Как же они надоели всем, эти рокеры, байкеры, рей- серы — черт их разберет! Взяли за моду гонять по улицам, понимаешь, на своих навороченных тарахтелках, не обращая никакого внимания — белый день на дворе или глубокая ночь. И милиция неизвестно куда смотрит. Нет, то есть куда она смотрит, понятно, да пользы от этого смотрения!..
Район-то ведь тихий и тенистый, во дворах много зелени, площадки всякие детские, отдыхает душа, несмотря на непосредственную близость уж куда как шумного стадиона «Лужники», со всеми его спортивными сооружениями, и никогда не затихающего Комсомольского проспекта. Вот там бы и гоняли себе! Так нет же, словно нарочно норовят людям мешать спокойно жить именно тут, ну ни малейшей совести!
Вот и эти трое в черной коже, утыканной сверкающими на солнце бляшками и острыми шипами, явились не запылились. Поставили мотоциклы свои в кружок, загородив детишкам проход на площадку, забрала на шлемах откинули вверх и гуркают себе чего-то — горбоносые, чернявые, одно слово — грачи залетные. И ведь не свои, не местные, черт их сюда принес, что ли? Впрочем, в это воскресное утро детишек, поди, только собирали на прогулки, но все равно, дело же не в самом факте, а, как говорится, в принципе!
Так рассуждали между собой двое стариков-пенсионеров, с явным неодобрением разглядывая издалека — на всякий случай — посторонних в своем привычном дворе, заросшем сильно пахнущей и давно одичавшей персидской, как говорят, сиренью. Ворчали, слова резкие высказывали в адрес чужаков, но подходить, а уж тем более вслух выражать недовольство опасались. Не ровен час, пошлют тебя подальше, а еще к словам, не дай бог, чего повесомее добавят — от этих-то всякого ожидать можно. Потому лучше мнение свое все же соседу высказать, тот хоть согласится, поддержит, поддакнет...
А мотоциклисты — эти залетные птицы — не обращали внимания на сердито обсуждавших их поведение каких-то там стариков. У парней в кожаной мотоциклетной форме все было расписано даже и не по часам, а по минутам, оттого и эмоции тратить на постороннее и несуразное они не собирались. Они ждали команды. Точнее, сообщения, которое должно было последовать уже с минуты на минуту.
Как в любом хорошо отлаженном механизме, где каждая деталь выполняет исключительно свою, конкретно ей предназначенную функцию, так и в той миссии, ради которой прибыли сюда, в Хамовники, во двор старого кирпичного дома эти «грачики», каждый из них четко знал свою роль.
Запищал мобильник в руках одного из них. Парень поднес трубку к уху, выслушал краткое сообщение, кивнул остальным и заученным движением опустил на лицо затемненное забрало шлема. То же самое сделали и его товарищи. Еще секунда — и взревели двигатели мотоциклов. Двое немедленно вырулили в проход между домами на улицу Доватора и отправились к недалекому Усачевскому рынку, а третий спокойно порулил в противоположную сторону.
Во дворе стало тихо. Пенсионеры переглянулись понимающе и усмехнулись.
— Снялись, заметил? — покачал укоризненно головой один из них. — Хышчники, одно слово, можешь мне поверить... Навидался я ихнего брата...
— Видать, добыча наклюнулась, — подтвердил второй. И удрученно замолчал.
А черные мотоциклисты тем временем прибыли на обозначенные им заранее исходные позиции. Приглушенные теперь двигатели их мощных коней глухо и зловеще урчали...
Тот, третий мотоциклист, который отправился в противоположную своим товарищам сторону, уже занял удобную наблюдательную позицию, отгороженный от подъезда большого шестиэтажного дома, ставшего предметом его внимания, зеленой стеной колючей акации. Правее он видел громоздкий темно-красный японский джип «мицубиси-паджеро» с притемненными стеклами. За рулем сидел водитель — его наголо бритая г олова была видна через приспущенное боковое стекло.
«У русских мафиози теперь мода такая, — подумал мотоциклист. — Идиоты...» Сам он был пышноволос и кудряв, но под обтекающим его голову шлемом этого видно не было.
Наконец громко хлопнула дверь подъезда, и под его козырьком появились трое. Первым вышел точно такой же, как сидящий в джипе водитель, крупный, широкоплечий и абсолютно лысый молодой человек — охранник. За ним спустилась по ступенькам роскошная — другого слова просто не подобрать — блондинка с собранными на затылке в тугой узел волосами. Длинноногая, как редкой породы лань, стройная, изящная, и ее прямо-таки пленительную стать нарочито подчеркивали потрясающая мини-юбчонка и полупрозрачный топик, прикрывающий лишь аккуратный ее бюст, но откровенно выставляющий напоказ все остальное, включая пупок, на котором что-то призывно поблескивало.
Мотоциклист невольно вздохнул, испытывая при этом глубокое сожаление, но дело есть прежде всего дело, эмоциям тут не место. А телка-метелка, как смешно называют их русские, конечно, хороша. Говорят, балерина, и неплохая, даже известная...
И вот между раздвинутыми колючими ветками он увидел «самого». Тот был в светлой футболке и наброшенном на плечи легком, видимо льняном, пиджаке, таких же светлых брюках и сандалиях. Крупный, почти квадратный, как и его бодигард, то есть личный телохранитель, этот давно уже бывший боксер со стриженым седым ежиком на большой голове, при всей кажущейся его медлительности, тяжести и неповоротливости в движениях, говорят, очень быстр и ловок в минуты опасности. Ну да, конечно, иначе разве смог бы он в молодости многократно добиваться чемпионских титулов? Да и сейчас, похоже, не растерял еще реакции. А здесь, в России, дело с боксом всегда было поставлено очень даже неплохо, это в Европе хорошо известно, а кое-кто может и позавидовать.
Мотоциклист снова вздохнул, чувствуя, как его немного отпускает напряжение, обычное во время проведения подобного рода операций и как бы накапливающееся до той минуты, пока не становится абсолютно ясной вся дальнейшая диспозиция, после чего приходит вполне профессиональное ощущение полной уверенности в своих действиях. По переговорному устройству, закрепленному внутри шлема, он сообщил товарищам обстановку. Увидев затем, что клиенты расселись в машине — хозяин с девицей сзади, а бодигард рядом с шофером, — мотоциклист сделал короткую прогазовку, готовый пулей вылететь из кущи кустарника на изуродованный асфальт двора.
Впрочем, особо рисковать и подставляться, демонстрируя свою личность уличной полиции, которая вполне могла возникнуть вдруг на маршруте следования, он не собирался, да ему это и не было положено по его роли сегодня. Только наблюдать, ненавязчиво сопровождая и вообще изображая рокера, развлекающегося в этот ясный солнечный день на столичных проспектах в свое удовольствие. И быть на связи, если случится заминка либо неожиданно изменится заранее отработанный маршрут следования. А на противоположной стороне этого большого жилого квартала с множеством запутанных проходных дворов, с такими вот густыми посадками деревьев и кустарников его ожидали и должны были встретить товарищи, на плечах которых и лежала основная ответственность. После чего вся троица, выполнив важное международное поручение, разлетится в разные стороны, чтобы встретиться в уже оговоренном месте и принять свой обычный внешний вид и затем, не привлекая к себе внимания, благополучно покинуть эту гостеприимную страну. А почему бы ее и не назвать так, если она предлагает профессионалам в своем деле вполне приличные по западным меркам деньги?..
Виктор Михайлович Нестеров ехал завтракать, как привык это делать каждый день, желательно в строго определенное время и в одном и том же месте. По европейскому, так сказать, образцу. А чего ж ему не быть европейцем, если сфера его жизненных интересов, как выразились бы, к примеру, янки, давно уже распространяется на вполне обозримые просторы Западной Европы, а точнее говоря, Германии. Тесновато становится в России деятельному человеку, имеющему чисто конкретные планы устройства капитала с учетом получения солидного дохода, который, в свою очередь, пройдя через приличную прачечную, да в той же Германии, возвращается домой, ложась в фундамент санкт- петербургской недвижимости. И принадлежит она теперь ему, Виктору Нестерову, вору в законе с громким погонялом Крисс, разменявшему свой шестой десяток, но так пока и не ощутившему груза преклонных лет. Чему свидетельницей, кстати, вот эта, насквозь пропитанная духами и шампунями, капризная питерская стервочка, что устроилась рядом, закинув выше всякого «не могу» свои /дорогостоящие «орудия труда», по ее же выражению. А собственно, чего ей? Надоед Питер, захотела в Москву — какой базар? На! Не нравится плясать в Мариинке, перетрем в Большом, а куда они все от нас денутся?!
Но Москва Москвой, а именно Питер до последнего времени считал Крисс своей как бы вотчиной. И не только потому, что ему принадлежал контрольный пакет акций, к примеру, морского порта Северной столицы, а также многочисленные прочие — движимые и недвижимые — ценности. Всего хватало. Нутром вдруг почуял, что его незримая, но сильная власть в городе словно пошатнулась. То есть почему так произошло, Виктор Михайлович уже сообразил. Это все московские ветры задувают. Политики вон болтают: мол, нынче питерские повсюду в свои руки вожжи-то забирают— и в Москве, и тут, на Неве. Ну если сам Питер иметь в виду, то оно и правильно, всегда так было, чужаки в нем особо не приживались. Но ведь теперь Питером-то рулят пусть и свои, питерские, однако уже из Москвы прибывшие, вот в чем разница. А там, наверху. по-разному смотрят — что на своих, что на чужих.
Такая вот и образовалась в конечном счете соната Северной Пальмиры, как давеча определила Светка. А ей, Светке, хоть она в последние дни частенько нос морщит, все ж таки верить можно. Образованная девка, умная и в людях вроде должна бы разбираться. Им, балеринам, говорят, специальный курс в их училищах читают, чтоб они потом, когда среди серьезных людей тусоваться станут, балбесками не гляделись. Ну, кстати, про Светку это сказать и язык не повернется, с башкой у нее, слава богу, в порядке. Как и со всем остальным — тоже. Недаром же Макса, Вампира этого дерьмового, прости господи, хоть и как бы племянника, перекосило, когда он, Крисс, забрал Светку от него к себе. Нечего, мол, в пустые игры со щенками играться! Раз тебе заявил сам «смотрящий», что ты достойна большего, вот и соображай, кому служить! А капризы твои — это пустяки. Небось как из Мариинки в Большой театр захотелось, к кому пошла.? К Максу, что ль, который всего-то и способен драть тебя по пьяни да тряпками с бирюльками обвешивать? Нет, ты к Криссу явилась, потому что знала: его слово —в законе и очень высоко ценится, причем в обеих столицах.
К слову и о столицах... Ну что делать, коли власть в Москве сейчас покрепче и понадежнее? Вот и пришлось временно оставить родной Питер и обосноваться пока здесь. Квартиру Светке купить —не отстойник там какой-нибудь, целый этаж пришлось расселить, обеспечить жильем в новых районах, чего уж тут мелочиться- то? Ремонт опять же сделали соответствующий, чтоб не стыдно было позвать нужных когда понадобится. А в том, что приглашать гостей придется, и даже очень скоро, Крисс не сомневался. Такая уж нынче сложилась обстановка, что изменения в питерском руководстве, которые президент прежде все обещал произвести, да мало кто в них верил, стали жесткой реальностью. И неожиданно они, совсем не по делу, высветили такие глубинные слои и годами наработанные деловые связи Крисса с городскими руководящими структурами, о которых ни новой губернаторской команде, ни тем более федеральным властям и знать-то было не положено. Вот и приходится учитывать поневоле новые реалии, блин, как опять же выражается Светка...
А днями теперь и ее вопрос решится, последует официальное приглашение в штат балетной труппы. С директором, как и положено, все перетерли —законно же: приличные бабки твой конкретный интерес снимут с любых тормозов. А если они очень приличные — так и вообще базара нет!
Но еще одна, и, пожалуй, самая неприятная, проблема висела тяжелой гирей... Макс, будь он проклят с его беспределом!
Тут память непрошено возвращала Виктора Нестерова в не такой уж далекий сегодня девяносто третий год, когда они, вместе с зятем Генкой, после громкой московской разборки поняли главное: коммунистам, со всей их якобы несокрушимой системой, головы таки посворачивали. Ну и питерские тут же постарались и у себя ускорить этот процесс.
Капиталы кое-какие уже к тому времени имелись, да и власть была немалая — в своей среде, конечно. Вот и решили они тогда, что выпал им фарт начинать собственный — и большой! — бизнес. Конечно, самому Криссу «хождение во власть», как тогда говорили, не светило — все же три ходки за плечами, опять же корона «законника» к публичной общественной жизни никак не располагала. А власть была нужна, причем не тайная, воровская, —этой хватало, а вполне легальная, которую дает высокая государева служба либо же депутатская неприкосновенность. Генка, муж Галки, сестрицы Виктора, категорически отказался — у него с детства был деловой, практический ум — организовать какую-нибудь яркую, броскую халяву, типа страховую компанию открыть, раскрутить клиентуру и по-тихому раствориться в российских пространствах — до новой идеи. Это у него получалось без проколов, а вот в ту же Думу — нет, не в натуре. Младший его сын — Вадька был маловат для выполнения той задачи, которую ставил Крисс. Оставался Максим, другой Генкин сын. Ему исполнилось двадцать шесть, и за спиной давно погашенная судимость по малолетке, так что в расчет она не шла, а кто из мальчишек не бузил, не хулиганил и не залетал по собственной дури?..
Остановившись на этом варианте, Виктор Михайлович, как самый старший в роду, напряг свои связи, приложил соответствующие средства, после чего на ближайших же выборах в Государственную думу от славного города Питера прошел молодой человек — по спискам тоже совсем молодой, юной, можно сказать, Либеральной партии России. Уж больно наглым, крикливым и ловким показался тогда Криссу ее кудрявый лидер. Другому бы головы не сносить, а этого почему- то власти не трогали и даже как бы опекали. И вот именно этот, главный для себя, вопрос Виктор Михайлович Нестеров, предприниматель из Санкт-Петербурга, активно спонсирующий выборную кампанию либералов, понял правильно. Это означало, что за спиной кудрявого лидера стоят очень серьезные дяди, скорей всего, из органов, которые не обращают внимания на разные громкие шалости и скандалы новых партийцев, но ждут от них правильных и нужных им действий. В общем, поставил Крисс на эту темную лошадку и не проиграл.
Другое оказалось не совсем удачным — выбор собственного кандидата. Поначалу Максим, строго исполняя указания дяди, все делал правильно: что надо — лоббировал, кого следует, заваливал депутатскими запросами, — пахал, одним словом. Но со временем лягушка решила, что она действительно может раздуться до размеров быка. Предчувствуя подобное развитие событий и довольно неприглядную в этой связи перспективу, Крисс решил форсировать свои дела. Пригласил нужных людей, нашел партнеров в Германии, провернул несколько довольно-таки рискованных операций, отработав каналы вывоза капиталов за кордон, грамотной их стирки в офшорных зонах и благополучного возвращения на родину. Так, в результате, появилась на свет совместная с немцами акционерная компания. С офисом в Германии, десятком филиалов в крупнейших городах России и консультативным советом, в котором числились имена известных экономистов, юристов и политиков России и Германии.
Считая себя истинным патриотом родного города, Нестеров вкладывал в городскую недвижимость, в которой видел весьма перспективное для себя — и акционерного общества, разумеется, — будущее, немалые средства.
Геннадий, склонный больше к авантюрным действиям, занимался страховыми компаниями, что-то у него получалось, что-то — не очень, но помощником Виктору он так и не стал.
Когда же кончился срок депутатских полномочий Максима, а с новой избирательной кампанией родной дядя, в общем, не спешил ему помогать — цель перестала оправдывать вложенные в нее средства, — пришлось Максу поневоле переключиться на конкретные дела холдинга. И, между прочим, сам Виктор Михайлович охотно передал в руки племянника ряд направлений, которые требовали постоянного и пристального Надо правду сказать, здесь неожиданно открывшиеся организаторские способности Макса оказались как нельзя к месту.
Дела двигались успешно — до позапрошлого года, когда возник первый и серьезный конфликт между родственниками, конфликт, который, будь он трижды проклят, длится, то немного затихая, то разгораясь с новой силой, и по сей день...
И даже не в том дело, что попросту увел Крисс у Макса красивую девку, да и не сам увел, а она явилась за спонсорской помощью — есть все-таки разница. А что не отдал ее обратно — это уже другой базар...
И не то стало причиной разрыва, что категорически отказался Виктор Михайлович поощрять очередные аферы зятя, а когда того взяли-таки за жопу, сказал, что оплатит любого, самого дорогого адвоката, но велел передать родственникам, что, кроме этого, больше и палец о палец ради них не ударит. Да нет, ударил бы, и не раз, кабы случилась действительно крайняя нужда! Но когда человек сам в петлю лезет и никто ему при этом не указ, извини, хозяин — барин!
И в конце концов даже не трагическое недавнее событие, закончившееся нечаянной и глупой смертью Вадима, — вот уж истинно, если Господь Бог захочет крепко наказать, так лишит тебя разума! — стало последней каплей, обратившей неприятие и постоянные семейные размолвки в лютую ненависть.
Ну вышло так, что схватились между собой охранники его, Крисса, и «псковская» братва, которая считала Макса — Вампира своим паханом. Именно они и присвоили ему эту кликуху, знать, было за что... Короче, считали — и хрен бы с ними! Разобрались бы позже. Так нет, надо ж было Вадьке, меньшому, сукиному сыну недоделанному, за ствол хвататься, размахивать, угрожать... Честь братца, стало быть, защищать! А ствол- то, он всегда одним нехорошим качеством обладает: если достал, так уж стрелян, а то не хрен и дергаться. Короче, спровоцировал, можно сказать, Вадима ствол, оказавшийся в его напряженной руке. Пальнул не по делу и уложил наповал Кольку-спорщнка. Но ребята Крисса — это ж тебе не отморозки какие-нибудь, они с ходу и грамотно положили рядом с Серегой виновника убийства, — мол, теперь квиты, нет базара! И братве Макса посоветовали не рыпаться и не психовать. Во избежание, так сказать. Крутые парни, многие из них Чечню прошли, им ли каких-то там «пскопских» бояться? Так и доложили потом хозяину, не снимая и с себя, однако, части вины. Но — части, поскольку первый выстрел последовал не от них.
Тогда же, говорят, и поклялся Макс жестоко отомстить за смерть брата. Ну а мишенью своей мести, можно прикинуть даже и без напряга, наверняка обозначил родного дядюшку. Вот как обернулись, к слову сказать, бывшие благодеяния! Справедливо замечено: не делай людям добра, ибо не оценят, но завистью и подлостью своей поганой загонят под крышку...
Суть же основного конфликта заключалась в том, что Макс — то ли в силу своего наглого, отмороженного характера, то ли оттого, что успел в Думе откусить таки от властного пирога, и ему это понравилось, не желал терпеть над собой ничьей власти. Он и корону-то купил себе за сумасшедшие бабки только из-за того, чтобы покрепче досадить дядьке, попытаться вышибить стул из-под «смотрящего». Беспредел, одним словом. А еще он на «общак» глаз положил, но и тут ему «смотрящий» мешал. Вот и принялся он тогда, при полной поддержке «псковской» братвы, по-крупному теснить в Питере все остальные группировки — где конкретным подкупом, где нахрапом, а иной раз и с помощью кровавых разборок. Привыкший держать криминальную власть в городе в своих руках, Крисс даже растерялся. Назначил стрелку племяннику, но тот готов был только диктовать свои условия. И ни черт, ни угроза собрать «воровской сходняк» его не колыхали. Опасное, между прочим, заблуждение.
А тут еще, как назло, одна за другой навалились неприятности в головном офисе «Нормы», что находится в Дюссельдорфе. Там, у подъезда собственного дома, был слишком уж демонстративно и вызывающе, на глазах не менее двух десятков случайных прохожих, расстрелян президент Норденкредит-банка Герхард Шилли, с которым Нестеров был лично знаком. НКБ обслуживал «Норму» с первых дней ее существования. И это был чрезвычайно серьезный удар. Нестеров собирался в ближайшие дни вылететь в Дюссельдорф, чтобы на месте разобраться с делами своей компании. И грешил он, конечно, все на того же Макса — Вампира: слишком внаглую пошел, отморозок...
Темно-красный джип неожиданно поехал не в сторону Усачевского рынка, как предполагалось, как даже уверены были мотоциклисты, а в противоположную — к метро «Спортивная». Зачем? Почему?! Наблюдатель, следующий за джипом, растерялся. Ведь если так, то надо срочно вызывать партнеров, на ходу менять тактику, изыскивая максимально безопасные для себя варианты. Уж собой-то рисковать— ради какого-то русского мафиози — никто из них не собирался.
По неоднократно выверенному плану этот «крутой русский мафиози» должен был двигаться в сторону Пироговской улицы, затем выехать на Ростовскую набережную Москвы-реки, по Бородинскому мосту переехать на Бережковскую набережную, ну а там уже совсем рядом гостиница «Рэдиссон-Славянская», где мафиози завтракает. Ровно в десять часов утра и вдвоем с балериной из Мариинского театра оперы и балета Санкт-Петербурга. Такая точность достойна уважения. Во всяком случае, мотоциклист Луиджи Сантини не испытывал в отношении «заказанного лица» ни малейших негативных эмоций, скорее, даже некоторые симпатии. Но это к делу не относилось...
Однако почему привычный маршрут неожиданно сменился? Возможно, клиент почувствовал за собой наблюдение? Нет, этого быть не могло, изучение распорядка его дня велось с соблюдением строжайших законов конспирации. От кого-то ему стало известно о том, что его заказали? Такое исключить нельзя, но сам заказ по этой причине отменять никто бы все равно уже не стал. А что, если просто у него сменились личные планы? Или неожиданно обнаружилось экстренное, неотложное дело? Нехорошо, неправильно, но, так или иначе, придется срочно переходить к запасному варианту — заранее продуманному, как говорится, на крайний случай. А еще и по той простой, в общем, причине, что акция должна быть проведена именно сегодня и течение ближайшего часа. Таковы условия: пути отхода определены, транспортная поддержка обеспечена, авиабилеты приобретены и сам Москва — Милан состоится, ибо никаких реальных помех для него просто не существует.
Еще минута-другая раздумий, груди тесно затянутой черную кожу куртки, произвольный выдох, принесший облегчение: пошел в сторону моста.
теряя больше драгоценных минут, Луиджи включил переговорное устройство в своем шлеме, вызвал Марио с Тони и сказал с легкой иронией:
— Мальчики, мы на Хамовническом валу, вы представляете себе примерно, где это?
— Играем запасной вариант, Jly? — после коротпаузы спросил Тони. — Берем у Киевского или подальше?
«А он ничего, соображает, — одобрил довольный Луиджи предложение Тони, — а кажется — тугодум...»
— На площади у вокзала очень шумно, могут возникнуть нежелательные сюрпризы. Предлагаю на ближайшем светофоре. Там индивидуальный переход. Я успею. По местам!
Дальнейшие действия троих мотоциклистов выглядели так, будто действительно каждый их шаг был расписан по секундам.
Тони с Марио, дежурившие в ожидании джипа у выезда на Пироговскую улицу, резко взяли старт и понеслись в сторону Бородинского моста, а затем, перебравшись на противоположный берег реки, ринулись но набережной мимо вокзальной площади и огромного гостиничного комплекса в сторону Краснолужского моста.
Луиджи, следовавший практически по пятам джипа и знавший, что мафиози терпеть не может превышения скорости без крайней нужды, легко обошел сопровождаемую им машину уже при выезде на набережи, добавив газу, быстро умчался вперед. Он знал то место, которое наметил в качестве одного из запасных вариантов. Рядом с автобусной остановкой, на набережной, был установлен светофор, который при необходимости могли перевести на красный свет пешеходы. Всего какие-то секунды, но они давали им возможность приостановить поток машин и пересечь проезжую часть без опасения, что на тебя кто-нибудь наедет.
Он проехал светофор на зеленый свет и немедленно притормозил. Оставив двигатель работающим, подошел к светофору и остановился в ожидании джипа, который был ему хорошо виден издалека. Солнце весело бликовало на его алой поверхности. Справа, со стороны Киевского вокзала, послышался нарастающий треск мотоциклетных двигателей. Луиджи оглянулся: никаких прохожих рядом не было, и если кто и собирался переходить дорогу, то это разве что он сам.
За джипом следовали две или три машины, дальше набережная пока была пустая. Но с обратной стороны, следом за мотоциклистами, двигался плотный поток машин. Ничего страшного, это не проблема. И Луиджи начал мысленный отсчет...
Вот джип приблизился настолько, что красный свет еще должен был его остановить. Итальянец давно усвоил эту странную привычку русских проскакивать на красный свет. Это у них называется: «на авось». Полицейский не заметит нарушения, а если и заметит, не догонит, потому что гоняться за нарушителем — здесь, в России, занятие неинтересное и опасное. Итак, джип — на позиции! Тони с Марио сбрасывают газ, ожидая действий Луиджи. И координатор нажимает кнопку переключения светофора.
Вспыхивает красный глаз. Луиджи делает решительный шаг на проезжую часть. Машины с обеих сторон резко тормозят, разрешая ему перейти дорогу. Он делает еще шаг-другой, опасливо при этом озираясь. Человек на переходе, облаченный во все черное и со шлемом на голове, фигура, разумеется, необычная и наверняка сразу привлекающая к себе общее внимание. Настает момент фиксации — глаза возможных будущих свидетелей обращены исключительно к нему.
А в этот момент два мотоцикла почти бесшумно трогаются с места и, пересекая осевую линию, объезжают джин с обеих сторон. Мгновенная остановка, в руках Тони и Марио возникают короткоствольные, очень удобные в таких ситуациях, автоматы «Агран-2000», одновременно гремят очереди и сыплются стекла по бокам джипа. Мотоциклы тут же с ревом бросаются между стоящими позади расстрелянного джипа машинами, выскакивают на свою сторону дороги и с огромной скоростью, как на трассе кольцевых гонок, уносятся по набережной.
На пешеходном переходе же испуганно мечется фигура в черной коже. Еще миг, и человек кидается обратно, с ходу вскакивает на свой мотоцикл и с ревом несется по направлению к Киевскому вокзалу. Его еще никто не преследует, потому что никому и в голову не приходит, что это надо делать...
Тони с Марио, не увидев за собой погони, быстро домчались до Краснолужского моста и свернули на Потылиху. Оба отметили про себя, что координатор Луиджи заранее предусмотрел и этот вариант. Во дворе ближайшего дома стояла крытая грузовая машина с наклонно опущеным до земли задним бортом. Мотоциклисты, ни слова не говоря водителю в зеленой бейсболке, который курил рядом, по очереди вкатили в кузов свои мотоциклы и сами остались в кузове, после чего водитель, выплюнув окурок сигареты, включил автоматику, поднял и закрыл задний борт. Через несколько минут грузовик влился в поток машин, едущих на Мосфильмовскую улицу...
А Луиджи, тоже никем не преследуемый, спокойно зарулил под арку дома, рядом с гостиницей «Украина», выключил двигатель, снял с головы шлем и сунул его в багажную сумку, закрепленную позади сиденья, откуда достал длиннополый светлый плащ, который надел на себя, полностью скрыв черную кожу костюма, забрал сумку и вошел в ближайший подъезд. Его работа
— Машинку оставишь в «порту» на стоянке, ключами... Сечешь, макаронник?— и криво ухмыльнулся.
—
Луиджи, как уже сказано, умел все просчитывать вперед и никогда не ошибался. Оттого и жив. И улыба
четко осознала, что которое оказывает Максим, идет камешков красивых тряпок: от-кутюр, ну и «выходов свет».
жон. Не знаю, что и делать... Почитай, почитай, иногда полезно знать, с кем в кровать ложишься.
Шлепнул ее по-приятельски по крепеньким ягодицам, подмигнул и отправился по своим делам.
А Светлана ушла в отведенную ей комнату с широкой постелью — уже видела, даже прикинула привычно и подумала: а что нового-то? Что здесь необычного? Кто из ее творческих соперниц, иначе говоря, коллег по цеху, подсчитывал, в скольких постелях надо перебывать, пока своей цели добьешься?..
Книжку, которую Нестеров посоветовал ей почитать, написал известный психиатр Ганнушкин. Светлана слышала эту фамилию и даже припомнила, в какой связи. В самой элементарной. «Вот, — говорят, — очередного психа к Ганнушкину повезли». Оказывается, тот самый.
Конечно, скрупулезно изучать довольно приличный труд «Психология и психоанализ характера» было нелегко, да она и не собиралась. Виктор Михайлович назвал Макса параноиком, вот про это и надо, чтобы понять свои собственные ощущения, которые до сих пор ее беспокоили. И нашла-таки почти целую главу.
Ганнушкин писал, что параноики крайне эгоистичны, привержены идее своей исключительности. Вся окружающая их действительность имеет для них значение и интерес только потому, что она касается их личности. Их мысли и переживания сосредоточены на узком круге «сверхидей», центральное место в котором занимает их собственная личность. Их нетерпимость и конфликтность приводят к агрессивным посягательствам на личность. Такого рода психопаты отличаются способностью к чрезвычайному и волевому длительному напряжению, они упрямы, настойчивы и сосредоточены на, своей деятельности...
Светлана задумалась. Вот и объяснение тому, что
Макс целых четыре года был депутатом Госдумы, и никто ни в чем его не заподозрил: конечно, это же длительное волевое напряжение. Интересно. И она продолжила чтение.
Дальше было сказано, что если параноик приходит к какому-нибудь решению, то он ни перед чем не останавливается для того, чтобы привести его в исполнение. Жестокость подчас принятого решения не смущает его, на него не воздействуют ни просьбы ближних, ни даже угрозы власть имущих. Да к тому же, будучи уверен в своей правоте, параноик никогда не спрашивает советов, не поддается убеждению и не слушает возражений.
В борьбе за свои воображаемые права параноик часто проявляет большую находчивость. Он умело отыскивает себе сторонников, убеждает всех в своей правоте, бескорыстии, справедливости...
«Ну точно, — подумала Светлана, вспомнив «выходы в свет» и поведение Максима. — Убеждать он умеет...» Впрочем, данная мысль показалась ей неискренней, вероятно, таким вот образом она сама хочет как-то оправдать свое поведение. Меня, мол, убедили, я и поверила! Худо ведь, объективно относясь к себе самой, понимать, что никто тебя, дорогая моя, в кой- ку-то «за ухи» не тянул, сама пошла. А про Макса — верно. Вот и дальше...
Группу психопатов заторможенного типа представляют прежде всего шизоидные, отличающиеся агрессивностью. Это холодные энергичные натуры, способные иногда к чрезвычайной жестокости не из стремления к причинению мучений, а из безразличия к чужому страданию. У шизоидов агрессия не вязнет в мазохистском болоте. Она попросту разрушается. Когда она вздымается, возникает ощущение всемогущества, поскольку оно не подвергается проверке реальностью. При шизоидной психопатии сексуальное поведение отличается импульсивностью, нелепостью, становится плодом эротических переживаний и фантазий. Сексуальные правонарушения, совершенные больным шизоидной психопатией, часто включают элементы ритуальности, субъективного символизма, иногда отличаются изощренной жестокостью, истязаниями, приводящими к смерти жертвы...
«Господи, этого еще не хватало!» —едва не воскликнула Светлана и снова, как однажды, увидела перед собой, точнее, прямо над собой желтые и страшные глаза Максима — теперь она осознала, — с тонкой расчетливостью наблюдавшие за нею, распростертой на кровати. И чуть не завопила от страха.
Вечером она пересказала свои впечатления от прочитанного Виктору Михайловичу, удивляясь его невозмутимому, словно мудрому, спокойствию. А после небольшого, почти скромного ужина, то ли от ощущения одиночества, то ли для того, чтобы окончательно избавиться от страха, она оказалась в постели Нестерова и не пожалела об этом.
А утром он, в свою очередь, рассказал ей о том, какие шаги уже предпринял касательно ее желания перебраться в Москву, в Большой театр.
Бывает: как с утра настроение не задалось, и все тут! Хмурься не хмурься, а приходится терпеть самое себя. Нет хуже состояния. Это еще хорошо, что ее Виктор понимает. Просто подмигнет и промолчит: мол, образуется... С Вампиром бы такое не прошло. Он однажды в аналогичной ситуации криво этак поглядел на нее и вдруг сказал — вроде бы с усмешкой, несерьезно, но такое, отчего у, нее в буквальном смысле чуть матка не опустилась. «Что значит — настроение? Откуда оно у тебя может быть? Ты мне гляди, а то кликну сейчас пацанов, так они его вмиг тебе исправят... хором» И страшненько ухмыльнулся. Она тогда прямо вспыхнула: «А ведь может... вампир проклятый». Хорошо, что удержала свой язычок...
Потом она узнала: у Виктора Михайловича с Максом стрелка была. Неизвестно, о чем они там между собой договорились, к какому соглашению пришли, но Вампир от нее вроде бы отстал, а то ведь не раз уже слышала от посторонних его угрозы. Тогда же Виктор и приставил к ней своего телохранителя, а тот не отпускал ее одну ни на шаг, просто до смешного доходило... Ну а в Москве стало проще— здесь Макс ее больше не преследовал и не угрожал. Зато, когда переехали, стал отчего-то все чаще хмуриться Виктор. Он своими проблемами с ней обычно не делится, но она-то видит, что у него не все в порядке. Сперва думала: уж не из-за нее ли, но скоро сообразила-таки, что она, в сущности, и для Нестерова тоже нечто вроде забавной .игрушки, правда, на сей раз в руках не испорченного негодяя, стремящегося все неугодное себе поломать, чтоб другим не досталось, а человека, умеющего хотя бы ценить красивые вещи. И все-таки — вещь, а не одушевленная самостоятельная личность... А она разве не догадывалась, на что подписалась?.. Вот и помалкивай в тряпочку, нечего из себя оскорбленную невинность разыгрывать...
Конечно, Виктор ни в какое сравнение не идет с Максом, куда тому до дяди — можно сказать, во многих отношениях! Но пытающейся хотя бы выглядеть свободной Светлане, с ее богемным отношением к своей жизни, все больше не нравилось словно бы наигранное, а не искреннее, не врожденное отношение Виктора ко всему, что его окружало, включая даже личный распорядок дня. Напрашивалось невольное сравнение: будто в тюрьме, где каждый шаг регламентируется законом либо местным начальством. Поначалу сравнение показалось нелепым, слишком надуманным, но потом она вспомнила, что рассказывал ей Макс о своем дяде, и Светлана невольно задумалась. И прежде всего над своим будущим. Не вечно же ей «утешать» бывших уголовников, тем более что ни ей, ни уж, конечно, им не дано в точности предугадать даже не самое отдаленное собственное будущее. Естественно, что на фоне таких «крамольных», в сущности своей, мыслей Светлана раздражалась все чаще и чаще — и по поводу, и порой без всякого повода. Портила настроение себе, Виктору, что в конечном счете обратно на ее же голову и сваливалось, усугубляя капризы и доводя их едва ли не до конфликтов. Она понимала, что однажды Нестеров может вдруг плюнуть на все ее капризы, выгонит к чертовой матери — и хана тогда и Большому театру, и благополучию, и многому другому, что давно стало привычным в жизни. Понимать-то умом понимала, а все равно будто кто-то ее подталкивал под локоток, провоцировал... Характер, что ли, такой сволочной? Вроде нет. Тогда отчего же? Это ведь большое везение, что Виктор чаще всего относится к ее капризам именно как к капризам, и не более. Нет, надо, конечно, иметь совесть...
Вот так Светлана в какой-то уже бессчетный раз решила для себя, но тут же едва не взорвалась. Ну почему, черт его задери, нужно обязательно именно с утра, именно в воскресенье и именно ехать в проклятую, надоевшую хуже горькой редьки эту «Славянскую»?! Неужели в столице нет более подходящих мест для обязательного десятичасового завтрака?! Что там, медом ему намазано?! Ну если ты хочешь обязательно куда-то ехать, где-то «производить впечатление», то почему это необходимо делать исключительно в «Славянской»? Где каждый второй посетитель — в любое время дня или ночи — откровенный бандит, достаточно взглянуть на их морды, в их глаза, не говоря уж про их «прикид».
Виктор Михайлович, душевный настрой которого, по всей вероятности, был ничуть не лучше, чем у его дамы, будто разгадал ее мысли. Повернулся к ней, посмотрел с легкой усмешкой и сказал:
— Я в принципе не настаиваю сейчас, чтобы ты там торчала со мной... Просто хочу тебе напомнить, — тон его стал жестче, — что завтрак для меня еще и работа. По правде говоря, чаще получается именно так. А если тебе скучно, я не настаиваю. Дима высадит нас с Олегом, а тебя отвезет туда, куда ты скажешь. Но он будет с тобой. И когда я освобожусь и позвоню, вы подъедете за нами. Устраивает такой вариант?
Она молчала, раздумывая. И это вызвало его раздражение:
— Ты можешь ответить по-человечески?! Без вечных своих фокусов... мать их...
— А ты можешь не кричать на меня?! — взорвалась, в свою очередь, Светлана. — И оставь, пожалуйста, свою матерщину для тех, на кого распространяется твоя власть! А я тебе — не игрушка! И не прислуга, чтобы мною помыкать!
— Дурь собачья... — пробормотал он, остывая. — Кто тобой помыкает?.. Вон шнуровка порвалась, — он ткнул пальцем в загорелую до бронзового цвета икру ее роскошной ноги, закинутой на другую ногу. — И что у тебя за манера такая —ляжки выше головы задирать? Ты не в театре у себя. И зрителей здесь нет! Сядь нормально, не дразни ребят...
— Да не дразню я никого, — огрызнулась Светлана. Но вольготно закинутую действительно выше головы ногу опустила и, согнувшись, сперва раскрутила, а затем, связав оборванные кончики, начала заново затягивать шнуровку золотистой, сшитой по греческому образцу сандалии. — А что у тебя хоть за дело-то? Надолго? Может, мне и нет смысла куда-то ехать, а, Витя?
По ее мягкому тону он понял, что она пошла на примирение. И сам расслабился.
— Понимаешь ли, какая беда... Не помню, говорил тебе, нет? Буквально днями Герхарда замочили какие- то суки... В Дюссельдорфе...
— Это твой банкир? — Светлана искоса, не поднимая головы, взглянула на него. — Ты говорил. Кого-то подозреваешь?
:— Подозреваю — не то слово. Я почти уверен. Почти... И велел проверить. Если только подтвердится... Словом, сейчас у меня стрелка с председателем совета директоров НКБ, он вчера прилетел. Надо срочно перетереть... Я уж думал было лететь к немчикам, а тут он сам объявился.
— Ты ж и меня хотел с собой взять! Или уже забыл?
— Я вообще ничего в жизни не забываю, уж тебе-то пора бы это знать. Ничего, не теперь, так позже слетаем. У меня там все равно свой интерес имеется, ну а ты отдохнешь, что ли... на альпийском курорте. Как раз к новому твоему московскому сезону. Есть одно классное местечко, Гармиш-Партенкирхен называется. Я бывал. Мне нравится... Даже виллу одну себе присмотрел. Вот, может, заодно и это перетрем.
— Да что у тебя одни бесконечные терки! Ты что, и с этим немцем на бандитском языке разговариваешь? Или как там у вас положено? Ботаешь?
— С чего ты взяла? По фене уже никто в бизнесе не ботает! Ха! Небось Макс научил, да? С него станется... Ух, е-о-о!
От резкого, непредвиденного торможения Нестерова швырнуло лицом на спинку переднего кресла. Светлана тоже едва удержалась, чтобы не упасть на пол салона, но головой ударилась довольно-таки больно.
— Ты чего?! — заорал Нестеров на водителя. — Дрова везешь?!
— Да светофор, мать его! — Олег выругался и обернулся к хозяину. — Я ж велел вам пристегиваться! Ну, Виктор Михалыч! Ну, е-мое!
— При чем здесь твой светофор?! — продолжал кричать Нестеров, обеими ладонями растирая ушибленное лицо — показалось, будто на какой-то миг он даже ослеп.
— Он же всегда тут зеленый! — выкрикнул водитель Дима — бывший спецназовец. И вдруг завопил истошным голосом: — Ложись!!!
Но его крик остановил — или оборвал — громкий треск автоматных очередей, от которых в одно мгновение осыпались затемненные стекла джипа и залязгала красная металлическая обшивка, превращаемая в решето.
Светлана, в буквальном смысле уткнувшаяся носом в пол салона, почувствовала, как в ее спину воткнулись сотни колючек, затем ее остро обожгло, и следом сверху обрушилась совершенно уже неимоверная тяжесть, согнула ее, сплющила, сдавив тело девушки пополам, несколько раз дернулась и затихла. А Светлана, не в силах и рта открыть, чтобы набрать хотя бы воздуха в стиснутую грудь, ощутила, как на ее обнаженную спину, опаленную сильной болью, полилось что-то мокрое и горячее, стекая на пол по согнутым плечам и шее. И Светлана потеряла сознание...