- Жизнь розовая, а?
- Да, - отвечает босс, - жизнь розовая...
В сомнении я засыпаю...
Глава 14
Где пойдет речь о муке, из которой не пекут хлеб
Самое замечательное время в этой лондонской клинике - вечер перед сном. Сами знаете, в больнице есть несколько периодов сна: утренний, послеобеденный и ночной!
Вечером между десертом и сном удается урвать примерно полчаса, когда я остаюсь вдвоем с моей медсестрой. Ее зовут Долли, и она даже говорит по-французски. Она розовая, и у нее светлые волосы.
Я ее однажды прихватил будто случайно, когда она наклонилась надо мной, чтобы поправить мне подушки.
Наши взгляды встретились, и она покраснела, увидев в моих глазах такое, от чего краснеют благовоспитанные барышни.
Я сделал губами "мфф", как бы приглашая отпробовать.
Она заколебалась. Я даже подумал, что она пошлет меня куда подальше, но вдруг почувствовал ее губы на своих, как говорится в романах для взрослых девушек. Ее рот напомнил вкус спелых фруктов... Я вонзился в него, как в сочное яблоко, а моя рука пошла в разведку... Она вначале взбрыкнула. Она чуть не вырвалась! Но когда я ей показал свое оружие номер 32 бис модернизированное, тут уж ей ничего другого не оставалось, как броситься на меня.
Ну, сначала прелюдия, как водится. Несколько вечеров мы как бы привыкали друг к другу. С вариациями, естественно... Она запирала дверь на ключ... Но это я вам так, для смеха. Если дамы хотят дополнительных объяснений, то могут построиться по две в ряд, я все объясню и вдоль и поперек...
- Итак, - мурлычет Долли, когда я вечером закончил показ, - завтра вы уезжаете?
- Да, мой ангел.
- Вы возвратитесь во Францию?
- Не сразу. Мне нужно закончить одну работенку...
- Тогда мы сможем видеться?
- Это верно, но видеться в спокойном месте, где я мог бы тебе рассказать о родине Вольтера, душа моя!
Она жадно целует меня и уходит.
Замечательная девушка. Такие, как она, могут растопить паковый лед.
Оставшись один, я начинаю методически рассуждать. Нет, не о ней, конечно! Девушка, это хорошо, но всему свое время, нельзя же им посвятить весь свой интеллект, иначе становится скучно, как после слишком обильного обеда.
Я думаю о моем расследовании, о его дальнейшем ходе, поскольку до конца еще далеко.
* * *
Вы, наверное, сгораете от любопытства, что же со мной приключилось до того, как я попал в эту клинику.
Ну, это просто. Рыбацкая шхуна откликнулась на сигнал SOS, посланный с яхты, и подошла к месту катастрофы. Рыбаки нашли только одного бедного паренька, потерявшего сознание, но мертвой хваткой вцепившегося в обломок мачты... Я, видно, был в таком плохом состоянии, что они было подумали, что я мертв. Но Сан-Антонио просто так не сдается.
Вы же знаете, мне везет! Везет обычно героям! А я кто по-вашему?
Воспаление легких! Рана на плече в два английских фута шириной. Катастрофическое ослабление организма! Давление, чтоб не соврать, упало на четвереньки, и они даже думали, что транспортировка для меня будет фатальной... Но я устоял.
Ну потом антибиотики, переливания крови - словом, весь комплект...
Через неделю я выкарабкался. Через две недели у меня больше не было температуры и я поднялся, а через три смог выйти из клиники...
История с яхтой наделала много шума в прессе. Но это квалифицировали как несчастный случай. Судно затонуло, не оставив следов убийства. Спасшиеся матросы ни в чем не признались.
Брандон приехал и опознал меня, затем известил шефа... Несмотря на свою так называемую незаинтересованность в деле, он кинулся к изголовью моей больничной койки, как родная мама. Видно, чтобы поправить мне подушки... Но вдвоем со Стариком они сделали все необходимое, чтобы мое имя не просочилось в прессу.
Английская юстиция чрезвычайно деликатна!
Лучше бы для моего спокойствия они нашли всю банду...
Я предоставил Брандону полный отчет со всеми подробностями. Пусть разбираются...
Тихий стук в дверь.
- Входите! - приглашаю я.
Мой ночной охранник просовывает свою огромную бычью голову в приоткрывшуюся дверь.
- Здесь полицейский! - докладывает он.
- О'кей!
Входит Брандон. На нем дорогое пальто скучного цвета огнеупорной стены. В руке шляпа, через локоть висит тщательно свернутый зонт, и весь он торжественный, как на похоронах. Его жена, очевидно, так же торжественно сейчас стоит на кухне у плиты и готовит ему пудинг.
- Ба! - говорю я. - Каким ветром?
Брандон адресует мне сочувственную улыбку старого товарища. Он профессиональным глазом осматривает мой температурный лист, где красная линия неуклонно стремится вниз.
- Вы выздоравливаете! - оповещает он тоном сиделки со стажем.
- Как заново родился! - соглашаюсь я.
- Браво! Как ваша рана?
- Болит, но заживает. Доктор сказал, что я даже не останусь парализованным.
- Очень хорошо, отлично... Он кладет руку на спинку стула.
- Вы позволите?
- Садитесь...