Первый день осмотра Иерусалима подходил к концу. Эсти показала Максу Старый город, Стену Плача, туннель Хасмонеев, пробитый в скале ещё до новой эры, и колоритный арабский базар («шук арави»), представляющий собой лабиринт узких улочек, протянувшихся в общей сложности на многие километры. Теперь они поменялись ролями. Эсти рассказывала, а Макс слушал. Всё увиденное и услышанное произвело на него большое впечатление. Двухтысячелетняя история ожила и предстала перед ним в виде удивительных инженерных сооружений далёких эпох, раскопок, названий улиц, застывших традиций и абсурдных запретов. Религия и политика, кровавые войны и не менее кровавые междуусобицы, разрушения и восстановления, изгнания и возвращения были переплетены и спрессованы во времени на этом клочке земли, как нигде в мире.
Макса особенно поразила действующая модель Храмовой горы, установленная в одном из подземных залов туннеля Хасмонеев. Она приводилась в движение нажатием кнопки. Постройки, оборонительные стены, архитектурные блоки одной эпохи рушились и исчезали, а их место занимали сооружения следующей эпохи. Это происходило на глазах у изумлённых зрителей и напоминало смену декораций на трагической сцене Истории, ибо каждая такая «смена» сопровождалась реками крови. В течение нескольких минут возникали одна за другой эпохи Первого храма, Второго храма, правления римлян, крестоносцев, арабов, турок. Зрелище было фантастическое и напоминало путешествие через века и тысячелетия в машине времени…
Внимание Макса привлекла большая шестиконечная звезда, выбитая на стене под сводчатым потолком.
- Знаешь ли ты истинный смысл этого изображения? - спросила Эсти.
- Знаю, что это звезда Давида, но никогда не слышал, что она имеет какой-то особый смысл.
- Прежде всего - это эмблема. И как во всякой эмблеме, в ней заключена определённая символика.
- И какова же она? - спросил Макс, предвкушая очередной интересный рассказ.
- Объяснений несколько, но все они, кроме одного, ничего не объясняют. Эта эмблема была изображена на круглом щите царя Давида. Поэтому буквальный перевод с иврита - не звезда, а щит Давида. Как видишь, геометрически это очень простая фигура - два треугольника, наложенные один на другой. И в каждом из них заключён столь же простой символический смысл. Треугольник, обращённый вершиной вверх, указывает на небесные сферы, где, как принято считать, обитает Всевышний. Треугольник, обращённый вершиной вниз, указывает на землю, где обитает избранный им народ. Таким образом, вся фигура представляет собой предельно выразительное, без каких-либо геральдических излишеств, графическое изображение союза между Богом и народом, - объяснила Эсти и добавила с улыбкой: - этот союз (на иврите брит) - главный идеологический стержень Торы. Он сопровождает еврея с самого рождения, а точнее с момента обрезания на восьмой день после рождения, когда брит скрепляется кровью, и до смерти, когда читается поминальная молитва. И обрезание, и молитва посвящены в большей степени Богу, чем самому человеку. Всё остальное в Торе - это лишь исторические хроники, предания, легенды и толкования. Кстати, задумывался ли ты, почему Бог избрал именно еврейский народ?
- Почему же? - спросил Макс с нескрываемым интересом.
- О, это совсем просто, - Эсти снова улыбнулась. - Потому что этот народ избрал именно этого Бога. И у Всевышнего не оставалось иного выхода, как, на основе взаимности, избрать для своих экспериментов именно этот народ. Другие народы избрали других богов. И, с точки зрения этих богов, тоже могли бы объявить себя избранными. Но они до этого не додумались. Между прочим, их боги тоже увлекаются экспериментами…
Макс снова поразился тому, что здесь, на этой древней земле, каждый камень, каждое слово и каждый знак имеют свой символический смысл - иногда глубокий и мудрый, а иногда наивный и абсурдный. Эта символика прочно укоренилась не только в религиозной философии, но и в сознании значительной части народа, наложив особый, порой фатальный отпечаток на его историю…
Эсти рассказала несколько любопытных историй, связанных с Храмовой горой. Одна из них касалась еврейской свадебной традиции разбивания женихом стакана ударом ноги. Макс всегда считал, что стакан разбивается «на счастье». Оказалось, что это не так. Традиции уже две тысячи лет и символизирует она разрушение Храма, о чём нельзя забывать даже в самые счастливые минуты… Другая история была связана с арабским завоеванием Иерусалима в седьмом веке. Халиф Омар, победивший христиан-византийцев, решил построить мечеть на Храмовой горе, но обнаружил, что она превращена ими в городскую мусорную свалку. Он очистил её необычным способом - разбросал по всей территории горсти золотых монет. Бедняки в поисках денег должны были разгребать мусор и удалять его. За несколько дней гора стала чистой. Это обошлось дешевле, чем нанимать рабочих. «Прекрасный метод восстановления экологии, - заметил Макс. - Почему бы не возродить его сейчас?»
После туннеля Хасмонеев они вернулись на площадь у Стены Плача. Макс прошёл к мужскому участку Стены, а Эсти осталась ждать его на площади. Он с удивлением и любопытством наблюдал за всем, что происходило вокруг него в этом древнем священном месте. Молящиеся стояли почти вплотную к Стене, закрыв глаза, раскачиваясь взад-вперёд то в ускоренном, то в замедленном темпе, время от времени прикасаясь рукой и губами к отполированным тысячелетиями каменным плитам. Макс стал внимательно вглядываться в их лица, жесты, вслушиваться в резко меняющиеся интонации незнакомой речи. Всё это выражало отрешённость и исступлённое погружение в тот недоступный посторонним виртуальный мир, где происходит таинство общения с Богом. «Так это, наверное, было и две тысячи лет назад, - подумал он. - Интересно, изменилось ли что-нибудь с тех пор? Неужели гигантский технический прогресс прошёл мимо столь экзотического реликтового сообщества?»
Не успел он задать себе этот риторический вопрос, как получил исчерпывающий ответ на него. К Стене подошёл благообразный пожилой человек с пейсами и седой окладистой бородой. Он вытянул вперёд правую руку, приложил её к каменной плите и замер в такой позе. Он не раскачивался подобно остальным, его губы не шевелились. Он не молился. Просто стоял неподвижно на расстоянии вытянутой руки от Стены. Макс стал с интересом наблюдать за ним. Вдруг, приглядевшись к его руке, он увидел, что человек не опирается на Стену, а держит около неё мобильный телефон. Это ещё больше поразило и заинтриговало его. Соединение новейшей технологии с глубокой древностью казалось немыслимым и сюрреалистическим. Макс извинился за любопытство и спросил, что означает столь необычный ритуал.
- Видите ли, уважаемый, - объяснил незнакомец, - мой брат живёт в Нью-Йорке и молится по телефону у Стены Плача. Да будет вам известно, что Америка - это часть Иерусалима. - Он хитровато улыбнулся и отчётливо произнёс, расчленив слово на три части: Jer-USA-lem.
В этот момент внимание Макса привлёк другой человек, с пухлым портфелем в руке. Он подошёл к Стене и начал вынимать из портфеля маленькие рулончики стандартной писчей бумаги, складывать их пополам и засовывать в щели между камнями. Обладатель мобильного телефона увидел, что Макс с удивлением наблюдает за этими действиями.
- Мне кажется, уважаемый, вы хотите спросить, что он делает, не так ли?
- Буду признателен, если объясните.
- С удовольствием. Это служащий телефонной компании. Он вкладывает в щели обращения к Богу, поступающие по факсу со всего мира.
Только сейчас Макс заметил, что все щели между камнями нашпигованы плотно спрессованными бумажками разных размеров.
- Что это за бумажки? - спросил он своего нового гида.
- О, это записки к Всевышнему. С их помощью каждый имеет уникальную возможность обратиться к Нему напрямую, без посредников. Единственный посредник - это сама Стена.
- Каждый? И я тоже?
- Вне всякого сомнения.
- А на каком языке должна быть записка?
- На любом. Он читает на всех языках. Главное - обращение должно быть искренним и правдивым. Никакой фальши или корысти.
- На любом языке? Могу ли я написать на немецком?
- Можете, конечно. Но мы ведь разговариваем с вами на английском. Почему вы хотите написать по-немецки? Напишите по-английски. - Он подумал и добавил: - Так будет лучше.
Собеседник Макса извинился, сказал, что торопится, пожелал ему доброго дня и начал пятиться от Стены. Макс вопросительно посмотрел на него. Тот заметил это и объяснил: «К Стене нельзя поворачиваться спиной. Таков наш закон».
Молитва по телефону, обращения к Богу по факсу, записки в щелях, запрет поворачиваться к Стене спиной - всё это было для Макса неожиданным и удивительным. Он почувствовал себя невольным свидетелем таинственного фантастического священнодействия, герои которого разыгрывали вечную библейскую тему сложных и запутанных отношений между человеком и Богом. Ему захотелось немедленно обсудить всё это с Эсти и задать ей множество вопросов. Его первый вопрос касался записок.
- А что происходит с ними потом?
- Потом? Ничего особенного. Рано утром арабы-уборщики вытаскивают их из щелей железными крюками и выбрасывают вместе с остальным мусором.
«Вот как. Вместе с остальным мусором»,- подумал Макс. Таинственное священнодействие обернулось мелкой экологической проблемой. Задавать другие вопросы он не стал…
Эсти была хорошим гидом. Она распланировала экскурсию по городу на два дня, а на третий день наметила поездку к Мёртвому морю. Поэтому возвращаться в Тель-Авив не имело смысла, и она предупредила Рона, что ночевать они будут в Иерусалиме. Назавтра предстояло посещение мемориального музея Катастрофы «Яд ва-шем» с примыкающими к нему горой Герцля и военным кладбищем, где могилы генералов и солдат неотличимы одна от другой.
Они остановились в гостинице «Хилтон» и зашли поужинать в небольшой итальянский ресторанчик «Тратториа» недалеко от неё.
- Макс, я так счастлива, что ты приехал. Наша встреча в Вене, открытие мемориала, сказочная поездка в Дюрнштейн - всё это просто перевернуло мою жизнь. Я живу от встречи до встречи. А ты думал обо мне?
- Да, дорогая. Я думал о тебе, о себе, о Роне. И, говоря откровенно, не вижу выхода их этого треугольника. У нас нет будущего.
- А никакого выхода и не нужно. Пусть всё так и остаётся. Наше будущее - это наше настоящее. Мы же можем себе позволить встречаться, где захотим и когда захотим.
- Почему ты так решила?
- Рон сказал, что ты сказочно богат, почти владелец компании. Вот я и подумала, что ты можешь в любое время поехать куда хочешь без чьего-либо разрешения. Разве это не так?
Макс рассмеялся.
- Во-первых, насчёт сказочного богатства. Такие эпитеты годятся только для арабских шейхов. Я тебе уже говорил, что я состоятельный человек. Это действительно даёт финансовую независимость, но не более того. А во-вторых, что касается поездок в любое время и в любое место, то у меня есть работа и большая ответственность перед компанией. Если я буду часто и подолгу отсутствовать, то ей будет нанесён ущерб.
- Макс, мне не нравится то, что ты говоришь. У меня такое чувство, будто я тебе надоела, и ты начинаешь искать отговорки. Это так?
- Нет, это не так. Я никогда не встречал такую женщину, как ты. Такую сексуальную и такую умную. Но мы должны быть реалистами. Нельзя, закрыв глаза, бросаться в омут…
- И это мне тоже не нравится. Какие-то благоразумные лягушачье-холодные слова. Работа, ответственность перед компанией, быть реалистами… Ладно, я знаю, как выбить эти вредные мысли из твоей головы. Идём в «Хилтон».
…Эсти несколько часов неутомимо выбивала из головы Макса мысли, которые ей не нравились. Она установила тариф. Каждый раз, когда он произносил слово «работа», она накладывала на него штрафное очко, а за слова «ответственность перед компанией» - три очка. И эти очки добавлялись к тому, что она, после латинского изречения Макса, стала называть «древнеримской нормой». В конце концов, он сдался и обещал, что встречи с Эсти будут для него приоритетными. «С учётом форс-мажорных обстоятельств», - сделал он единственную оговорку. Эсти милостиво согласилась и добавила, что постарается держаться подальше от омута и не затаскивать в него Макса. Так, полушутя-полусерьёзно, они заключили конвенцию, которую назвали иерусалимской.
Следующий день начался с мемориального комплекса «Яд ва-шем», что переводится как «Рука и Имя». В еврейской культурно-исторической традиции рука служит символом памяти. Например, в молитве о Иерусалиме говорится: «Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука». А значение и символика имени заключаются в том, что человек продолжает жить в памяти до тех пор, пока сохраняется его имя. Поэтому в картотеке музея хранятся миллионы имён жертв Холокоста, и она постоянно пополняется.
Наиболее зримо и трагично эта символика воплощена в уникальном зале памяти детей. В нём нет ни окон, ни электрического освещения. Слабый мерцающий свет исходит только от множества маленьких свечей. Их пламя отражается в тысячах зеркал, создавая подобие звёздного небосвода. Звёзды - это души убитых детей. Посетители молча проходят в темноте как бы внутри небосвода по специальному мостику. Рука каждого скользит по ограждающему поручню, указывающему направление. В абсолютной тишине дикторы, мужчина и женщина, поочерёдно на иврите и английском произносят имена. «…Шимон Яблонски, шесть лет, Польша… Ида Гринберг, девять лет, Украина… Павел Штеха, пять лет, Чехословакия…» Полтора миллиона имён, читаемых непрерывно. Все, кто входят сюда, испытывают ни с чем не сравнимое потрясение.
…Макс медленно продвигался по мостику. Ничего подобного он раньше не видел и не слышал. Вдруг его рука крепко сжала поручень. Дыхание у него перехватило. Он остановился, не в силах идти дальше. Нет, он не ослышался. «Эмма Адлер, 10 лет, Австрия». Эмма, Эмми. Сестрёнка Эмми. «Твоя сестра Эмми очень любит тебя. Когда ты был совсем маленький, она не отходила от тебя ни на шаг», - писал отец в прощальном письме. Судьбе было угодно, чтобы он встретился с ней здесь, в «Яд ва-шем», в далёком Иерусалиме. Одна из тысяч мерцающих над ним звёздочек - это она, её душа. Чтобы не мешать идущим сзади, Макс и Эсти перешли на другую сторону мостика. Он замер в ожидании, будучи уверен, что сейчас услышит имя брата. Но дикторы уже читали другие имена. Макс подумал с беспокойством и горечью, что Арни по какой-то причине нет в списках. Однако Эсти уверила его, что это невозможно и что за разъяснением следует обратиться в отдел имён.
Сотрудник отдела выслушал их, включил компьютер и быстро нашёл полную информацию: «Арнольд Адлер, двенадцать лет, Австрия, сын Леопольда и Берты, погиб в Маутхаузене вместе с родителями и сестрой Эммой». Макс попросил, чтобы имена Арни и Эмми произносились вместе. Его заверили, что исправление будет сделано незамедлительно. Затем, по его просьбе, были проверены имена родителей и деда Оскара. Они тоже оказались в списках. «С австрийцами у нас нет проблем, - сказал сотрудник. - Мы получили от них исчерпывающие данные. Они вели делопроизводство и учёт с присущей им аккуратностью».
…После экскурсии по Иерусалиму была поездка к Мёртвому морю. Наибольшее впечатление на Макса произвела легендарная крепость Масада недалеко от его южной оконечности. Фуникулёр доставил их на плоскую вершину скалы, где на высоте 400 метров археологи обнаружили руины двух царских дворцов и крепостных укреплений. Крутые отвесные утёсы образуют неприступную естественную границу по всему периметру крепости. Эсти рассказала, что Масада была построена в первом веке до новой эры царём Иродом, а спустя столетие вошла в историю как последний оплот восстания против Рима. Крепость, в которой укрылись девятьсот шестьдесят человек, включая женщин и детей, держалась три года после подавления восстания и падения Иерусалима. Десятый римский легион больше года осаждал её, возводя насыпь и готовясь к штурму. Когда защитникам стало ясно, что они не смогут противостоять многократно превосходящему противнику, было решено совершить коллективное самоубийство. Макс, как и все туристы, получил вместе с билетом на фуникулёр небольшой буклет по истории Масады. В нём была приведена последняя речь командира крепости Элиазара Бен-Яира, текст которой сохранился благодаря сочинению Иосифа Флавия «Иудейская война». Несмотря на двухтысячелетнюю давность, Макс прочитал её с большим волнением. «Братья, мы первыми восстали против римлян и последними заканчиваем войну. Пришёл наш час. Завтра те из нас, кто уцелеют в битве, могут попасть в руки врагов, стать рабами и быть растерзанными дикими зверями на потеху язычникам. Но сегодня мы вольны выбрать славную смерть вместе с теми, кого мы любим. Наши жёны умрут неопозоренными, наши дети не познают ужасов рабства. Но прежде мы истребим огнём дворцовые сокровища. Только съестные припасы оставим в целости. Это покажет римлянам, что не голод нас принудил, а сами решили умереть свободными людьми в своей стране. Пока наши руки ещё не скованы цепями и могут держать меч, пусть они послужат нам последний раз. В огне и крови Иудея погибла. В огне и крови Иудея возродится. Шма, Исраэль!»[5] «Шма, Исраэль!» - ответили сотни голосов. После этого каждый убил свою семью. Потом избрали по жребию группу воинов, которые закололи остальных. Наконец, последние оставшиеся десять человек метнули жребий, и тот, кому он выпал, заколол товарищей, а затем пронзил себя мечом. В живых остались только две старые женщины, которые подробно рассказали римлянам, что произошло. Командующий легионом Флавий Сильва был ошеломлён. Воздавая должное величию духа осаждённых и их презрению к смерти, он приказал, вопреки традиции, не праздновать победу… Спустя почти два тысячелетия при археологических раскопках в небольшой пещере около крепостной стены были найдены двадцать пять скелетов мужчин, женщин и детей. В 1969 году они были захоронены с воинскими почестями. Ежегодно в крепости принимают присягу солдаты бронетанковых войск. Её последние слова - «Масада больше не падёт!»
…После Мёртвого моря Макс и Эсти вернулись в Тель-Авив, а потом отправились на два дня в Галилею, называемую израильской Швейцарией. Макс улетел в Вену, полный впечатлений от переговоров со Шмуэлем, от Израиля и, конечно, от встреч с Эсти. Всё складывалось как нельзя лучше - партнёрство с «Дабл Эй», ожидание предстоящих открытий в Альберте, какой-то волнующий, но не очень понятный поворот в личной жизни…