- Что чувствовал? - встрепенулся Шишов.
- Что?.. Что фирсовским топором себе палец отрубит и умрет, - как-то странно пошутил Ивановский и спохватился. - Ну что чувствовал?.. Что чувствовал, я не знаю, но вот что рядышком по времени помрут - ни Виктор, ни Валентин, конечно же, и не думали... Надо же, действительно! Словно Крючков-то Фирсова за собою на тот свет потянул...
Уже кончая возиться с протоколом, упревший Шишов задержал ручку над бумагой и решительно спросил:
- А три тыщи?
- А? - вздрогнул Ивановский.
- Три тыщи откуда?
- У Крючкова?
- Да. Значит, знаете?
- Да это... Меня Ольга его тоже спрашивала. Не знаю я... Не знаю! У него отродясь таких денег не бывало. Всё плакался на нищету. Он не раз, помню, говорил, что мечтает несколько тысяч раздобыть и года два не работать - роман писать. Всё о своем романе каком-то необыкновенном мечтал... Может, в лотерею выиграл?
Шишов протянул протокол Ивановскому.
- Прочитайте. Внизу напишите - прочитано лично, замечаний нет. И распишитесь.
Зампредгорисполкома пробежал взглядом написанное и передернулся.
- Неужели про выпивку нельзя опустить?
- Нельзя. Это - важная деталь.
Павел Игоревич вздохнул, промокнул лицо мокрым платком, отбросил его с отвращением и привычно подмахнул документ.
Когда следователи вышли на улицу, Шишов заметил:
- Темнит начальничек. Придется повозиться. Ох, не люблю.
И вздохнул тяжко, в точности, как Ивановский.
* * *
"Черт возьми! - подумал Карамазов, когда ровно в 14.00 они входили в служебные апартаменты секретаря Барановского обкома партии товарища Быкова. - Это какие ж тогда кабинеты могут быть у членов Политбюро?"
Хозяин встретил их деловито, официально. Галстук на нем удивлял строгостью узла, пиджак застегнут на все пуговицы. Правда, и кондиционер пахал на совесть.
- Я готов к допросу, - с нажимом и сухо произнес Быков.
Карамазов внешне невозмутимо, медленно достал из кейса бланки протоколов, выложил их на стал, внимательно осмотрел кончик шариковой простенькой ручки, откашлялся.
- Что ж, начнем. Ваши фамилия, имя, отчество?
Быков удивленно, с откровенным гневом взглянул на зарывающегося лейтенанта. Казалось, еще секунда и он жахнет холеным кулаком по столу, рявкнет, но он лишь поиграл желваками и четко ответил:
- Быков, Анатолий Лукич.
- Дата рождения?..
Вообще-то Родион Федорович понимал, что ведет себя глупо. Гонором тут не возьмешь, но поделать с собою ничего не мог. Его раздражало в Быкове всё - и его стандартная внешность современного вельможи, и холеность рук, и барственность тона. Хотя, конечно, возьми Карамазов тоном пониже, попочтительнее, глядишь, и Быков стал бы доступнее, мягче...
Но разговора путного не получилось. Секретарь отвечал на вопросы скупо, неохотно, в подробности не вдавался. Шишов почти не вякал, сидел молчком, а между Быковым и Карамазовым неприязнь всё возрастала. И обоих, чувствовалось, особенно раздражала муха, которая, пробравшись дуриком в царский кабинет, зудела и зудела перед самыми глазами то одного из них, то другого. Словно мелкоскопическая тварь обследовал по очереди лица и мысли участников этого подспудного поединка.
Джинн раздражения, выпущенный из глубин души, сразу успокаиваться не желал. В итоге, когда следователи уже вышли из "Белого дома", как в народе называли роскошный особняк обкома партии, между ними вспыхнула ссора.
- Всё испортил! Дурак! - забрызгал слюной Шишов.
- Это я испортил? - возмутился Карамазов. - Эта зажравшаяся свинья рыло воротит, разговаривать с нами не желает, а ты сидишь и молчишь в тряпочку!
Родион Федорович с таким остервенением начал мять свой старенький эспандер, что тот зачмокал от напряжения.
- Испортил! - упрямо повторил Николай. - Теперь он не помогать будет. Мешать. Запоешь тогда. Мегрэ!
- Ну знаешь, сам ты Дюпен несчастный и дурак! И вообще, я у тебя больше жить не буду!
- Напугал!
- Вот так, да? Вот так, да? - совсем, как Фирсов, не замечая этого, воскликнул с трагической нотой в голосе Карамазов. - Я и знал, что мечтаешь от меня избавиться. Гуд бай, май лав, гуд бай! И без тебя, и без твоей дурацкой квартиры проживу!..
Поистине этот день в календаре надо было пометить самой черной краской. Не успел Карамазов толком прийти в себя и решить, что делать дальше, как его попросил к себе начальник следственного отдела. Такие экстренные вызовы к начальству, как правило, не сулили ничего хорошего. "Наверное, Быков уже звякнул", - решил Родион Федорович, спускаясь на второй этаж.
Подполковник Вастьянов любил казаться строгим, но это плохо удавалось начальнику следственного отдела УВД. От природы он имел характер мягкий, деликатный и даже застенчивый. Сотрудники отдела в общем-то любили его и уважали, но и порой жалели, что, разумеется, не красило его как руководителя. Карамазов вошел в кабинет и, взглянув на лицо подполковника, его розовые залысины и бегающие глаза за стеклами мощных очков, сразу понял, что тот вызвал его для, как выразился утром Ивановский, "политбеседы". Будет воспитывать.
- Здравствуй, Родион Федорович, - мягко ответил Вастьянов на приветствие Карамазова и усаживая его напротив. - Как движется дело?
- По Фирсову? - из вредности уточнил Родион Федорович. - Пока знакомлюсь с убитыми, восстанавливаю их последний день. Машину, золото ищем. Найдем - легче будет.
- Так-так-так... - затакал начальник, машинально постукивая пальцами рук друг от друга, словно лепил снежок. Потом увел свои мудрые телескопические линзы в сторону. - Говорят, ты дома не живешь? Что случилось?
- А кому это интересно? - надулся Карамазов, сразу стал чопорным и надменным.
- Ты прости, Родион Федорович, ты извини, конечно, - забеспокоился Вастьянов. - Это, разумеется, твоя личная жизнь... Но товарищ полковник просил меня поговорить...
- Ах, вон оно что... Ну что ж, могу пояснить: из дому я ушел, но формально мы с женой не развелись... Еще не развелись.
- Я тут приглашал Марину, она плачет, говорит - ты и разговаривать с ней не хочешь. Что у вас случилось?
- Товарищ подполковник, я не понимаю, - опять набычился старший лейтенант. - Мы в детском саду, что ли? Марина и я - взрослые люди, плюс к тому офицеры советской милиции...
- Вот именно, вот именно, голубчик, офицеры. Какой пример вы подаете?
- Ну, вы извините тоже, Сергей Владимирович, а на эту тему я говорить отказываюсь.