работу. Решила все-таки потихоньку от Макса продать. Так уж вышло, меня залили соседи сверху, пришлось делать ремонт. Вот и влезла в долги. Одна моя сослуживица нашла покупателя. Но в цене не сошлись. Так он у меня в сумке и остался. Короче, менты уехали, я схватила первые попавшиеся вещи, покидала в сумку и бегом на вокзал. Билеты были только на вечер.
Та-ак... Натяжек в ее рассказе было слишком уж много. Либо он нуждался во многих уточнениях, либо это какая-то не слишком искусная выдумка. Вот только зачем?
Я с подозрением посмотрела на Свету. Откуда я знаю, может, она вовсе мне и не родственница. Если бы мы хоть похожи были. Так ведь и родные сестры не всегда похожи, а тут... Кроме роста, у нас не было ничего общего. Она - худая, как весенний еж, я - не корова, конечно, но и не топ-модель. У меня волосы вьющиеся, каштановые с рыжиной, у нее - неопределенно-русые и прямые, словно конский хвост. У меня широкие скулы, широко расставленные глаза болотного цвета и слегка вздернутый нос. Света лицом напоминала мелкую птичку. Впрочем, я больше похожа на маму, а та удалась в хохляцкую породу. Света на Калединых - рослых, полных и кривоногих - тоже не была похожа, но, может, она пошла в своего отца?
Наверно, я слишком откровенно ее разглядывала, потому что она в ответ начала рассматривать меня. Перевела взгляд с деталей упакованного в халат торса на босые ноги и вдруг тоненько прыснула. Потом стащила с правой ноги носок и продемонстрировала мне ступню, тоже не похожую на мою, хоть и маленькую, но широкую и по-южному толстопятую. У нее же и размер был побольше, и пальцы подлиннее, но вот два из них, средний и указательный (забавно все-таки - указательный палец на ноге!), напоминали два сросшихся гриба-близнеца, выросших из одного корня. Точно так же, как и у меня, и у мамы, и у дедушки Вани. Света по-кошачьи растопырила пальцы, но два средних так и остались тесно прижатыми друг к другу. Я сделала то же самое. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Напряжение ушло.
Я как могла перечислила ей все то, что плохо монтировалось.
- Света, - с занудливой въедливостью бурчала я, - ладно, с милицией ты лопухнулась. Но я другого не могу понять. Во-первых, каким образом такие драгоценности можно было везти из Москвы в Тамбов и обратно. Сначала граф вез их в Вараксу. Я правильно поняла, он всю свою, как там написано, «коллекцiю» в поместье перетащил? Зачем? Зачем она ему там нужна была, а? Неужели негде было в Москве хранить?
- Правильно поняла. Перетащил. У него там сейф был в кабинете, большой-пребольшой. Как именно и зачем он это сделал - не представляю. Но факт, что перевез. А коллекция у него была немаленькая, большой ценности. Его покойная супруга очень камни любила. Почему не захотел оставить их в Москве? Ума не приложу. У каждого свои тараканы в голове. Как видишь, Григорий рассказал об этом своей жене, та дочери, а бабушка - нам с Максом.
- Ладно, допустим. Нанял охрану, наверно. А вот как наша прапрабабушка не побоялась в такое дикое время с этим крестом, даже на части разобранным, ехать из Вараксы в Москву и Питер?
- Прапрабабушка наша, Оля, была женщина решительная. К тому же в то время она была уже смертельно больна и, наверно, знала об этом.
Я вспомнила большую выцветшую фотографию, которую уже который год собиралась отдать на реставрацию. Клавдия Пантелеевна смотрела в объектив сурово и напряженно. Резкие, решительные черты, скорбная складка у рта. Дочери, Ирина и Дарья, казались рядом с ней беззаботными девчонками. Да, пожалуй, такая женщина вполне могла путешествовать с драгоценностями в багаже.
- А почему, интересно, Григорий рассказывал жене столько всего о семье графа, но ничего о своих собственных братьях и сестрах?
- Я же тебе говорила, - досадливо поморщилась Света и потянулась за новой сигаретой. - Он с ними не ладил. А может, и рассказывал, да Галина не запомнила. Или запомнила, но дочери не стала про них рассказывать. Или рассказала, да бабушка Аня забыла. Не все ли равно. Что тебя еще смущает?
- Много чего, - я встала и открыла форточку.
С улицы ворвался шум проснувшегося проспекта. Я посмотрела на часы - они показывали половину седьмого. Оказывается, мы разговаривали уже почти час.
- Например, почему твой брат узнал именно мой адрес?
- А что тебя удивляет?
- Да то, что за четыре поколения сменилось три фамилии. Сначала Ирина стала Климовой, потом моя мама Александровой, а уж потом и я - Погодиной. При всем притом, что у Андрея Кирилловича было, кроме Григория, еще три сына, дети и внуки которых - тоже Каледины. Это ж как надо было из-под себя выпрыгнуть, сколько архивов перевернуть. И не в Москве, заметь, а в Питере. И потом, надо было еще с чего-то начинать поиски. А если он, как и ты, не знал ничего о детях Андрея Кирилловича, как он это сделал?