— А ты, моя радость, и не останешься одна, — Сесиль твердо посмотрела в заплаканные глаза внучки. — И Эрика Девизо какого-нибудь к себе не подпустишь. Ты умница и знаешь, чего хочешь. Хотя, тебе будет не просто устроить свою жизнь девочка.
Сесиль оставила внучке приходящую горничную сорокапятилетнюю мулатку Лолу, служившую в доме последние годы. И еще один телефон — «на всякий пожарный случай».
— Анатоль все может, а ему скоро девяносто, — подмигнула Сесиль. — Прими от меня в наследство этого господина. Вместе с домом, Лолой и столетней пылью.
Дикси позволила Лоле разложить в шкафах свои вещи и устроилась в спальне, где стояла старинная, с высокими резными спинками кровать. Кремовые, расшитые бисером абажуры на лампах едва держались от ветхости, давно пожелтели обои, выцвели гравюры в латунных рамках, но Дикси решила ничего не менять в этом доме. Единственной настоящей ценностью здесь были лишь приобретенных дедом картин. Их осталось всего пять — остальные продала Сесиль, дабы оплатить пребывание в доме для престарелых.
Квартира Алленов, занимавшая третий этаж старого дома, дышала чинной, не слишком обеспеченной старостью. Трудно было вообразить, что когда-то здесь танцевали шимми и чарльзтон, разыгрывали спитчи, пили, пели, флиртовали, дурачились самые знаменитые люди парижской богемы. Теперь в комнатах царил полумрак (свет с трудом пробивался сквозь тяжелые бархатные шторы) и тишина, чуть пыльная, чуть душноватая, с привкусом валерианы и мускатного ореха — печальная тишина старого дома, давно пережившего пору расцвета.
До весны Дикси просидела дома, читая старые журналы, бренча на прекрасном фортепиано, а также совершала длительные прогулки по тихим музеям, паркам и малолюдным улочкам Парижа. Тайно она ждала лишь одного — зова Умберто Кьями. Расставаясь с актерами, Старик сказал, что непременно будет снимать продолжение «Берега мечты». Ради этого стоило пожить впроголодь. Произношение Дикси приобрело парижскую мягкость и скоро она сама почувствовала себя парижанкой. Но не из тех юных прелестниц, что мотыльками порхали в ярком свете ночной жизни, а доживающей век старухой.
Однажды в марте неожиданно для себя Дикси купила большой пучок прохладных влажных фиалок и, прижимая его к груди, прошлась по Монмартру. Длинное пальто из серой фланели, скрутившиеся от мелкого дождика завитки у висков, мечтательный взгляд…
Лица встречных мужчин озарялись внезапным восторгом.
«Дивная, дивная, чудесная, великолепная…» — шлейф комплиментов сопровождал отрешенно шагавшую сквозь дымку Дикси. С ней пытались заговорить, но робко — уж очень отрешенный вид был у юной красавицы. Дикси, сама не сознавая того, сыграла святую синеглазую Мадонну, увиденную некогда в ее облике безумным Купом.
Вечером она позвонила девяностолетнему Анатолю.
— Я знаю про вас все, — напевно произнес бархатный баритон. — И даже то, что вы нуждаетесь в помощи.
— А мне известно, что вы все можете. И прежде всего — устраивать дела беспомощных дам. — Парировала Дикси и они рассмеялись.
По протекции Анатоля Преве — бывшего друга деда, бывшего известного художника и шоу-мэна, Дикси стала актрисой того театра, где некогда два сезона отыграла Пат. Маленький театр продолжал традиции серьезного, классического искусства, заложенные реформаторами французской сцены в самом начале XX века. Здесь играли Корнеля, Расина, Шекспира и старинные фарсовые комедии.
Дикси отличилась в лирических ролях. Учитывая размеры зала и немногочисленных зрителей, аплодисменты пятерых — десятерых энтузиастов классического искусства, принадлежавших к кругу старой интеллигенции, приравнивались к грандиозному успеху.
Когда Дикси узнала, что Умберто Кьями заявил о своем окончательном уходе из режиссуры, она решила, что с кино все кончено. Это случилось на второй год ее парижской жизни, а вскоре в пансионе для престарелых умерла бабушка Сесиль, как бы завершив эпоху прощания с прошлым.
Дикси пыталась представить свое будущее. Она думала то о прочном замужестве, то о легкомысленных путешествиях, зная заранее, что ее планы остаются, как правило, пустыми фантазиями. Через месяц после двадцати трехлетия она снялась в эпизоде серьезного исторического фильма, оставила сцену и вновь размечталась о кинокарьере. Вокруг жужжал рой новых друзей и поклонников, увлекая в скоропалительные романы. Пару раз Дикси казалось, что она готова привязаться и, возможно, даже полюбить. Один претендент на ее сердце был прочно женат, другой оказался наркоманом. Изнемогая от обиды, отвращения и жалости, Дикси сделала неудачный аборт и тяжело переболев, заперлась дома.
Двадцати пятилетие Дикси отпраздновала одна, отключив телефон и не подходя к звонившему домофону. Наутро следующего дня, пришедшая убирать квартиру после шумного банкета Лола была явно разочарована.
— Ни гостей ни подарков?! Ох, не нравится мне все это. И госпоже Аллен, знай она такое дело, не понравилось бы. Пить в одиночестве, да еще в день рождения! Это самое последнее дело. — Лола убрала полную окурков пепельницу и недовольно покрутила полупустую бутылку коньяка. Дикси сидела у окна с отсутствующим взглядом, тупо считая проходящих по улице дам в красных беретах. В этом сезоне все просто сговорились — даже здесь на бульваре за час показалось больше десяти «красных шапочек». Она боялась задуматься о серьезном. Казалось, вывод напрашивался только один и лишь один выход брезжил в конце тупика. Жизнь не удалась, а чего же трястись над плохонькой жизнью! Ее следует прожигать! А прежде всего — делать себе подарки.
Дикси пригласила человека, который давно ждал этой минуты и прибыл сразу же, отягощенный толстым бумажником. Коллекционер увез две картины из наследия деда, а Дикси велела Лоле привести в порядок светлый весенний костюм от Шанель, забытый в шкафу с прошлой осени, и занялась собой.
Свежевымытая золотистая волна вьющихся волос, легкий макияж, скрывающий бледность и прелестная юная женщина выпорхнула на апрельскую улицу.
— Я скоро вернусь с подарком, жди меня, старушка, — предупредила она Лолу. Раз в четверть столетия право на приз имеет всякий человек, даже родившийся под несчастной звездой.
Через час, привлеченная настойчивыми автомобильными гудками, Лола выглянула в окно — прямо перед домом в шикарном новеньком автомобиле сидела Дикси, призывно махая ей рукой. Накинув жакет поверх домашнего платья с кухонным фартуком, толстуха сбежала вниз и остолбенела, с широко разинутым ртом. Зубы у Лолы торчали вперед, как штакетник развалившегося забора и сейчас ее глянцево-шоколадное лицо отражалось в полированных боках автомобиля рядом с золотым, вытянувшемся в прыжке ягуаром.
— Красотища какая! — она всплеснула руками, не решаясь занять место рядом с водительницей.
— Едем кутить. Только сними, пожалуйста фартук. А то еще подумают, что ты работаешь у меня горничной. — Засмеялась Дикси, пребывавшая в отменном настроении.
Дорогая покупка бодрит. Бессмысленно — экстравагантный поступок поднимает тонус. А обладание роскошным автомобилем изменяет статус женщины.
Хозяйка «ягуара» не могла жить затворницей. Выезды, пикники, веселые путешествия по Европе — все было в ее власти этим летом. А зимой, воспользовавшись новым знакомством, она снималась в Риме. Вначале в костюмной исторической ленте, потом в фильме о первой мировой войне. Деньги придавали уверенности в себе и Дикси стала думать о том, чтобы вернуть одну из проданных картин. Но вместо этого пополнила гардероб хорошими шубами, без которых преуспевающей актрисе просто не в чем появиться на людях.
Романы Дикси приобрели деловой характер. Она охотно подхватывала тон необременительной и пылкой «творческой партнерши» работавших с ней режиссеров, но упорно отклоняла предложения руки и сердца. Уж не брать же в мужья, в самом деле, какой-нибудь итальянский вариант незабываемого Курта Санси?
Увы эти мужчины, блиставшие в свете софитов, неизменно теряли пыльцу со своих крылышек, перенесенные в атмосферу житейской реальности.
Приехав на пробы в Рим, Дикси снимала номер в средней руки отеле, вместо того, чтобы стать хозяйкой комфортабельной виллы. Продюсер фильма предложил Дикси свой блестяще отреставрированный дом, свое потрепанное шестидесятилетнее тело и руку с обручальным кольцом. Она предпочла сохранить независимость, затягивая отказ до той минуты, когда, подпишет контракт на роль медсестры в очень серьезном, высокохудожественном фильме об итальянском Сопротивлении. Подпишет и заявит Кармино:
— Я так занята работой, что забываю решительно обо всем. Разве я что-то обещала тебе, милый?
Чак Куин приехал в Рим из Голливуда, где безуспешно пробовал пробиться на экран. Сын фермера из Миннесоты со школьных лет бредил кино, оклеивая фотографиями актеров стены своей комнаты. Чарльзу повезло — он вымахал верзилой, имел широкую улыбку, излучающую простецкое обаяние и густую смоляную шевелюру, всегда казавшуюся небрежно всклокоченной. В армии Чак поднакачал мускулатуру и даже получил приз на конкурсе культуристов. Девушки, липнувшие к сексапильному
парню, как мухи на мед, подкрепили убежденность Чака, что он готов к завоеванию экрана. Но в Голливуде таких как он оказалось полным-полно — белозубые копии Шварценеггера заполонили приемные всех киностудий. Один из киношников, проникнув неожиданной симпатией к застенчиво потевшему в своей армейской амуниции парню, отправил его с рекомендательным письмом в Рим к своему приятелю, набиравшему актеров для фильма из военных лет. Но и тут ничего не вышло. Приятель голливудского коллеги заявил, что уж лучше снимать настоящее бревно, чем бревно в форме капрала.
Послав его куда подальше, багровый от обиды парень выскочил из павильона, где проходили пробы. Денег у него хватало лишь на дорогу домой и хороший обед с сосиской и пивом. Конечно, оставалась надежда подзаработать — уверяли же, что в киномире полно престарелых богатеньких дам, ищущих кому бы отдать лишние монеты и свои перезрелые прелести. Войдя в пиццерию на территории студии, Чак воинственно огляделся, выискивая необходимую миллионершу.
— Эй, иди сюда! — поманила его сидящая за столиком золотоволосая девушка. Чак повиновался, рассматривая ее лицо, казавшееся знакомым. Впрочем, здесь, на территории «фабрики грез», все красотки могли оказаться звездами.
— Я тебя заметила там, в павильоне. Я пробуюсь на роль в этом фильме. — Девушка налила себе минеральную воду. Перед ней стоял начатый овощной салат и тарелка с ломтем горячей пиццы. — Закажи себе что-нибудь покрепче. Я же вижу — тебя вышибли. — Дикси. — Представилась девушка и Чак подумал, что ей не меньше двадцати пяти и что она решительно кого-то напоминает.
— Дикси Девизо. Ты, наверно, танцевал под «Берег мечты».
Чак подскочил:
— Вспомнил! Ух ты! «Берег мечты», «Королева треф» и еще… Он недоуменно замолк, соображая, сколько же лет той, в которую он влюбился еще низкорослым тщедушным школьником.
— Не напрягайся. Больше ничего серьезного не было. И мне еще не семьдесят лет. Всего навсего двадцать восемь. А тебе?
— Двадцать один. Скоро исполнится, — покраснел он, отчетливо вспомнив, что не только танцевал под «Берег мечты», но и приобретал свой первый сексуальный опыт, глядя на портрет полногрудой «дикарки», едва прикрытой куском леопардовой шкуры.
Пока они жевали сосиски со спагетти в дешевом кафе, Чак смотрел в рот кинозвезде. А когда в завершении скромной трапезы та небрежно звякнула ключами своего новенького «ягуара», Чак аж поперхнулся жидким кофе. И перевернул подобно герою «Ночного ковбоя», бутылку кетчупа себе на гульфик. Захохотав, звезда быстро прилепила к аварийному месту бумажную салфетку, а парень покраснел до корней волос. Ох, какая же это была свирепая краска! Чаки не умел быть смешным и жалким, тем более, что ладонь красотки, прижатая к брюкам, обнаружила явную заинтересованность кавалера к даме.
— Придется подвезти. Боюсь, на улице тебя арестуют — здесь не принято мазать красным гульфик. Только у террористов. — Улыбнулась Дикси.
— У меня очень плохая гостиница, — соврал Чак, оставивший чемодан в камере хранения аэропорта.
— Я тоже живу далеко не шикарно. Но душ и горячая вода есть. Устроим хорошую постирушку.
Они покатили прямиком через центр Рима, любуясь вечным городом, как заезжие туристы. Дикси кое-что комментировала, а Чак вертел головой, не забыв положить ладонь на мое колено, да еще сдвинуть повыше легкий подол.
Ладонь Чака под юбкой клеш оказалась горячей и вовсе не робкой, в отличие от ее владельца. К тому же она лучше ориентировалась на местности, чем Дикси в географии итальянской столицы. Через полчаса они лежали в скрипучей кровати тесного номера. Отель звезды не поражал воображения. Зато при номере имелся душ и никто не колотил в стенку, если соседям вздумалось пошуметь. Здесь многие увлекались этим.
Чака никто не назвал бы в постели неумелым или безынициативным. Но прежде всего, он был жадным солдатиком, получившим короткую увольнительную и сумевшим подцепить на местных танцульках грудастую деваху. Они сразу оценили друг в друге достойных партнеров и смекнули, что дело не ограничится одним свиданием.
А еще через час Дикси поняла, что вновь встретила Ала. Только они перепутали время, поменявшись возрастом и опытностью — Алану Герту тогда было двадцать восемь и он знал о сексе все, а Дикси, Дикси была просто девчонкой.
Чарли оказался очень забавен. Простоватого мальчишку, млеющего перед недосягаемой кинодивой, поминутно оттеснял уверенный в своей силе мужчина, властно стремящийся к обладанию. Конечно же, Чак родился наглецом и победителем, но пока еще лишь догадывался об этом.