- Послушай, Пупс. Я видел вашу маленькую вечеринку в парке. Номер Эпифани с петухом. Что это было?
- Обеа, - простонал он. - Буду. Не все же черные - баптисты...
- А причем тут эта девушка, Праудфут?
- Она мамбо, как раньше была ее мать. Сильные духи вещают через это дитя. Она ходит на собрания хумфо с десяти лет. В тринадцать стала жрицей.
- После того, как заболела Эванджелина Праудфут?
- Ага. Кажется, так.
Я предложил Пупсу сигарету, но он покачал головой.
- Джонни Фаворит увлекался вуду?
- Он путался с мамбо, понимаешь?
- Джонни посещал собрания?
- Само собой. Почти всегда. Он был хунси-босал.
- Как?
- Он был посвящен, но не крещен.
- А как называют того, кто крещен?
- Хунси-канзо.
- Ты тоже хунси-канзо7
- Я был крещен давно, - кивнул Пупс.
- Когда ты видел Джонни Фаворита в последний раз на вашем курином празднике?
- Я тебе говорил, я не встречал его с начала войны.
- А что означала куриная нога? Та, что лежала на рояле, перевязанная ленточкой?
- Означала, что я слишком много болтаю.
- Насчет Фаворита?
- Вообще. О том, о сем...
- Не слишком убедительно. Пупс. - Я выпустил дым ему в лицо. - Ты не пробовал играть на рояле с рукой в гипсе?
Пупс попытался было подняться, но, сморщившись от боли, плюхнулся обратно.
- Ты не сделаешь этого.
- Я сделаю все, что нужно. Пупс. Могу запросто сломать тебе палец.
В глазах старого пианиста появился неподдельный страх. Для пущей убедительности я пощелкал костяшками правой руки.
- Спрашивай все, что хочешь, - выдавил он. - Я и так сказал тебе слишком много.
- Ты не встречал Джонни Фаворита последние пятнадцать лет?
- Нет.
- А Эванджелина Праудфут? Она не говорила, что видела Джонни?
- Я об этом не слышал. Последний раз она упоминала о нем лет восемь или десять назад. Я помню это, потому что тогда здесь появился какой-то профессор из колледжа; он хотел написать книгу о ритуале Обеа. Эванджелина сказала ему, что белым людям нельзя бывать на хумфо. А я тогда пошутил, что, дескать, если они умеют петь, тогда другое дело.
- И что она?
- Сейчас скажу. Так вот, она не рассмеялась, но и не рассердилась. Просто сказала: "Пупс, будь Джонни жив, он был бы могущественным хунганом, но это не значит, что я должна открывать дверь каждому белому, умеющему шевелить розовым язычком". Видимо, она думала, что Джонни мертв и похоронен.
- Пупс, так и быть, я рискну поверить тебе. А к чему эта звезда на твоем зубе?
Пупс скривился. Резная звезда блеснула в свете электрической лампы над головой.
- Это... чтобы люди знали, что я ниггер. Не хочу, чтобы они когда-нибудь ошиблись.
- А почему она перевернута?
- А так красивей.
Я положил одну из своих визиток на телевизор.
- Оставляю тебе карточку со своим телефоном. Услышишь что-нибудь позвони.
- Ага. Будто у меня и без этих звонков мало неприятностей.
- Как знать, вдруг тебе понадобится помощь - когда снова получишь заказной почтой куриную ногу...
Снаружи заря уже окрасила ночное небо, напоминая румянец на щеке девушки из церковного хора. По пути к машине, я выбросил бритву с перламутровой рукояткой в мусорный бачок.
Глава восемнадцатая
Когда я наконец завалился в кровать, солнце сияло вовсю, но я ухитрился проспать почти до полудня, несмотря на дурные сны. Меня преследовали кошмары поярче, чем фильмы ужасов из "Вечернего шоу". Эпифани Праудфут резала горло петуху под рокот барабанов вуду. Танцоры покачивались и стонали, только на этот раз кровь не иссякала, и алый фонтан из бьющейся в агонии птицы заливал все вокруг, как тропический ливень, пока танцоры не начали тонуть в кровавом озере. Я увидел, как тонет Эпифани, и, оставив свое укрытие, бросился бежать, меся каблуками кровавую жижу.
В панике я несся по пустынным ночным улицам. Кругом стояли пирамиды из мусорных бачков; из канав на обочинах за мной следили крысы величиной с бульдогов. Воздух источал гнилостное зловоние. Я бежал и бежал, почему-то превращаясь из добычи в преследователя и пытаясь догнать далекую фигуру на бесконечных незнакомых улицах.
Но как бы быстро я ни бежал, догнать ее не удавалось. Когда тротуар кончился, погоня продолжилась по усеянному мусором и мертвой рыбой песчаному пляжу. Впереди замаячила огромная, как небоскреб, морская раковина, и человек вбежал в нее. Я последовал за ним.