- Ну что у него есть возможность достать автомобиль без очереди.
- И подразумевалось, что нужно кому-то дать на лапу?
- Мы же не маленькие...
- А кому - Коротков не говорил?
- Это я потом уже узнал про Александра Антоновича. Когда лично познакомились.
- Коротков сказал?
- Зачем? Он не такой дурной. Виль догадался.
- Румеров?
- Да. Мы тогда у него вечерок для Славки устроили, а он Александра Антоновича привел. Ну у Виля голова не кочан, он быстро вычислил.
- Это было до того, как Виль тоже приобрел автомобиль, или после?
- После.
- Виля с Коротковым вы свели?
- Что значит - свел? Мы друзья. И со Славкой стали друзья... Чего ж тут сводить?
- А кроме Виля, вы Короткову никого не рекомендовали?
- Нет.
- Хорошо, Максимов, скажите, вы дочь Александра Антоновича знаете?
- Лену? Конечно. Мы с Вилем у них дома бывали.
- Простите за нескромный вопрос: в каких она отношениях с Коротковым?
- В хороших.
- Ну а точнее?
- Они, кажется, собирались пожениться.
- И раздумали?
- По-моему, Александр Антонович не одобрял.
- Из чего вы это заключили?
- Антоныч цену Славке знал.
- Странный вы человек, Максимов. Вы же цену тоже знали, а все-таки дружили и сами пользовались.
- Я один раз попользовался, а до остального мне дела нет.
- Вы когда-нибудь Уголовный кодекс читали?
- Не приходилось.
- И Виль вас не просвещал?
- Чего ему просвещать? Мы с ним одинаковые.
- Очень жаль... А кого Перфильев звал Клешней?
Максимов нахмурил брови.
- Какая клешня? Первый раз слышу,
Он не играл, не притворялся.
- Ладно, Максимов, вы свободны.
Глава V
АВТОМОБИЛЬНАЯ АВАРИЯ
Двадцатисемилетнему человеку, который за пять лет службы видел семнадцать трупов и который ежедневно общается с себе подобными людьми, общающимися, в свою очередь, - опять-таки по роду службы - исключительно с преступным миром, - такому человеку очень трудно сохранить изначальную веру во всеобщую чистоту человечества. Об очерствении и бесчувственности сыщиков Синельников читал и слышал, но когда искал среди старших примеры подобных очерствении почему-то не находил их. Скажем, кто-кто, а его начальник, Андрей-Сергеевич, сорок лет работающий в розыске, смог бы явить в этом смысле отличный образец. Между прочим, его немцы расстреливали, он два раза бежал из плена, у него сволочи полицаи убили жену и сына, и, когда он был в партизанах, посчастливилось ему, на свое горе, поймать полицая, который насиловал его жену перед тем, как скинуть ее в ров. Но даже того грязного полицая, за которого никто бы и слова не сказал, Андрей Сергеевич своей рукой, своей волей не казнил - отдали его под трибунал.,.
Дружба по профессии - это хорошо, и Синельников дружил со старшим инспектором угрозыска Малининым. Но какой-то здоровый инстинкт (впрочем, нездоровых инстинктов не бывает) устроил так, что у Синельникова образовалось два близких друга, не имеющих отношения ни к дознанию, ни к следствию, ни к суду. Один работал тренером по плаванию в спортобществе "Динамо" и был ему ровесник, другой, на тринадцать лет старше, сосед по лестничной клетке, отец шустрого конопатого второклашки и забавной трехлетней девочки с белыми косичками, которая называла Синельникова дядей Лесей, работал на металлургическом комбинате начальником мартеновского цеха. И главное, жила в городе девушка, которую Синельников, кажется, всерьез любил - во всяком случае, он готов был жениться на ней хоть завтра, но возражали ее родители, и не потому, что Синельников обитал в коммунальной квартире, занимая комнату в шестнадцать квадратных метров, и не по каким-нибудь иным причинам, а лишь потому, что они постановили так: их дочь выйдет замуж после окончания института. Она перешла на пятый курс - значит, ждать (поскольку она была тоже за) оставалось какой-нибудь год.
Здоровый инстинкт повелевал ему ежедневно общаться с людьми иной профессии и не в рабочей обстановке, ион был рад, что у него есть друзья, не говоря уже о невесте. Порою у него возникало ощущение, что он все время идет по тем тайным тропам, по которым ходят разоблачаемые угрозыском преступники. Он знал, что в любом государстве существуют преступные элементы - другое дело, какой процент они составляют и каков характер типичных преступлений. Он сознавал, что ему не грозит опасность стать человеконенавистником в силу своей специфической профессии, ибо тот процент, против которого он поставил себя на службу, ничтожно мал. И все-таки...
Все-таки он никак не мог забыть нечаянно подслушанный однажды разговор. Это было в апреле. Он шагал в обеденный перерыв мимо кинотеатра, из которого высыпал целый рой маленьких школьников - кончился сеанс. Среди этой низкорослой, пестрой, шумливой толпы возвышались, как маяки, три или четыре женские фигуры - должно быть, учительницы. Две девочки,обе с широко раскрытыми глазами, остановились у тротуара, и Синельников услышал, как одна сказала другой: "А я не верю, что Наташке не страшно было". Другая сказала: "Чего не страшно?" - "Ну, когда он его сжигал, она говорит - не страшно". - "Врет она, всем было страшно..."
Кто кого там сжигал, для Синельникова осталось неясно, но зачем же водить детей на такие фильмы? С тех пор всякий раз, когда он думал о циническом воздействии одних людей на других, он вспоминал этот детский разговор и, к стыду своему, по какой-то нелепой аналогии сравнивал себя с Наташкой, которая из голой бравады врала, что ей не страшно...
Конечно, он ни за что на свете никому бы не признался в таких сопоставлениях. Но от себя-то самого никуда не денешься, и ему приходилось успокаиваться лишь тем, что с возрастом и с опытом все эти рефлексии исчезнут...
В последнюю неделю Синельников ни с кем, кроме как на работе, не встречался, однако тоски по друзьям не испытывал - не было для нее ни места, ни времени, потому что дело закручивалось очень серьезно. К нему подключился и следователь.
Инспектор ОБХСС Ковалев, вместе с ревизором-бухгалтером изучавший деятельность покойного Перфильева на ниве распределения фондируемых материалов, пришел к Синельникову в четверг утром. Он положил на стол перед собою отпечатанную на машинке копию реестра из блокнота Перфильева, и Синельников обратил внимание, что строчки, обозначающие колхоз "Золотая балка" и, по-видимому, садовый кооператив, отмечены карандашными галочками.
Закурив сигарету, Ковалев спросил:
- Как считаешь, чем крышу лучше крыть - черепицей или железом?
- Затрудняюсь. Но одно могу сказать совершенно точно - соломой хуже.