Война и немцы.
Подполковник возвращает взгляд к глазам Виктора. Пытается найти в них то ли слабину, то ли какую-то дополнительную информацию. Виктор взгляд выдерживает. 'Будет так или никак' — одна из фраз, которыми он нередко выстраивает реальность вокруг себя.
Милиционер улавливает посыл. Парень молод. Но уже видно, что будет не слишком мудро становиться на его пути. Да и ситуация неопределённая. Чёрт его знает, в самом деле, как к возможному международному скандалу отнесутся власти. Те или эти.
К тому же милиция всегда трусит, когда на улицы выливается бунт…
Подполковник отводит глаза, кивает, отходит в сторону и начинает напряжённо переговариваться по рации.
Корреспонденты его фотографируют.
Милиционер заметно нервничает.
Потом кивает в рацию, возвращается к металлическим заграждениям и приказывает солдатам освободить в них проход…
Виктор остаётся рядом с милицейским начальником. Теперь они — союзники. Ему самому не нужно, чтобы важное событие — его событие! — сорвала группка каких-нибудь буйствующих противников ГКЧП. Они с Василием отсеивают посторонних. Да, собственно, он там, на самой презентации и не нужен. Достаточно слышать обрывки из того, что говорит в микрофон старательная телеведущая:
— …Это название немецкого сорта шоколада… Несмотря на путч, на танки, на запреты, сюда, на Красную площадь, пришли немецкие бизнесмены с подарками для детей из русских детских домов. Идёт презентация, организованная представителем русской фирмы 'Александр' Сергеем Будковым…
— Слушай… А что говорят там… У ваших, — тихо спрашивает вдруг подполковник. — Эти, — кивает он на Кремль, — победят?
Виктор смотрит, как на фоне задранных в небо пушечных дул разворачивается белая на сиреневом надпись 'Milka'. И качает головой:
— Нет…
* * *
Как обычно, трель телефона раздалась неожиданно. Точнее, не вовремя. Ещё точнее — она отвлекла от полного сосредоточения.
Между тем, оно очень требовалось. Виктор сидел с главным бухгалтером и просматривал сводку балансов.
Это было священнодействие, акт почти что интимной связи. Светлана являлась не только главным бухгалтером, но и соучредителем их ООО.
Получилось это чуть ли не само собой.
У Серебрякова были когда-то довольно длительные трудности. Как раз после дефолта. Тогда ему пришлось вытаскивать деньги из-под обрушившихся обломков банковской системы, одновременно испытывать нокаутирующие удары со стороны ещё более бурно рушившегося рынка сбыта. А доллар подорожал в четыре раза, и с ним — все те составные части его технологии, расходные материалы, которые необходимо было закупать за границей… А уж как приходилось выворачиваться с украинским Коростеньским заводом — вообще сага для внуков долгими зимними вечерами, когда за стенами избушки гуляет вьюга и в трубе гудит ветер…
Перспектива остаться под конец жизни в простой деревенской избушке и кормиться плодами сада и огорода казалась тогда как никогда реальной.
И надо же, чтобы всё это устроил Серёжка Кириченко, с которым они когда-то познакомились в Сургуте и затем планировали 'замутить' новые бизнесы в Нижнем!
Как это? — 'Боже, какие мы были наивные, как же мы молоды были тогда…'
Конечно, Серебряков ни секундочки не склонялся к иллюзии, будто за дефолтом стоял сам 'киндер-сюрприз'. Он помнил его — умненький, очень толковый мальчик. Очень амбициозный и очень осторожный. Он просто ростом не подходил для задачи обрушения государственных обязательств. Но всё ж тлело в глубине души сожаление. Вот если бы не остались тогда их слова всего лишь словами, а съездил бы он и в самом деле в Нижний. Покрутился там, сладил бы с Серёжкой пару дел… глядишь, хоть бы знал чуток заранее, что грядёт такая катастрофа.
Правда, Серебряков и так чувствовал что-то. Кожей. Месяцев за пять. Ещё до назначения Кириченко премьер-министром. Отчего-то занервничали кое-какие из его партнёров. И просто люди, с которыми соприкасались через бизнес. Никто ничего не знал определённо, никто ничего не говорил. Но что-то такое витало в воздухе…
Серебряков своей интуиции доверять привык. Поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, сдал все свои ГКО — он в этой 'пирамиде' тоже поиграл, отчего бы не поиграть, коли государство за ней стоит? Его и без того беспокоила 'горячесть' этих бумаг. Следя за экономическими показателями страны, Виктор чётко видел, что ГКО эти становятся все более 'дутыми', что 'вес' их все менее и менее соответствует их цене. И, принюхавшись к запахам, что витали над рынком, он свои бумаги сбросил. Может, рановато — в апреле: народ ещё немало денег сделал до августа. Но, с другой стороны, ещё больше народу очень многое и потеряло в августе… Как, скажем, Мартынов Алёша. До того непьющий, но встреченный в ресторане Дома журналистов мертвецки пьяным. Запивавшим растворение в недрах судьбы двух с половиной миллионов долларов…
Словом, тяжко пришлось тогда всем. А Серебрякову, уже завязавшемуся с фарфором, а значит — с потребительским рынком, да ещё в его нижнем, массовом сегменте — тяжелее многих.
Пришлось сократиться даже в зарплатах. А прежняя бухгалтерша на это была не согласна. Конечно, надо бы было ей тогда уступить — если вспомнить, какой кровью дались те два месяца пока он подыскивал нового человека на эту должность! — но Виктор тоже обиделся. Он никогда не считал, что должен на своём предприятии жёстко держаться схемы: владелец — наёмный служащий. Или работодатель — работник. Ему всегда казалось, что у себя он установил систему корпоративной солидарности. Даже в каком-то смысле семейственности. И тут, когда всем надо было ненадолго затянуть пояса, ему было сказано, что кризисы — кризисами, это его головная боль как предпринимателя. А ей, простому наёмному работнику, нужна зарплата. Тем более что в реальном выражении она и так весьма уменьшилась…
С главными бухгалтерами не ссорятся. Это Виктор усвоил ещё в самом начале своего пути. Забавно, ту тоже Светланой звали… Поэтому он подавил в себе раздражение, без всяких условий заплатил все, что было необходимо. Выделил даже премию в размере месячного оклада. Но ни видеть, ни слышать больше предательницу не захотел.
А нынешняя Светлана — о, она была подарком! Во-первых, она оптимизировать налоги умела не то что профессионально — грациозно! Именно не виртуозно — в данном контексте это отдавало шакальим духом, — а грациозно.
Оказывается, можно было платить чуть ли не на четверть меньше — и никоим образом не участвовать в этих рискованных юридических комбинациях. Которые, конечно, позволяли подчас сэкономить более чем эффективно… но однажды государство могло 'прозреть' и потребовать свою законную долю. И никакая армия юристов не справится с ребятами с чёрных масках! Даже если перед теми не будет стоять задача найти у тебя то, чего ты и не прятал. Потому что не имел. Заимеешь, долго ли!
Нет, Светлана умела изыскивать резервы в очевидном. В том, что для налоговиков является рутиной, вызывающей лишь зевоту. Конечно, она была такая не одна по стране, но Серебрякову, который вдруг заметил мгновенное облегчение налогового бремени, она была светом в окошке.
Светой в окошке, как он её иногда называл.
Хотя та ненавидела, когда её называли 'Светой' и всегда, особенно с новыми знакомыми, сразу объявляла, что можно звать только Светланой.
Отчества она тоже не любила, и в офисе её по отчеству звали только молоденькие девчонки из внешней службы, новички и подчинённые из её же бухгалтерии.
Во-вторых, у Светланы было одно важное качество — лояльность.
Когда к январю девяносто девятого года пришлось 'поджаться' ещё… Поскольку он, наученный дефолтом, кинул последние резервы в диверсификацию своего бизнеса и начал закупать и поставлять на российский рынок керамические лопатки для турбин, — вот тогда она, проработав всего три месяца и внимательно выслушав просьбу босса потерпеть несколько месяцев на урезанной зарплате, всего лишь пожала плечами: 'Я давно поняла, что вам необходимо принять программу по экономии. Я готова помочь в её осуществлении… А поскольку я уверена, что вы, Виктор, непременно преодолеете нынешние трудности, то и готова стать её со-спонсором…'
Он тогда воззрился на неё в затруднении. На что намёк?
Светлана пояснила: 'Я имею в виду, что эти недоплаченные деньги вы можете не рассматривать в качестве долга передо мной. Вы мне нравитесь, Виктор…'. И это не было панибратством, потому что эта пожившая и повидавшая на своём веку всего тётка по возрасту годилась ему в матери.
'И не только, — продолжила она и… протянула ему пачку долларов. Десять тысяч, как тут же выяснилось. — Поступайте с этими деньгами как угодно, я их просто вверяю вам'. - закончила Светлана.
Деньги были не большие, но тогда и они были важны. А главное — жест!
Виктор два дня потом думал — и предложил бухгалтеру стать соучредителем ООО, управляющего его делами!
Он не боялся спонтанных решений, но это было одним из удачнейших.
Отныне Светлана получала не зарплату — она получала долю. Большую или меньшую, в зависимости от успехов. Но зато теперь она и участвовала в этих успехах — или неудачах. А главное, что особенно нравилось Серебрякову — была теперь привязана к фирме накрепко. И можно было не бояться ни за секреты, ни за готовность бухгалтера стоять за неё стеной.
Собственно, отсюда всё и пошло. Постепенно они выбрались из той задницы, куда их погрузил приятель по Сургуту. Сначала фирма задышала, потом пошли заказы — это было мудрым решением: предложить русским цементным заводам отечественные керамические лопатки! Импорт был дорог, а тут — для многих готовое отечественное решение!
Затем начали идти вперёд, и Виктор мог позволить своей голове не болеть за бухгалтерию.
Но анализ баланса — это святое! Каждый месяц его гендиректор подготавливал сводки положения дел фирмы по объективным показателям. С течением времени сводки эти обросли всё более детализированными показателями, показатели потребовали иллюстраций графиками и диаграммами, эти потребовали пояснения…-
— иногда Виктор в восхищении этой качественной работой часами изучал выкладки, достойные старого советского Госплана. Но —
— раз в месяц обязательно запирался со Светланой, чтобы углубиться в её непритязательные '61-й счет', '52-й счет', '40-й счет' и так далее…
И вот во время одного из таких 'совещаний генштаба' раздался лишний звонок.