— Фрау Девизо, вы запуганы романтическими кинофильмами. Еще вспомните Дракулу или Синюю Бороду! Я лишь сказал о том, что дед барона фон Штоффена, в течении пятидесяти лет сочинявший научный труд о земельных реформах Австро-Венгрии, был настигнут революцией в самом финале. Когда он, наконец, сумел сформулировать программу, способную превратить его родину в сплошной Эдем, империя рухнула. Ученый поднялся на башню…
— Привязал труд себе на шею и кинулся вниз… — с трагической миной закончил Майкл.
Я сидела, как громом пораженная. Шутка кузена по поводу реформатора не тронула меня, зато этот дом! Боже, как же недопустимо быть такой невежественной: ведь имя правоведа и реформатора эпохи Габсбургов нам талдычили еще в школе, а в университете я даже писала критический трактат о его экономических заблуждениях!
— Как известно, революция круто разделалась с имперскими аристократами. А вот поместье Штоффенов сохранилось, благодаря научному авторитету этого самого утописта-ученого, — пояснил слегка обиженный выходкой Майкла Хладек.
— Но почему мы проехали замок? — обеспокоилась я, провожая взглядом рекламную картинку тура по Австрии — внушительный холм с историческим памятником на макушке.
— Здесь довольно сложный въезд в имение. Эти феодальные заморочки, наивное стремление сбить со следа, так же, как стены и рвы, бдительно сохраняются наследниками. Поверьте, иногда доходит до абсурда. — Хладек, казалось, забыл о руле, сидя к нам в пол-оборота. — Представляете, в одном из старинных владений мне пришлось демонстрировать наследнику выгребные ямы XVII века! Хозяева даже не пожелали установить водяной смыв! Видите ли, именно в таком туалете они чувствовали подлинный дух истории!
Мы все же добрались, петляя по серпантину среди холмов, покрытых празднично обновленной, радостной зеленью.
— Обратите внимание, — остатки каменных ворот, а теперь металлические, — вы, господа, въезжаете в собственные владения, — Хладек сказал пару слов крепкому господину в форме охранника, и тот отворил ворота в широкую, затененную старыми кленами аллею. — Должен вас предупредить: хотя само строение и детали обстановки имеют подлинную историческую ценность, хозяйство очень запущено. Чета баронов пользовалась лишь левым крылом, обходясь прислугой из трех человек.
— Еще бы, реставрация такого памятника старины зачастую не под силу целому государству, — Майкл задумался, по-видимому, о своих российских проблемах.
— Нет, семейство Штоффенов отнюдь не считалось бедным. Вам еще предстоит ознакомиться с состоянием финансов. Весьма, весьма недурно. Все вклады сделаны в надежные швейцарские банки. Да и сама недвижимость! По оценке специалиста, в этом доме находится великолепная коллекция живописи. Но, увы — по воле завещателя вы не имеете права распродавать имущество.
Миновав подъездную аллею, мы остановились на вымощенной камнем площадке перед центральным входом в замок. Четырехэтажный дворец — миниатюрное подобие Версаля, несмотря на очевидную запущенность, выглядел столь величественно, что я на мгновение зажмурилась. Открыла глаза: чернота рассеялась, а замок стоял.
Конечно же, ненормальность реальности, абсурдность факта должны иметь меру, чтобы поместиться в смятенном, сбитом с толку сознании, не рискуя сдвинуть его с места. Не так-то просто, вытащив счастливый билет в фантастической лотерее, сохранить здравомыслие. У меня даже заняло дух, как при падении в воздушную яму.
— Ущипните меня, пожалуйста, кузен, не стесняйтесь, — шепнула я, пододвигаясь к нему.
Сильные пальцы клешнями впились в мою ляжку. Я громко ойкнула.
— Ну, это слишком!
— Спасибо, у вас приятное сопрано, — сказал Майкл, — подействовало на меня как нашатырный спирт. Что-то голова идет кругом.
Его и вправду шатало.
— И поэтому вы вырвали у меня кусок кожи! — я демонстративно поморщилась, потирая больное место.
— Простите, Дикси, — Майкл взял меня за руку. — Со мной что-то происходит. Наверно, в меня вселился дух воинственного предка, — Он вытянул вперед руки и размял кисти.
Я снова удивилась породистой узости ладоней и длинным гибким пальцам с ухоженными ногтями.
Разбитый по образу версальского или шенбруннского, парк каскадами спускался к реке, являя щемяще-трогательную картину запущенности. Если бы мы созерцали все это осенью, а не под майским, игривым, все обращающим в веселье и радость солнцем, тоска увядания сразила бы нежную душу. Но сегодня здесь витали другие настроения.
Некогда бархатистые газоны превратились в дикие лужки, скрыв под мощной порослью бурьяна затейливые клумбы. И что нам до пропавших роз, если везде, в веселой беспородно-наглой зелени желтеют россыпи золотисто-звонких одуванчиков! А кусты и деревья, выстриженные в былые времена как пудели-призовики, разлохматились в небрежном волюнтаризме, интригующе скрывая части каменных статуй. Отлично, что фонтаны заросли кустами лопуха и цикория: так легче перенести осознание их присвоение, как и белокаменной лестницы, утерявшей фрагменты резных перил. У главного входа в дом, открытого по такому случаю, нас ожидала прислуга численностью в три человека. Старики улыбались и кланялись, напоминая о том, что всеми ими надлежало управлять и, конечно, за это платить.
Я представила, как выглядели мы — их новые хозяева, принятые, очевидно, за супружескую пару, — элегантная дама из современных, и эксцентричный господин, все еще мнущий растрепанную карту и топчущийся на месте белыми, абсолютно новыми спортивными тапочками.
Хладек представил нам дворецкого — Рудольфа Фокса — высокого сутулого старика с седыми полубаками. Рудольф говорил только по-немецки и Хладеку пришлось переводить для Майкла его комментарии в ходе экскурсии по дому. Зря они старались — Кристиан и старик. Я время от времени сталкивалась с кузеном взглядом и могу поклясться — ничегошеньки он не соображал и сразу бы засыпался, спроси я его, соседствует ли «лаковый кабинет» с «синей гостиной». О стиле и именах мебельных мастеров и думать не приходилось. До того ли! Ведь на стене висел мужской портрет школы Рафаэля, пейзаж Буше, какая-то библейская сцена Вермеля и куча еще чего-то, что никак не хотело втискиваться в голову.
— О-о-о! — стон раздался из музыкальной комнаты. Мы бросились туда и застали Майкла над распахнутым музыкальным инструментом типа урезанного и растолстевшего фортепиано.
Я, возможно, после специальной подготовки отличу клавесин от клавикордов, но вот слету определить «породу», класс, возраст, а главное, — происхождение инструмента, по-моему, дано не всякому. Майкл оказался из них — из тихих шизиков, обмирающих над куском старого дерева, начиненного струнами. Было похоже, что мы стали свидетелями неожиданной встречи с возлюбленной — кузен то подбегал к украшенному инкрустацией ящику, нежно гладил его, очерчивая формы, то отступал, склонив голову к плечу и блаженно улыбаясь. И вдруг, в страстном порыве прильнул к клавиатуре, пробежав по ней своими легкими пальцами. Он наигрывал что-то колокольчато-льющееся, шутливое, стоя, запрокинув лицо и растворяясь в звуках. Майкл блаженствовал, забыв о нас.
Хладек пожал плечами:
— Господин Артемьев, видимо, музыкант?
— Да, и отличный! — гордо выдала я мгновенную импровизацию.
Улыбка блаженства не покидала Майкла всю нашу дальнейшую экскурсию, а губы шептали имя великого мастера, изваявшего сей музыкальный шедевр. Я поняла, что как собеседник он потерян, и взяла под руку Хладека:
— Кристиан, возможно, на сегодня достаточно? Нам бы хотелось взглянуть на жилую часть дома. Масштабы необходимой реставрации и нашего везения, по-моему, ясны.
— Ну что вы, госпожа Девизо! Вы не видели, на мой взгляд, самого забавного. Пропустим, в самом деле, анфиладу гостевых комнат… Ах, это чудесный двусветный большой зал! Обратите внимание на роспись потолочного плафона! Нужен хороший мастер-реставратор, но ведь, в сущности, вы завладели сокровищем!
— Еще нет. Пока не выполнены кое-какие нравственные и формальные обязательства.
— Вот! — Хладек распахнул дверь в большую комнату. — Мне приходилось бывать в королевских резиденциях и я утверждаю — здесь все выдержано на уровне. И даже немного, если позволите, кичливого желания перещеголять… Этот балдахин вишневого шелка украшен позолоченным фамильным гербом, а обивка стен сохранила его элементы. Смотрите: стальное поле заткано золотыми лютиками, а в центре — источник! «Вальдбрунн», — так, между прочим, называется это имение. Вы поняли? У императора резиденция Шенбрунн — «Прекрасный источник», у барона фон Штоффена — Вальдбрунн — «Лесной источник». Скромнее, но на уровне, — он значительно поднял брови. — Рудольф утверждает, что источник здесь действительно был еще до Первой мировой войны.
Майкл, пропустив историческую справку, к моему удивлению живо заинтересовался колоссальным, абсолютно музейным ложем. Сняв очки, он что-то разглядывал в складках бархатного балдахина.
— Не трогайте! Мы же погибнем в пыльной лавине двухвекового возраста, — попыталась я оттянуть от кровати кузена.
— Смотрите, бархат заткан крошечными лютиками и перекрещенными шпагами! Это очень древнее рыцарское отличие, берущее начало еще от крестовых походов.
— Майкл, честное слово, я не подозревала наличия у человека в столь новых брюках и обуви подобного интереса к старине, — поддела я его шепотом.
И мой кузен покраснел, застенчиво ощупав свои джинсы, будто ему намекнули на расстегнувшуюся ширинку. Он явно забыл о себе и своем костюме. Да, в самолюбовании этого мужичка не упрекнешь, — надо же так постричься! С ехидством разглядывала я затылок, покрытый низкими каракулевыми завитками, как у щенка ирландского сеттера.
Хладек, уже почти отказавшийся от помощи молчаливо следовавшего с нами дворецкого, перекинулся с ним несколькими фразами и старик вновь с гордостью возглавил «туристическую группу». Мы покружили по коридорам и комнатам и, наконец, дворецкий торжественно распахнул часть полукруглой стенки, оказавшейся дверью.
— Сейчас мы поднимемся с вами на башню. Она называется Вайсертурм, что значит, Белая. Когда-то башня светилась белизной, паря над окрестностями. Это самое высокое место в юго-западной провинции, о чем свидетельствует уже двести лет поднимаемый над Вайсертурм вымпел… — Рудольф вздохнул. — Камни, конечно, со временем потемнели.
Внутри большой круглой, похожей на маяк, башни вилась металлическая лестница с надежными, но слегка подрагивающими под рукой перилами. Первым, несмотря а возраст, двинулся дворецкий, дальше мужчины любезно хотели пропустить меня, но я уступила эту честь Хладеку. Замыкающим процессию оказался Майкл.
Стены башни, составленные из огромных камней, когда-то были выбелены, но от побелки остались лишь шелушащиеся лишаи, соседствующие с зелеными пятнами плесени. Пахло как в колодце, сыростью и пустотой. Вдобавок Хладек перевел справку дворецкого о поселившихся в перекрытиях колониях летучих мышей. Ступеньки не казались мне очень надежными, особенно в тех местах, где поддерживающие их костыли свободно ходили в каменных лунках. Чем выше мы поднимались, тем больше молчали. Шутить уже не хотелось, шедший впереди старик тяжело дышал.
— Может быть, нам лучше вернуться и оставить эту цирковую программу на следующий раз? — предложила я, заметив, что от одного взгляда вниз, в уходящую гулкую темноту, к горлу подкатывает тошнота.
— Ну что вы, Дикси, это же так интересно! Старик шагает как бойскаут, а вы хнычете, как кисейная барышня. Не портите нам удовольствия, — прошипел кузен мне в спину.
«Ах, так! Я всегда знала, что горькое лекарство лучше пить залпом», — подумала я и оттолкнула Хладека:
— Извините, я вас немного потревожу! — Кристиан недоуменно прижался к стене, и мы с трудом разминувшись в тесных объятиях, поменялись местами. Со словами: «Извините, господин Рудольф! Я бы хотела поскорее выбраться на свежий воздух!» — я обошла дворецкого.
Старик мужественно прислонился к поручням, пропуская меня у стены и я почувствовала запах «Кельнской воды», которую таскал с собой по полям сражений Наполеон. Неужели этот старикан бонапартист? Боже, какой сегодня век? — металось в голове, в то время, как ноги, перемахивая через две ступени, несли меня вверх. Не задумываться и не смотреть вниз — вот и весь секрет храбрости. То есть искусственно выпестованной дурости, пренебрегающей опасностью.
Уф!! Прямо из люка я вынырнула на круглую площадку величиной с танцевальный пятачок в тесном ресторане. Каменный пол, шесть каменных прямоугольных колонн с зубчатым верхом чуть выше человеческого роста. Между ними металлический парапет и длинный флагшток, на верхушке которого трепетал желтый вымпел с изображением башни и какими-то цифрами. Переводя дух, я прильнула к барьеру и вцепившись в поручни, отпрянула назад — голова кружилась, в висках стучало. За спиной, мягко придерживая меня «бесконтактным» объятием, кто-то стоял.