Мне доводилось раньше справляться с упрямыми женщинами. Я предположил, что несколько крепких словечек помогут усмирить эту Елену.
Я отправился в Британию по суше. Хотя я ненавидел себя за это, я не мог бы послать никого проделать весь путь по морю, между Геркулесовыми Столбами, по дикой Атлантике, вокруг Лузитании и Испании. Одного перехода по морю из Галлии более чем достаточно. Его бы пережить.
Было сделано все, чтобы облегчить мое путешествие в Британию. Мне выдали достаточно денег и специальный пропуск. Я щедро тратил деньги на булавки для застегивания плаща и крем с мускатным орехом. На пропуске стояла подпись, настолько похожая на подпись императора, что сонные собаки на приграничных постах тут же вскакивали и оставались на задних лапах. Больше всего меня волновала потеря квартиры, но выяснилось, что на время выполнения важного задания заключается специальное соглашение, и квартира остается за мной. Хитрый счетовод грек, работавший у сенатора, обо всем договорится со Смарактом. Мне было жаль, что я пропущу их встречу.
Мать фыркнула и заявила мне, что если бы знала о моем намерении вернуться назад, то сохранила бы поднос, который я привез ей в подарок из Британии после своего первого посещения провинции. Поднос был вырезан из серого глинистого сланца, который добывают на южном побережье. Похоже, его необходимо постоянно смазывать маслом. Я этого не знал и соответственно не сказал ей, поэтому подарок развалился на части. Мать считала, что мне следует найти того, что мне его продал, и потребовать назад свои деньги.
Петроний отдал мне пару старых носков из старой формы, в которой мы ходили в Британии. Он никогда ничего не выбрасывает. Я свои носки сбросил в колодец в Галлии. Если бы я знал об этом несчастливом путешествии, то возможно, и сам бы прыгнул вслед за ними.
По пути в Британию у меня была масса времени на размышления. Но размышления меня никуда не привели. От Веспасиана хотело избавиться множество людей. На протяжении последних двух лет стало модно менять императоров. После того как парализующие концерты Нерона потеряли привлекательность для восседавших в ложах щеголей с отсутствием слуха, он покончил жизнь самоубийством, и мы получили всеобщую свободу. Вначале Гальба, нетвердо стоявший на ногах старый деспот из Испании. Затем Отон, который был проституткой Нерона и поэтому считал себя его законным наследником. После него пришел Вителлий, наглый обжора, который регулярно напивался с железным упорством и еще оставил после себя рецепт гороховой каши, которую назвали в его честь.
И все это за двенадцать месяцев. Начинало казаться, что любой человек, получивший хотя бы частичное образование и умеющий обаятельно улыбаться, способен убедить империю, что ему следует носить пурпур. Затем после того как Рим был бессмысленно и злонамеренно разрушен, появился этот хитрый старый полководец Веспасиан, у которого имелось одно большое преимущество: никто о нем почти ничего не знал ни хорошего, ни плохого. У него был сын Тит, бесценный союзник, который тут же ухватился за возможность искупаться в политической славе, словно терьер, вцепившийся в крысу…
Мой наниматель Децим Камилл Вер считал, что любой противник Веспасиана должен подождать, пока Тит не вернется из Иудеи. Сам Веспасиан подавлял восстание евреев, когда ворвался во власть. Он вернулся в Рим императором и оставил Тита завершать эту популярную работу с обычным щегольством. Если столкнуть с трона Веспасиана, то это просто позволит его очень умному старшему сыну раньше времени унаследовать империю. Его младший сын Домициан не представлял особой угрозы, будучи несерьезным и ничтожным человеком, но Веспасиана с Титом следовало сметать одновременно, или любой заговор против них обречен на провал. Это означало, что у меня есть время на решение загадки, пока Тит не захватил Иерусалим. Хотя, судя по тому, что мне рассказывал Фест, до того как погиб в Бетеле. Кентавр два раза не успеет махнуть хвостом, как Тит пронесется по Иерусалиму. (Тит командовал Пятнадцатым легионом, в котором служил мой брат.)
Вот так обстояли дела. Любой человек с положением и деньгами, желавший видеть себя императором, мог попытаться сбить новую династию с оливкового дерева. В сенате шестьсот человек, это мог быть любой из них.
Я не верил, что это Камилл Вер. Считал ли я так, потому что знал его лично? Как мой клиент, несчастный неловкий и нескладный человек казался более человечным, чем остальные (хотя я и раньше попадался на такую удочку). Даже если он не при чем, оставались еще пятьсот девяносто девять.
Это был кто-то, знающий Британию или знающий кого-то, кто знал Британию. Прошла четверть столетия после вторжения Рима в провинцию (кстати, имя Веспасиана впервые прозвучало в связи с той кампанией). После этого бесчисленные смелые ребята отправлялись на север выполнять долг. У многих из них была блестящая репутация, а теперь вполне могли взыграть амбиции. Сам Тит являл собой типичный тому пример. Я помнил его там, молодого военного трибуна, командовавшего подкреплением, которое пришло с Рейна для восстановления провинции после восстания. Британия считалась этаким свидетельством о социальной пригодности. Никому она не нравилась, но теперь во всех хороших семьях Рима имелся сын или племянник, который выполнял долг в холоде или на болотах на окраине мира. Я мог искать любого из них.
Этот кто-то мог служить в Северной Галлии. Этот кто-то мог служить в Британском флоте, стоявшем в проливе между провинцией и материком. Этим кем-то мог быть любой человек, владеющий любым кораблем, например, купец, перевозящий британское зерно на военные базы на Рейне или же шкуры охотничьих собак в Италию, а может, экспортер гончарных изделий и вина. Или, зная купцов, целая крепкая группа. Это мог быть местный британский губернатор, а может, его жена.
Это мог быть человек, на встречу с которым я ехал, Гай Флавий Иларий, родственник моего сенатора, который теперь являлся прокуратором и отвечал за финансы. Последние двадцать лет он по собственному выбору жил в Британии. Столь эксцентричный выбор подразумевал, что Иларий определенно от чего-то сбежал (если он только не полностью съехал с катушек).
К тому времени, как я добрался до Британского океана, я придумал столько диких планов и прокрутил их в своем сознании, что у меня уже кружилась голова. Я стоял на скалах на самом краю Галлии и наблюдал за белыми бурунами. При виде пенящейся внизу воды мне стало еще хуже. Я отвлекся от проблемы и сконцентрировался на том, чтобы не слишком страдать морской болезнью, пока наше судно переходило через пролив. Ох, не знаю, зачем я пытался, меня все равно всегда тошнит.
Мы предприняли пять попыток, чтобы выйти из гавани Гесориака, и к тому времени, как вышли в море, мне хотелось только повернуть назад.
Я направлялся на запад, поэтому устроитель моего путешествия организовал мне маршрут на восток. После семи лет в армии это меня не удивило.
Я планировал не торопиться и провести несколько дней в Лондинии, чтобы акклиматизироваться. Но начальник порта Гесориака вероятно послал сигнал на другую сторону, в Дубрий, как только меня заметил. Лондиний знал, что я приеду до того, как покину Галлию. На причале в Рутупие стоял специальный посланник и постукивал подбитым мехом сапогом. Он был готов спасать меня от бед, с того момента как я сошел с корабля.
Посланник прокуратора был центурионом, которые выполняют особые задания с помпезностью, а сами всегда полны важности, как это принято у героев. Он представился, но оказался недружелюбным типом с заплывшим жиром лицом и жидкими волосенками, имя которого я с легкостью забыл. Он служил в Двенадцатом легионе Валерия, состоявшем из скучных, но достойных солдат, которые покрыли себя славой во время разгрома восстания царицы Боудикки. Теперь их штаб располагался у гор в Вироконии, у границы. Мне удалось выжать из него только одну полезную деталь. Несмотря на усилия сменяющих друг друга губернаторов, граница все еще пролегала в том же месте. Это была старая дорога, по диагонали пересекающая остров от Иски до Линда. Большая часть острова, лежащая за этой границей, так и оставалась не подконтрольной Риму. Я вспомнил, что серебряные рудники находились не на нашей стороне границы.
Ничто в Британии существенно не изменилось. Цивилизация просто покрывала провинцию, словно слой воска банку с мазью аптекаря, этот слой было легко проткнуть пальцем. Веспасиан отправлял сюда юристов и ученых для превращения их в демократов, которых можно было бы безопасно пригласить на ужин. Рутупие обладал всеми чертами порта империи, но после того, как мы немного проехали по дороге к югу от Тамесия, реки, по которой осуществлялись поставки, я увидел, что все осталось по-прежнему. Круглые хижины, из труб которых поднимался дым, сгрудились на убогих квадратных полях. Угрюмый скот бродил под зловещим небом. Складывалось впечатление, что можно много дней ехать сквозь леса по известковым холмам, пока не увидишь алтарь бога, имя которого знаешь.
Когда я впервые увидел Лондиний, он представлял собой поле пепла с едким запахом. Черепа убитых поселенцев катились красноватым потоком, ударяясь друг о друга, словно галька. Ныне город был новой административной столицей. Мы заехали с юга и нашли новый мост, недавно построенные верфи, склады, мастерские, таверны и бани. Не встречалось ничего старше десяти лет. Я уловил и знакомые, и экзотические запахи, и за десять минут услышал шесть языков. Мы проследовали мимо пустого, чернеющего участка, отведенного для строительства дворца губернатора. Позднее мы миновали еще один большой участок, где будет Форум. Правительственные здания стояли везде, в одном из них проживал прокуратор с семьей. Это был заполненный людьми комплекс с двором, верандами и шестьюдесятью кабинетами.
В жилых покоях прокуратора бросался в глаза удручающий британский стиль: закрытые дворики, тесные комнатки, темный зал, тускло освещенные коридоры, недостаток воздуха. Здесь жили люди с бледными лицами и бледными ногами. Чтобы сделать жизнь терпимой, их окружала арретинская посуда и финикийское стекло. На стене висели картины, выполненные бычьей кровью и охрой: художник, который рисовал аистов и виноградную лозу, вероятно, видел это лет двадцать назад. Я приехал в середине октября, но дом уже отапливали. Сразу перешагнув через порог, я почувствовал, что пол теплый, — отопление проходило и под полом.
Флавий Иларий вышел из кабинета, чтобы лично меня поприветствовать.
— Дидий Фалько? Добро пожаловать в Британию! Как прошло твое путешествие? Ты быстро добрался! Проходи. Давай поговорим, пока твои вещи заносят наверх.
Это был обаятельный, располагающий к себе, полный жизненный энергии мужчина. Я восторгался им, поскольку он продержался на государственной службе почти тридцать лет. У него были короткие аккуратно подстриженные каштановые волосы и тонкие руки, сильные, с чистыми подстриженными ногтями. Я заметил широкое золотое кольцо, свидетельствующее о его статусе. Как республиканец, я ненавидел сословия и разряды, но с самого начала решил, что Иларий мне очень нравится. Его ошибка состояла в том, что он хорошо и тщательно выполнял свою работу и видел в жизни лишь светлую сторону. Люди его любили, но для консервативных судей это не было свидетельством «здравого ума».
Комната, которую чиновники, занимавшиеся проектировкой комплекса, отвели под личный кабинет, на самом деле использовалась Иларием в качестве дополнительного места для приема посетителей. Там стояла кушетка для чтения, уже потерявшая изначальную форму от частого использования, а также стол и скамьи для гостей. Светильники в огромном количестве горели, так как было поздно. Секретари ушли и оставили Илария одного наедине с цифрами и мыслями.
Он налил мне вина. «Приятный жест, — подумал я, — это поможет мне расслабиться». Затем я вздрогнул, поняв, что, может, все как раз и задумано, чтобы усыпить мою бдительность!
Допрос проходил с изматывающим пристрастием. В сравнении с Иларием мой клиент Камилл Вер был просто мягкой сливой. Я уже вычеркнул прокуратора из списка подозреваемых, но он решил обсудить императора, чтобы продемонстрировать свои симпатии.
— Нет лучшего человека для империи, но это новое веяние для Рима. Отец Веспасиана был финансистом среднего звена, тем не менее, теперь Веспасиан стал императором. Мой отец тоже был финансистом, и я стал финансистом.
Мое отношение к нему стало более теплым.
— Не совсем, господин. Вы — второе гражданское лицо в престижной новой провинции, а император считает вас другом. Никто, за исключением губернатора, не имеет в Британии большего веса, чем вы. Самое высокое достижение вашего отца — третьесортный сборщик налогов в одном из небольших городков Далмации.
Я знал это, потому что специально занимался прошлым Илария перед поездкой, и он, разумеется, это понял. Он улыбнулся, я тоже.
— А твой отец был аукционистом, — бросил он мне в ответ. Мой отец исчез так давно, что не многие это знали.
— Возможно, и до сих пор им является! — признал я с мрачным видом.
Флавий Иларий никак это не прокомментировал, хотя и выяснил обо мне все, что мог, перед моим приездом. Вежливый человек.
— А ты, Фалько, отслужил два года в армии, потом добавил еще пять в качестве лазутчиком, как это называют в легионах. Однако местные жители вешают таких армейских агентов как шпионов…
— Если они смогут их поймать!
— А тебя они никогда не поймали… Итак, ты был демобилизован по состоянию здоровья, быстро восстановил силы, возможно, даже слишком быстро, но это говорит о хорошем физическом здоровье, затем занялся нынешней работой. Мои источники сообщают о твоей не самой лучшей репутации, об этакой сонливости, хотя прошлые клиенты о тебе неплохо отзываются. Некоторые женщины выглядят странно, когда это говорят! — немного поджав губы, заметил он.
Я пропустил это мимо ушей.
Затем он сказал то, чего мы оба избегали с начала беседы.
— Мы с тобой служили в одном легионе, Дидий Фалько, — улыбнулся британский финансовый прокуратор.
Я это знал, а он, наверное, это понял.
Разница в двадцать лет. Один и тот же легион, одна и та же провинция. Он служил там, когда славный Второй легион Августа считался элитной частью британской захватнической армии. Его командующим был Веспасиан, именно так они и познакомились. Я служил во Втором легионе в Иске, в то время когда Павл, британский губернатор, решил вторгнуться на Мону, остров друидов, чтобы раз и навсегда очистить эту крысиную нору от нарушителей спокойствия. Павл оставил нас в Иске оборонять его тылы, но наш командующий сопровождал его вместе с советниками. В результате мы оказались с некомпетентным командиром лагеря по имени Фений Постум, который назвал восстание царицы Боудикки «просто местной размолвкой». Когда поступили приказы возмущенного и обеспокоенного губернатора, сообщающего этому придурку о том, что икены прошлись кровавым серпом по всему югу, Постум отказался выходить. Он не поспешил присоединиться к осаждаемой полевой армии либо из страха, либо по причине дальнейшей неправильной оценки ситуации. Я служил в нашем легионе, когда его славное имя стало плохо пахнуть.
— Не твоя вина! — прочитав мои мысли, мягко заметил мой новый коллега.
Я ничего не ответил. После того как восставшие были разгромлены, и правда стала известна, наш бездарный командующий лагеря упал грудью на меч. Но вначале он заставил нас бросить двадцать тысяч товарищей в открытой местности без каких-либо поставок и места для отступления. Им предстояло сражаться против двухсот тысяч орущих кельтов. Восемьдесят тысяч гражданских лиц были убиты, пока мы начищали пуговицы и пряжки в казармах. Мы могли бы потерять все четыре британских легиона. Мы могли бы потерять губернатора. Мы могли бы потерять провинцию.
Если бы какая-то римская провинция пала в результате восстания местных жителей под предводительством женщины, то всей империи мог бы прийти конец. Мы видели Камулодун, в котором горожане собрались вместе в храме Клавдия и погибли в объятиях друг друга в течение четырех дней ада. Мы задыхались от черной пыли Веруламия и Лондиния. Мы срезали с крестов распятых поселенцев в их уединенных загородных домах, мы засыпали землей обожженные скелеты их задушенных рабов. Мы в ужасе смотрели на изуродованных и оскверненных женщин, которые, словно красные тряпки, свисали с деревьев в языческих рощах. Мне было тогда двадцать лет.
Именно поэтому я уволился из армии сразу, как только смог. Для этого потребовалось пять лет, но я ни разу об этом не пожалел и не передумал. Я начал работать на себя и больше никогда не стану подчиняться приказам человека с таким преступным неумением. Я никогда не стану частью системы, которая поднимает таких дураков на командные должности.
Флавий Иларий все еще наблюдал за моей задумчивостью.
— Никто из нас никогда полностью не восстановится, — признал он хриплым голосом, и его лицо омрачилось.
Пока губернатор Павл сражался с горными племенами, этот человек проводил геолого-разведывательные работы, пытаясь найти медь и золото. Теперь он работал финансистом, занимал второе место после губернатора на высоком административном посту. Но десять лет назад, во время восстания Гай Флавий Иларий занимал гораздо более низкую должность. Он был прокуратором, отвечавшим за британские рудники.