Я не мог этого представить. Элия Камилла выглядела такой величественной и горделивой.
— Ты знаешь дядю Гая — он милейший человек, зачастую авантюрист, но может быть степенным и уравновешенным.
Я об этом догадался.
— Дядя Гай жалуется, что тетя Элия ездит слишком быстро! Боюсь, что она научила этому и меня, — призналась Елена.
Я задрал голову и с серьезным видом уставился в небо.
— Мой хороший друг, твой дядя, прав.
— Дидий Фалько, давай обойдемся без твоей неблагодарности! Ты был так тяжело болен, что мне требовалось спешить. Ты был в полной безопасности.
Совершенно не привычно для себя, она протянула руку и притворилась, будто собралась отодрать меня за уши. Я остановил движение и схватил ее за запястье, но остановился.
Я повернул руку Елены Юстины ладонью вверх и сморщил нос, вдыхая аромат духов. У нее оказалась крепкая маленькая ручка, а сегодня вечером она не украсила ее драгоценностями. Как и у меня, у Елены были холодные руки, но они пахли духами. Он напоминал корицу, только к ней примешивалось что-то еще. Запах заставил меня вспомнить парфянских королей.
— Какое экзотическое розовое масло!
— Малобатр, — сообщила она, пытаясь вырвать руку, но не особенно. — Из Индии. Очень дорогая реликвия от моего мужа…
— Щедро!
— Пустая трата денег. Дурак никогда не обращал на запах внимания.
— Возможно, у него был насморк, от которого он не мог отделаться, — поддразнил я.
— Четыре года?
Мы оба смеялись. Мне следовало отпустить ее руку. Но я решил снова наклонить голову и насладиться еще одним вдохом.
— Малобатр! Прелестно. Мой любимый запах! Он от богов?
— Нет, от дерева.
Я чувствовал, что она начинает беспокоиться, но была слишком горда, чтобы велеть мне отпустить ее руку.
— Четыре года, значит, ты вышла замуж в девятнадцать?
— Восемнадцать. Довольно поздно. Как и насморк моего мужа — трудно что-то изменить.
— О-о, я в этом сомневаюсь! — галантно заметил я. Когда женщины удостаивают меня своих рассказов, я всегда даю им совет.
— Тебе следует почаще над ним смеяться.
— Возможно, мне следует смеяться над собой.
Только маньяк попытался бы поцеловать ее руку. Я, как истинный кавалер, положил ее на колени Елены Юстины.
— Спасибо, — сказал я тихо, другим тоном.
— За что?
— За то, что ты однажды сделала.
Мы сидели молча. Я откинулся назад, вытянул ноги и положил одну руку на сильно ноющие ребра. Я думал о том, какой Елена была до того, как богатый дурак с насморком сделал ее озлобленной по отношению к другим людям и настолько же недовольной собой.
Пока я думал, на небе, среди неровных бегущих облаков, зажглась вечерняя звезда. Шумы, долетавшие из гостиницы за нами, стали тише. В перерыве между обжорством и полным опьянением клиенты рассказывали грязные истории на двенадцати языках. На поверхности пруда появился карп. Время хорошо подходило для размышлений — конец долгого путешествия, нечего делать, кроме как ждать наш корабль, да и место в саду располагало к разговорам. Здесь приятно разговаривать с умной женщиной, с которой мужчина, прилагающий немного усилий, мог легко обмениваться мыслями.
— Mars Ultor, я подошел так близко… Мне жаль, что мне не удалось выяснить, как эти слитки переправляются.
Я выражал свое раздражение вслух. И едва ли ожидал ответа.
— Фалько, — осторожно заговорила Елена. — Ты знаешь, что я ездила на побережье. В тот день, когда я вернулась злой…
Я рассмеялся.
— Самый обычный день. Как и многие другие.
— Слушай! Кое-что я тебе никогда не рассказывала. Они загружали сланец. Кривобокие товары из серого глинистого сланца для кладовок — кубки, чаши, подсвечники, ножки для столов в виде ухмыляющихся морских львов. Это все жуткие поделки. Не могу представить, кто это купит. Все это нужно мазать маслом, или вещи трескаются и разваливаются…
Я виновато заерзал, вспоминая поднос, который подарил матери.
— О, госпожа! Что-то подобное вполне может служить прикрытием. А ты подумала спросить…
— Конечно, Фалько. Человек, занимающийся экспортом этих безделушек, — Атий Пертинакс.
«Пертинакс!» Это имя было последним, которое я ожидал здесь услышать. Пертинакс, торгующий кухонной утварью плохого качества! Атий Пертинакс, остроносый эдил, который меня арестовал, пока искал Сосию, затем избил и сломал мою мебель! Я выплюнул короткое слово, используемое рабами на свинцовых рудниках. Я надеялся, что Елена его не поймет.
— Не нужно произносить таких отвратительных слов, — заявила она без всякого выражения.
— Нужно, госпожа! Ты знакома с этим извивающимся клещом?
Елена Юстина, сенаторская дочь, которая постоянно заставляла меня удивляться, произнесла необычно тихим и робким голосом:
— Дидий Фалько, ты плохо соображаешь. Да, я с ним знакома. Конечно, знакома. Я была за ним замужем.
Наконец долгое путешествие сказалось на мне. Я почувствовал себя раздавленным и больным. Меня тошнило.
Теперь ты думаешь, что это я.
— Что?
Ты проводишь несколько месяцев, решая проблему, и решение постоянно от тебя ускользает. А затем за полсекунды понимаешь больше, чем твой мозг в состоянии переварить.
Именно поэтому Децим с такой неохотой говорил о Пертинаксе. Это был его нелюбимый зять. Атий Пертинакс! Теперь понятно. Я знал, как серебряные слитки доставляют в Италию, кто и как их прячет под таким неинтересным грузом. Сквозь руки таможенников в Остии проходят красивые вещи, с которых берется особый налог на предметы роскоши, эти люди обладают хорошим художественным вкусом. Они один раз заглядывают в трюм, стонут при виде жуткого сланца и никогда не удосуживаются обыскать корабль. Бедная Елена невинно пыталась договориться о том, чтобы нас взяли на борт корабля, на который загружены серебряные слитки!