- Мы не можем позволить себе газету. Да и не люблю я их.
- До меня из "Ньюс трибюн" к вам никто не приезжал?
Тереза покачала головой.
В автосалоне по сниженным ценам продавались шестиместные "седаны". Флетч оставил машину у самого угла и прошагал полквартала, шурша валяющимися на тротуаре газетами и отбрасывая пустые банки из-под пива. Входя в подъезд, он едва не упал, споткнувшись о ноги спящей на полу женщины.
Пока он завтракал, говорил по телефону с Барбарой, брился и принимал душ, дверной звонок молчал. Если б он зазвонил, Флетч намеревался удрать по пожарной лестнице. Поначалу его арестовали, приняв за Александера Лиддикоута, ограбившего более двадцати пиццерий и закусочных. Эта ошибка полиции могла вызвать разве что улыбку. А вот намерения Уилсона и Гомеса обвинить И.М.Флетчера в хранении и распространении наркотиков вселяли нешуточную тревогу. Но полиция не появилась в квартире Флетча. И по пути в Сан-Игнатиас его "датсан" не привлек внимание патрульных машин.
Но Уилсон и Гомес могли предположить, что Флетч заглянет к Габо.
- А кто-нибудь у вас был? Полиция?
Вновь женщина покачала головой. Откатилась в сторону. Флетч подумал, что сейчас она захлопнет дверь, а потому придержал ее рукой.
- Я ищу Феликса Габо.
В ее взгляде мелькнуло удивление.
- Ему тоже не нужна газета.
Флетч переступил порог.
- Мне надо с ним поговорить.
В комнате он увидел кровать, матрац и несколько одеял, сложенных на ящике. Женщина уже не обращала на него ни малейшего внимания, не сводя глаз с телевизора, стоящего на массивной тумбе.
Флетч прошел в другую комнату, вернее, кухню. Холодильник, плита, раковина. Все грязное, на полу мусор. Раковина завалена пустыми консервными банками. Воняло гнилью и мочой. Матрац у стены, без подушек и одеяла. Кресло между матрацем и холодильником. А в кресле человек-гора.
Мужчина пристально разглядывал стену над плитой. В руке он держал недопитую бутылку пива. Рубашку и черный, выданный при выходе из тюрьмы костюм покрывали пятна. Похоже, за столом мистер Габо не пользовался салфеткой.
Флетч присел на краешек матраца.
- Что вы делали, выйдя из тюрьмы?
- Купил это кресло. - Свободная рука Габо поднялась и опустилась на подлокотник. - Купил этот матрац. - Взгляд упал на матрац. - Купил пива. В углу у холодильника валялось не меньше двадцати пустых пивных бутылок. Теперь меня насыщает только пиво. - Над воротником рубашки нависали складки жира. - У меня все нормально. Первая неделя на воле.
- Похоже, в тюрьме вас неплохо кормили.
- Да. Но она страдала, - Феликс указал бутылкой на другую комнату. Никто не заботился о моей сестре одиннадцать, двенадцать лет. Она выклянчивала талоны на питание. Посылала детей купить ей кошачьей еды. Ела кошачью еду, купленную на выклянченные талоны. Владелец дома отнял у нее гостиную и вторую спальню. Только потому, что не мог вышвырнуть ее на улицу. Видите стену, которую он поставил? - Судя по слою наросшей на стену грязи, воздвигли ее одиннадцать лет тому назад. - И вы называете это законом? - Флетч воздержался от комментариев. - Что вы на это скажете? Она не сделала ничего плохого. Почему она страдала?
- А вы сделали что-то плохое?
На глазах Феликса Габо мгновенно навернулись слезы.
- Не следовало сажать меня в тюрьму. Я больной человек. Как вы назовете человека, который пристает к маленьким детям?
- Больной.
- Совершенно верно. Они должны были отправить меня на лечение. Меня же бросили в камеру. Раздавили меня. Разве можно так обращаться с больными?
- На суде вы не просили признать вас невменяемым.
- На суде я не произнес ни слова! - Феликс и не пытался сдержать катящиеся по щекам слезы. - Вы знаете, как чувствует себя обвиняемый в зале суда? - Флетч покачал головой. - Он цепенеет. Потрясен тем, что такое могло случиться с ним. Он в ужасе от того, что говорят о нем, о содеянном им. Все эти люди говорят, говорят, говорят о нем и о том, что он сделал. Все, о чем они говорят, ни в малейшей степени не похоже на то, каким он кажется себе. Его мутит от их слов. Он лишается дара речи.
- Вашим адвокатом был Дональд Хайбек, не так ли?
- Мистер Хайбек. Да. Я мог бы кое-что сказать, если бы он не говорил так много. Видите ли, у меня были резоны. Я все видел в ином свете. Я мог бы объяснить.
- Вы могли бы объяснить растление детей?
- Мне было что сказать. Я хотел, чтобы им было хорошо.
- Как вы расплатились с Хайбеком? Как вы смогли нанять такого дорогого адвоката?
- Я не платил мистеру Хайбеку. Ни цента.
- Непонятно. Почему же он взялся защищать вас?
- Не знаю. Однажды он пришел в камеру и сказал: "Я твой адвокат". Он ни о чем меня не спрашивал. Не давал ничего объяснить. Я мог бы объяснить, почему я стал таким плохим. Он не позволил судье задать мне хоть один вопрос. День за днем я сидел в зале суда, а все эти люди приходили один за одним, чтобы сказать, что они видели, как я делал то, другое, третье. Феликс поднес бутылку ко рту и глотнул пива. - Каждый день газеты писали о моем процессе, а телевидение вело передачи из зала суда. Они охотились за моей сестрой. Сводили ее с ума своими расспросами. Показали дом, где мы жили. Рисовали карты. Показывали детские площадки и школьные дворы, куда я приходил с собаками и встречался с детьми. - Феликс по-прежнему плакал. Газеты - дерьмо! Они едва не затравили мою сестру.
- Я начинаю кое-что понимать.
- Вы узнали о суде из газеты?
- Ваш процесс - единственный, который проиграл Хайбек. Проиграл с треском. Впрочем, мог ли он рассчитывать на иной исход? Растлитель детей...
- Почему он так поступил? Почему так затягивал процесс? Почему говорил сам? Почему не позволил мне все им рассказать?
- Он использовал вас для рекламы. На вашем примере хотел показать, что и Хайбек может проиграть большой процесс. Благодаря вам его фамилия каждый день появлялась на первых полосах газет. Непонятно мне другое, почему вам дали только одиннадцать лет?
- Очень даже понятно! После всех этих издевательств, которые изо дня в день терпела моя сестра по милости газет и телевидения, Хайбек поднялся на одном из заседаний и заявил: "Ваша честь, мой клиент признает себя виновным по всем пунктам".
- Не предупредив вас?
- Нет! Он вообще не разговаривал со мной. А мне было что сказать. Я не собирался причинять детям вред. Я их любил!
- Вы "любили" их, подманивая собаками.
- Конечно! Дети любили собак. Они всегда-всегда подходили к собакам.
- Вы выдрессировали собак уводить детей в укромный уголок.
- Послушайте, вы бывали на школьных дворах? Дети всегда играют в укромных уголках. Собаки не уводили их туда. Они звали собак к себе.
Флетч нетерпеливо взмахнул рукой.