Мы радостно засмеялись и обнялись, как играющие дети.
— Дикси, постойте! Смотрите сюда, — Майкл за руку оттащил меня на край тротуара и восторженно уставился на фасад Оперы. — Видите? Лоджии украшены фрагментами из оперы Моцарта «Волшебная флейта». Построено здание в 1861 году — как раз, когда в России было отменено крепостное право, то есть практически рабство! А пять скульптур наверху аллегорически изображают пять муз искусства. Вы помните, как их зовут, Дикси?
— Что за экзамен, Майкл! Я всего лишь киноактриса и знаю Аполлона, Бахуса и Венеру.
— Грация, Комедия, Фантазия, Героика и Любовь! — торжественно доложил Майкл. — А вам не кажется…
— Кажется, что мы опоздаем на спектакль, — оторвала я его от интересной лекции, направляясь в кассу
К счастью, аншлаг явно не намечался. Остались билеты из самых дорогих и неудобных. Майкл приуныл у плана зрительного зала с указанием цен над каждой зоной.
— Дикси, мне так хочется погулять по Вене, честное слово. «Травиату» я хорошо знаю… — взмолился он.
— Что, жадничаете, кузен? Пожалуйста, ложу номер 7, - сказала я кассирше.
— Постойте, что вы делаете! Я купил эти очки… Ах, зачем я только подошел к прилавку с джинсами! Там, прямо у моего отеля целый базар дешевых вещей… — заметался в панике некредитоспособный наследник поместья.
Я расплатилась и торжественно повертела перед носом кузена билетиками.
— Во-первых, мне хочется покутить (мелькнула мысль приложить эти билеты в «финансовый отчет» Солу), во-вторых, нельзя сидеть в таком костюме где-нибудь на галерке. А, в-третьих, это серьезно — я теперь чертовски богата!
— Перестаньте, перестаньте, Дикси! Вы спугнете фортуну. Мне все время кажется, что вот-вот сообщат о какой-нибудь ошибке… Ведь все это не может произойти со мной… Я — неудачник. И это известно всем.
— Ничего себе! Мне кажется, мужчины, глазеющие сейчас на вашу даму, думают обратное! Вы даже не оценили мое платье…
— Платье, платье… Чудесное платье, — рассеянно проговорил Майкл, озирался вокруг. Мы поднимались по широкой парадной лестнице, миновав роскошное фойе с буфетными столиками, на которых среди ваз, полных разнообразной фуршетной закуски красовались ведерки с шампанским. Вовсе стороны расходились залы с витринами, хранящие музейные ценности — сценические костюмы, балетные туфельки, дирижерские палочки знаменитостей.
Мне приходилось крепко держать кузена под руку, кидавшегося то туда, то сюда, как выведенная на прогулку собачка.
В ложе мы оказались одни. Внизу, в партере, среди пестрого ковра вечерних платьев с порхающими над ним мотыльками вееров словно побитые молью плеши зияли пустые кресла.
— У вас странные духи, — принюхался, пододвигая ко мне кресло, Майкл.
— А у вас — странное чувство юмора. Это моющая жидкость с дустом, которой опрыскивают драпировки. Приблизьте-ка свой натренированный нос вот сюда. — Я подставила шею. — Что?
— По-моему, «Коко Шанель». Только вы явно не злоупотребляете духами.
Я прищурилась на моего загадочного спутника:
— И Буше вы узнаете с полувзгляда, и Верди любите, с клавесинами на короткой ноге, и Феллини вам известен, и в парфюмерии вы спец. У самого тоже одеколон от Кристиана Диора, и очки себе выбрал не самые плохие. А костюмы такие вам специально выдают в КГБ, чтобы разыгрывать легковерных иностранцев. «Мол, российские мы ребята, консерваторы, скромняги».
— А вы неплохо информированы, — усмехнулся он. — Любите фильмы про Джеймса Бонда и русских шпионов?
Ни за что не проговорюсь, что уже лет пять дружу с российской эмигранткой из Риги, и знаю куда больше о его родине, чем успела выложить.
— Вот, кажется, начинают! — он подался вперед, высматривая дирижера, раскланивающегося публике.
Люстры медленно погасли, светились лишь занавес и оркестровая яма, в которой зарождалась и росла, набирая мощь, нестареющая, щемяще знакомая музыка. Кузен замер за моим плечом, стало ясно, что в подобном священном самозабвении он собирается провести весь спектакль. Я подавила зевок и унеслась в свои мысли, рассеяно глядя на сцену..
В покоях куртизанки вовсю гуляет «полусвет» — хохочут и поют подвыпившие гости Виолетты, сияют свечи, звенят бокалы, ломятся от бутафорских яств и цветов массивные серебряные вазы. За хором, изображающем нарядную публику, ходуном ходит матерчатый задник вместе с нарисованными на нем колоннами и окнами. На авансцену выдвигаются герои для исполнения дуэта, оба с бокалами в руках и хорошо заметным под игривой непринужденностью волнением. Они совсем молоды и я вижу, как сверкают в лучах прожектора глаза певицы. Ее голос рассыпается хрустальными колокольчиками, а рука, протянутая Альфреду, слегка дрожит. Да она влюблена! Меня не проведешь — эта девочка без ума от своего партнера. Парень совсем не плох и если бы не грубый сценический грим, придающий его облику нечто гомосексуальное, не эти алые губы и подведенные глаза, он мог бы, наверно, вызывать какие-то чувства… Я прислушалась — в голосе певца ощущался трепет подлинного чувства! Мне захотелось поделиться своими впечатлениями с соседом. Майкл сидел вполоборота к бархатному барьеру чуть сзади меня, так что я не видела его лица.
— Господин Артемьев, Майкл! — шепнула я.
Никакого ответа. Может быть, русский гость уснул, утомленный впечатлениями и музыкой? Я насторожилась. Нет, слушаем, чуть посапываем… Что это? Или я ослышалась — из уст Майкла вырвалось возмущенное хрюканье.
— Солист не взял верхнее «до»? Или у хористки стрелка на колготках? — Оглянулась к москвичу я.
Майкл покраснел как школьник, застуканный со шпаргалкой.
— Оркестр очень приличный, хотя в программе сказано, что сегодня занят почти сплошь молодой состав. Дирижер крепкий, педантичный, но без полета. Хотя, возможно, еще оперится. Легкость, свобода чаще всего приходят с опытом. И солистка вполне тянет. Пусть не добирает вокала, зато хорошенькая и что-то живое в глазах, вроде даже влюбленность…
— А по-моему, все это зрелище — жуткая архаика! Так и несет нафталином. Заметили, бедняжка Виолетта чуть не завалила кулису. Все дрожит, качается, и такая пыль витает — брр! — Мне почему-то стало обидно, что Майкл заметил влюбленность актрисы.
— Вы киношница. Там, конечно, все чище, натуральнее. Документ крупного плана. Точность детали. А вот возьмите, дотяните эту концовку в дуэте… Хорошо! Молодцы, чисто, точно! — Он захлопал как раз в нужный момент, на долю секунды опередив зал.
Вообще, создавалось впечатление, что Майклу, как по сценарию, было известно, где ставить точки, где замереть, а где и пошептаться.
— Дикси, — шепнул он мне в щеку, — откуда такое имя? «Dixi de visu» — это же что-то похожее на латинскую фразу, означающую «высказывание очевидца», если не ошибаюсь.
— Ну, вас ничем не удивишь. Девизо — фамилия моего деда, француза. И отец, конечно, как человек чрезвычайно начитанный и окончивший с медалями несколько учебных заведений, не мог удержаться, чтобы не назвать своего ребенка Дикси. С юмором у него было неспокойно. Вообще Эрик шутить не любил, и другим не давал.
— А Дикси Девизо вышло очень красиво. Хорошо, что не родился мальчик. К нему бы из-за одного имени приставали «голубые» — звучит гордо, но с тайным призывом.
— Вы действительно так думаете? Нет, не по поводу призывности моего имени. Вы думаете, что иметь дочерей приятно? — взвилась я, задетая за живое.
— Я имел ввиду вполне конкретную дочь — вас, Дикси. И убежден, что для любых родителей это большой приз.
Майкл дотронулся до моей руки, придерживающей на колене ирис.
— Дайте цветок. Я специально выбрал желтый, в честь нашего фамильного геральдического лютика. — Он отломил стебель и, аккуратно воткнул цветок узел моих стянутых на затылке волос. — А теперь вы — «дама с желтым ирисом». Дикси, давайте сбежим?
— Вы, кажется, были в восторге от постановки? — обомлела я.
— А вас раздражала пыль. Надеюсь, на улицах не слишком свежо? Я оставил дома автомобиль.
На улицах было великолепно. И почему-то шкодливо на душе, как-будто прогуляла урок. Именно, — прогуляла и сбежала в Пратер.
— Майкл, у меня идея — я провожу вас домой, — сказала я нарочито-интимным голосом, насладившись метнувшимся в его глазах страхом. Страхом недоверия. И чтобы совсем не сбивать с толку беднягу, добавила, — Мы пойдем кататься на каруселях. Ведь Пратер у вас под боком, а мне неловко ходить в такие места одной.
— У вас нет детей? — серьезно спросил Майкл.
Я со вздохом пожала плечами.
— Тогда на сегодняшний вечер я вас удочеряю. Или нет, буду вашим заботливым дядюшкой. Сам-то я, наверно, спасую перед опасностью — рассмотрел уже, какие там жуткие пыточные аппараты громыхают… И еще: в метро мы не поедем. В Вене чудесное метро, но я не видел там ни одной женщины в вечернем туалете. Тем более, такой ослепительной.
Майкл остановил такси и назвал адрес. Мы чинно разместились на заднем сидении.