Из явлений областной жизни, оставшихся до сих пор незамеченными, несмотря на серьезные попытки к всестороннему изучению народного быта, одно из первых мест занимают некоторые стороны казачьей общественной жизни. До сих пор изучение народной жизни было почти исключительно сосредоточено на крестьянине и крестьянской общине, исследованию же казачества, «издавна являвшегося наиболее интересным и характерным проявлением русской областной жизни»[1], отведено самое незначительное, случайное место. Для примера можем указать на казачьи суды. В то время, как о крестьянских волостных судах существует целая обширная литература, о казачьих судах, за двадцатилетнее их существование, во всей периодической печати (за исключением местных областных ведомостей) не было почти ни слова. Единственное издание, где несколько страниц посвящено казачьим станичным судам, — книга покойного М. Н. Харузина: «Сведения о казацких общинах на Дону». Ныне, ввиду слухов о том, что новое земское положение не минет и Донскую область и в связи с преобразованиями положения о станичном управлении, несколько слов об этих судах, надеемся, не будут лишними, особенно если принять во внимание, что в этих судах более, чем где-либо, проявляются отличительные особенности казачьей жизни и своеобразные правовые отношения.
Нынешний станичный суд возник вместо прежнего суда «станичных депутатов». Право суда в прежнее время принадлежало всему станичному сходу (кругу), который мог избирать из своей среды нескольких представителей — «депутатов», как называли их, хотя и сам в то же время продолжал функционировать, как и судебное учреждение. По «Положению об общественном управлении в казачьих войсках», изданному в 1870 году, это самостоятельное судебное учреждение заменено другим, устроенным по образцу крестьянских волостных судов, — именно теперешним станичным судом. Но прежняя форма судоустройства сохранилась еще в некоторых обычных судах, составляющих непосредственно народное создание. К таким неофициальным судам принадлежит суд поселкового атамана и стариков, действующий в казачьих хуторах. Деятельность этого суда, как ближе стоящего к быту населения, в своем районе гораздо более широка и серьезна, чем даже деятельность самого станичного суда, значительно стесненного рамками Уложения и другими обстоятельствами, о которых сказано будет ниже. То же явление замечалось и в истории волостных судов, и в объяснение его указывалось на разные причины. Немалую роль, конечно, играет известный «страх» простолюдина перед «законом», перед всем писаным, формальным, что неизбежно проявляется в делопроизводстве станичного суда, как официального, некоторым образом, судебного учреждения. Затем, помимо того, известное значение имеют и расход, сопряженный с писанием прошений («заявлений», «объявлений»), трата времени на неоднократные поездки с хутора в станицу (иногда верст за 50 и более). Последняя и главная, самая существенная причина — медленность судопроизводства и недоверие, часто вполне основательное, к беспристрастию станичного суда. Формализм и медленность действий станичного суда являются также причиной и того, что жалобы обиженных направляются и к станичному атаману, которому, по закону, судебной власти не дано. Мне случалось неоднократно бывать свидетелем таких жалоб.
— Ваше благородие [2], я к вашей милости! заявляет станичник.
— Чего тебе?
— Как это полипоны мою мать ведьмой называть смеют? а какая моя мать ведьма?
— С этим, братец, в станичный суд относись, следует ответ атамана.
— И подам! беспременно подам! Помилуйте, как же это возможно! Проходу не дают! я им покажу — ведьму!
И, отведя сердце подобными угрозами и восклицаниями по адресу полипонов, жалобщик через некоторое время уже говорит атаману:
— А нельзя ли, ваше благородие, как-нибудь вам самим? Позвали бы их, подлецов, да посовестили… Связываться-то ведь с ними — шут бы их побрал — не хочется. Сделайте милость, ваше благородие, уж я вам парочку селезнев… селезни-то есть вот какие… и пр.
Атаман редко отказывается в подобных случаях от роли судьи: в большинстве случаев он, действительно, позовет и «посовестит», и пошумит — одним словом употребит все средства к примирению; если же нет надежды примирить враждующих, то передает дело в станичный суд. Авторитет атамана весьма силен в подобных случаях, особенно в делах семейных. Иногда атаман приглашает на судопроизводство и стариков-соседей, которым дело известно во всех подробностях, и предлагает им рассудить тяжущихся, т. е. прибегает опять же к старинному способу судопроизводства. Насколько атаман пользуется в подобных делах доверием, показывает то обстоятельство, что, без всякого с его стороны желания, почти все жалобы, поступающие в станичный суд, проходят туда, побывав прежде на его обсуждении.
Разумеется, существование неофициальных обычных судов и широкая их деятельность нисколько не мешают тому, чтобы и станичный суд — суд официальный — был обременен множеством дел. Особенно это заметно в последнее время. Есть среди казаков уже такие «законники», которые ко всем решениям обычных судов относятся с полным пренебрежением. При возникновении тяжб с такими лицами, конечно, приходится обращаться к посредству официальных судов — станичного или мирового. Прежде чем перейти к рассмотрению характера дел и судопроизводства станичного суда, скажу несколько слов об устройстве его.
Для составления станичного суда избирается ежегодно станичным сходом от четырех до двенадцати очередных судей. Определение числа этих выборных и установление между ними очереди предоставляется обществу на следующих основаниях: а) присутствие суда должно состоять не менее, как из трех лиц; б) судьи могут быть избраны, либо бессменно для отправления в течение целого года своей должности, либо же по очередному порядку, заранее определяемому станичным сходом; в) в последнем случае, из избранных в числе от четырех до двенадцати судей, должны выбывать в определенные сроки (как, напр., через два, четыре или шесть месяцев) не более половины, а затем выбывшие замещаются другими судьями, по очереди (ст. 31. Пол. общ. упр. в каз. войсках). В большинстве случаев выбираются на год четыре-пять судей и только в некоторых станицах бывают выбраны и все двенадцать.
Предметы ведомства и пределы власти станичного суда обозначены в «Положении» не совсем ясно и определенно. По «Положению», станичному суду предоставлено, пожалуй, довольно широкое поле действия, но на самом деле станичный суд далеко не пользуется предоставленными ему правами. По «Положению 1870 года» станичному суду подведомственны как войсковые обыватели, не пользующиеся особыми правами состояния, так и все вообще временно или постоянно проживающие на землях станичного общества лица податного состояния, отставные и бессрочно отпускные нижние военные чины и их семейства. Станичный суд ведает как споры и тяжбы между подведомственными ему лицами, так и дела по маловажным их проступкам. Он решает окончательно: все споры и тяжбы между подведомственными ему лицами, на сумму до ста рублей включительно, как о недвижимом и движимом имуществах в границах общего станичного надела, так и по займам, купле-продаже и всякого рода сделкам и обязательствам, а также и дела по вознаграждению за убытки и ущерб, причиненные имуществу этих лиц, когда величина убытка или ущерба не превышает 100 рублей. Независимо от этого, окончательному решению станичного суда подлежат все возникающие между подведомственными ему лицами, без ограничения ценою иска, споры и тяжбы, которые тяжущиеся стороны предоставят решению станичного суда. Споры и тяжбы, в которых кроме лиц, подведомственных станичному суду, участвуют и посторонние лица, могут быть также, по желанию тяжущихся сторон, предоставляемы окончательному решению станичного суда. Последний разбирает и решает дела по маловажным проступкам подведомственных ему лиц, совершенным в границах общего станичного надела против лиц, подведомственных станичному же суду, и без участия лиц, пользующихся особыми правами состояния, а также, когда означенные проступки не находятся в связи с уголовными преступлениями. Если в совершении проступка участвуют обыватели, принадлежащие к другой станице, то дело разбирается и решается судом той станицы, в пределах которой проступок совершен. (Пол. об общ. упр. в каз. в., ст. 33, 34, 35, 37, 38).
Более половины дел, подлежащих разбору станичного суда, составляют дела о земле, что, вполне понятно, так как земледелие составляет почти единственное занятие казаков. К разнообразным земельным искам и тяжбам относятся также дела об огородах, базах, потравах и т. п., составляющие значительный процент общего числа дел («о тяжбе огорода» — такая запись встречается почти на каждой странице журнала входящих бумаг станичного суда). Затем по количеству следуют семейные тяжбы. Наименьший процент приходится на уголовные дела — о кражах, драках и пр., из которых в последнее время принимаются станичным судом лишь те, которые поступают от мирового судьи за особым его предписанием.
Поводом к началу разбирательства спора или тяжбы в станичном суде служит заявление одной из сторон — словесное или письменное. А в разбор проступков подведомственных лиц станичный суд входит во-первых — по жалобе обиженного, а за его несовершеннолетием, по жалобе его родителей, родственников; во-вторых — по требованию атамана станичного или поселкового и прочей станичной администрации, и, наконец, по заявлению лица, бывшего свидетелем проступка, если пострадавший почему-либо не может сам принести жалобы.
Тяжущиеся стороны вызываются в суд повестками, которые за неделю до разбирательства передаются станичному правлению для отправки в надлежащие места. На хуторе повестки получает поселковый атаман, который и должен их передать адресату. Но, по большей части, он ограничивается тем, что словесно объясняет адресату о вызове его на будущее воскресенье в станичный суд, а повестку оставляет у себя, дорожа бумагой, которая может во всяком случае пригодиться «на цыгарки». Поселковый атаман хорошо знает, что передаст-ли он повестку в руки адресату, или словесно ему объяснит ее содержание — совершенно безразлично, так как неграмотный (да и грамотный — все равно) казак содержание повестки узнает из уст все-таки поселкового же атамана, а самую «бумагу», если и сам не употребит на цыгарки, то положит на «поличку» к образам, где ей и суждено будет пролежать не один год.
В суд, вместо истца или ответчика, может явиться кто-либо из их близких родственников, вместо несовершеннолетних («выростков») на суде, в качестве истцов или ответчиков, всегда фигурируют родители их, но в качестве свидетелей выростки — даже самые малолетние — должны говорить сами за себя. Посторонние лица, как поверенные по делам, в станичном суде не встречаются.
Неявка в суд практикуется весьма часто, и надо удивляться той редкой терпимости, с какою относится к этому станичный суд. По крайней мере, после первой и второй неявки как истца, так и ответчика, всегда дело откладывается. Если истец не явился и в третий (а иногда даже и в четвертый) раз, то судьи приходят, наконец, к заключению, что иска поддержать не желают, и дело прекращается. В случае неявки ответчика в третий раз, ставят заочное решение. К штрафу судьи прибегают редко, зная по опыту, как недействительна эта мера. Обыкновенно, наложив штраф, станичный суд взыскание его поручает станичному же атаману. Последний, и без того обремененный массою взысканий всякого рода, зная по опыту, что казак, по принципу не считающий себя обязанным платить за что-либо никаких штрафов, добровольно не заплатит, на отношение станичного суда о взыскании штрафа отвечает: «взыскивайте сами!», что, разумеется, для станичного суда невозможно. В книгах решений Глазуновского станичного суда за минувшее десятилетие мною найден один только случай наложения штрафа «за ослушание» [ «а за ослушание станичного суда по неоднократному требованию его взыскать — (с казака Ивана Б — ва) — в станичные доходы два рубля сер.»]. Но мне не раз случалось присутствовать при многоразличных взысканиях, производимых станичным атаманом, и быть свидетелем таких, например, сцен.
— Рогачев! — вызывает станичный атаман. Выходит высокий, сутуловатый старик, с красным носом, с седой окладистой бородой, одетый в старый зипун. На губах чуть заметная усмешка. Рогачев — бобыль и гуляка.
— Ты что же это, друг, подымные-то не несешь? — говорит ему атаман с особенною, присущею лишь начальникам фамильярностью.
— Да я, ваше благородие, вот уж лет десять дыму-то свово не имею, — бойко отвечает Рогачев.
— То есть как это не имеешь?
— Так точно: ведь я фульварку-то свою давно продал…
Публика покатывается со смеху, услышав мудреное название избенки Рогачева.
— Ну, брат, это все равно: требуют — так должен внести.
— Да за што-же, ваше благородие?.. чудеса!.. — разводит Рогачев руками, обращаясь уже к публике: — дыму не вижу, а подымные плати…
— Ну, так я у тебя пай продам! долго-то калякать с тобой не буду, — объявляет ему атаман.
— Как угодно, ваше благородие. Только могу вам «собчить», что я сам его уже два раза перепродал…
Взыскивать штраф, налагаемый за неявку станичным судом, при подобном положении уже вовсе невозможно.
Особенно часто неявка бывает у свидетелей. Обыкновенно сторона, выставившая свидетелей, в своих интересах заботится и о доставке их в станицу; в случае выигрыша дела она угощает их, и это — единственное вознаграждение свидетелей. Число свидетелей в станичном суде не ограничено.
Разбирательство в станичном суде представляет весьма интересную и оживленную картину. Вот судебная «камора» — длинная, с двумя большими окнами комната, перегороженная решеткой. В углу образ, по стенам портреты государей. В меньшей половине комнаты стол, покрытый темным сукном (выговоренным при отдаче кабаков в аренду), скамьи, небольшой шкаф с делами. Письмоводитель, он же и судья, читает «заявление» истца, другие трое судей молча сидят за столом. Окончив чтение жалобы, письмоводитель спрашивает официальным тоном: «ответчик такой-то! что вы можете сказать в свое оправдание»? Ответчик, едва дослушавший до конца вопрос судьи, даже прежде, во время чтения жалобы, порывавшийся перебивать судью и вставлять оправдательные слова («и на уме, дескать, не было, как перед Богом гг. судьи! чистая клевета»! и т. п.), но вовремя останавливаемый, разражается теперь целым потоком речей. Его, в свою очередь, перебивает истец. Судья в это время справляется по тоненькой книжке «Положение об общественном управлении в казачьих войсках». Другие судьи сначала сидят молча и степенно слушают. Но вот один из них останавливает ответчика (больше рукой, чем словами, потому что восклицания: «позволь! погоди! да постой же, горой-те дави»! не оказывают действия); после двух-трех слов у них начинается уже горячий спор и затем оба они обращаются к публике. Публика в это время тоже не молчит: она уже допросила свидетелей, которые находятся среди нее же. Какой-нибудь оратор из публики вмешивается в разбор и выступает за решетку, поближе к судьям, а между тем истец или ответчик, оставивши представителей закона и смешавшись с публикой, выясняют уже там перед кем-нибудь свою правоту. Свидетелям приходится несколько раз повторить свои показания то судьям, то кому-нибудь в публике (в большинстве случаев они делают это охотно). В «каморе» стон стоит. Все перебивают, перекрикивают друг друга, божатся, уговаривают, усовещивают и пр. В общем все это имеет ту хорошую сторону, что получается некоторым образом полная свобода прений и самая широкая, ничем не стесняемая гласность. Иногда, конечно, бывают и слишком ощутительные нарушения порядка, но нарушители караются достойным образом. Например, урядник Тимофей Д — в «при бытности станичного суда стал колотить по голове свою жену», принесшую на него словесную жалобу; «за этакое нарушение» станичный суд приговорил его к аресту на 7 суток при станичной тюрьме «на хлеб, на воду».
Такой бурный ход разбирательства отражается и на форме самых решений станичных судов. Отличительная черта этих решений — обилие в них диалогического элемента. Вот, например, решение Глазуновского станичного суда от 22 июня 1884 года:
«Станичный суд сего числа в полном составе (имел заседание) по заявлению казака Филиппа Фирсова на казака Ивана Б — ва: по случаю дурной своей жизни не понимаю, за что стал в 1884 году питать на меня злобу, так что о проведенных (?) им поступках я всегда заявлял станичному правлению меры к пресечению его действий, но он, Б — в, не смотрел на замечания станичного правления. Ответчик Иван Б — в объяснил: я ругал его жену, казачку Ульяну Фирсову, за то, что она воды не дает из местного колодца. В качестве свидетеля, казак Петр Фолимонов объяснил, что да, действительно, Б — в жизнь ведет буйную, я видел, что Б — в гонял за казачкой Ульяной Фирсовой, в руках у Б — ва камень, Б — в был выпитый, ругал и шумел неизвестно за что. Свидетельница казачка Анна Фолимонова объяснила: прибежала ко мне казачка Ульяна Фирсова: я боюсь домой итить Ивана Б — ва, кроме этого характера Б — ва неодобрительного (он) выпитый. Свидетельница Аграфена Мишашкина, со стороны Б — ва, объяснила, что казачка Ульяна Фирсова называла Б — ва душегубом, а он обоюдно называл: а вы людей морите! Разбирая это дело и применяясь к 35 ст. пол. об общ. упр. в каз. войсках, суд приговаривает Б — ва, за нарушение тишины и спокойствия, на 7 дней при станичной тюрьме».
Эта особенность изложения в решениях станичного суда иногда совершенно затемняет смысл, так что самостоятельно нет никакой возможности добраться до него.
В результате всех шумных прений и споров следует склонение тяжущихся на мир. В некоторых станичных судах предложение «помириться» является лишь формальным, но в других самым искренним образом стараются примирить враждующих. Тут как судьями, так и публикой пускаются в ход всевозможные приемы и средства; особенно стараются судьи, прибегая и к уговорам, и к угрозам («а то остебнем! ей-Богу, остебнем!»), и к прочим убедительным доводам, и, в конце концов по большей части успевают. Иногда бывает уже постановлено решение, причем, конечно, одна сторона остается недовольной, а немного спустя, глядишь, обе стороны являются в суд для написания мировой сделки к обоюдному — своему и судей — удовольствию.
Примиренные стороны, в виде благодарности, иногда дают судьям копеек 20–30 «на выпивку». «Без могарычей нет у казаков и речей», утвердилась поговорка, и подачки этой никто не считает зазорной, разве кто-нибудь из публики поиронизирует: «вот, говорят, судьям доходу нет, а тут лишь огребай». Иногда денежное вознаграждение заменяется прямо «натурой», т. е. подобающим угощением, и от этого судьи не отказываются. Примирившиеся на суде при судьях и публике кланяются друг другу в ноги, причем старший по возрасту касается лишь рукой до ног своего противника, а младший отбивает поклон по всем правилам.
Если нет никакой надежды на примирение сторон, суд приступает к совещанию и обсуждению данных. Самую важную роль, после собственного признания обвиняемого, играют свидетельские показания. Собственное признание встречается, конечно, довольно редко и иногда смягчает и даже вовсе уничтожает вину, а иногда и не оказывает такого действия — «глядя по человеку». Так, казак Куприян М — в, обвиняемый в убиении соседской собаки, сознавшись в своем проступке, был станичным судом помилован, а казак Тимофей Р — в, ведший себя не совсем прилично на улице «при бытности дьякона П — го и есаула С — ва», несмотря на чистосердечное раскаяние, был принужден к трехсуточному заключению «на хлеб, на воду».
Свидетели допрашиваются по нескольку раз, хотя в решениях станичного суда показания их записываются кратко, а то даже иногда и вовсе не записываются, но это уже зависит от трудности самого процесса писания. Показания свидетелей весьма тщательно обсуждаются. При допрашивании судьи обнаруживают иногда чрезвычайно тонкую наблюдательность. Обыкновенно разбираемое дело хорошо известно им и изучено ими еще раньше разбора по посторонним отзывам и справкам, случайно и не случайно собранным, так что неискренность или ложь свидетеля от них не укроются.
Семейные тяжбы, в которых, по большей части, отсутствуют свидетельские показания, что, конечно, сильно затрудняет их решение, станичные судьи решают, руководствуясь исключительно уже своим «внутренним убеждением», «голосом совести». Казачка Дарья Игнатова Мельникова ищет с деда имение умершего мужа своего. Ответчик, казак Иван Савостьянов, объясняет на суде: «мы удовлетворились пологом и полостью, кроме этого я не дам Мельниковой ни зерна». Свидетелей их раздела нет, и суд «по голосу совести» решает «из числа хаты и лошади с казака Ивана Савостьянова в пользу внучки его Дарьи Мельниковой 20 руб. сер.».
Из доказательств и улик в делах уголовных, как, например, кража и др., главную роль играет «след»; затем идут: потайные клейма, меты, тавры, жеребня (в спорах с овчинниками).
При следствиях прежде всего и главное внимание обращается на след; его тщательно разыскивают и вымеривают до малейших подробностей. С какою тонкою наблюдательностью производится следствие, можно видеть отчасти из следующего случая, которому я был свидетелем. В станичное правление заявлено было об убийстве. Атаман и несколько понятых отправились на место происшествия. Убийства не оказалось, но потерпевший был так избит, что едва мог говорить. Отвечала за него его жена. Из ее слов оказывалось, что шел он с мельницы (дело было в темную осеннюю ночь) и только что стал выходить из леса у станицы, как вдруг на него напал какой-то человек, сшиб его «чекмарем» с ног и затем начал тем же чекмарем бить «по чем попало». (За все время следствия пострадавший только и сказал: «он… меня… сперва… в мо-орду… вдарил-то»). Избитого освидетельствовали. Оказалось, что больше всего пострадали его ноги, варварски изуродованные «тупым орудием» (как было записано в протоколе). Когда мы вышли из избы, атаман заявил категорически: «брешет! у чужой бабы был». Я удивился и спросил его, почему он так думает.
— А уж так!.. бит по ногам, а по ногам бьют, чтобы не ходили.
И чтобы подтвердить свое заключение, он обратился к полицейскому казаку, шедшему позади нас.
— Гаврила, тебя ведь, кажись, захватывали у чужих баб?
— Так точно, ваше благородие, откровенно сказал Гаврило.
— И били?..
— Точно так…
— По чем же тебя сперва били?
— Спервоначалу он меня по ногам бузнул, ваше благородие.