Их с детства ожидала такая жизнь - может быть, не столь упадочная и нищенская в случае более продолжительного существования Советской власти. Ни учиться, ни работать братья и сестры не хотели. До начала девяностых все держали свиней - кормили краденым комбикормом и дешевым хлебом из сельпо. Колхоз не давал пропасть, умереть с голоду, но ничем не поддерживал, так сказать, духовно. Общество разлагалось, превращалось из муравейника в гадюшник. Кончился колхоз, стали потихоньку кончаться и колхозники. Водка стала не та, и Эдик, только что освободившийся из тюрьмы по амнистии (избил жену, ей же и посажен был), отравился суррогатом; его парализовало, и он лежал, мыча, среди вони тряпок и смертного "духа" истоптанных земляных полов. "Будешь пить, козел?" - говорила ему жена и наливала полстакана, и он пил, едва шевеля синими губами. Она наливала себе сполна, а потом бесстыдно, стоя, отдавалась его брату Максиму, такому же пьяному, но ещё не парализованному. "Мэ, мэ", - беспокоился Эдик. Таковы были присоединенные к Щебрянским зятья и невестки, все порченые изнутри, вошедшие в новые семьи гармонично и без зазоров. Жорик-выродок (так его называли братья) был исключением из правила вырождения: слыл с малых лет вундеркиндом, учился только на "пять", поступил на радость всему колхозу в МВТУ им. Баумана, а после занимался аэродинамикой полетов в закрытом НИИ - на окладе 160 рублей (плюс премия сорок процентов). Научная деятельность интересовала его лишь постольку, поскольку она обеспечивала множество статусов, давала финанасовую независимость, открывала перспективы для обретения ниши в обществе. Жорик гордился, что это он сам, без "волосатых лап" и взяток, пробился - если и не на самый верх, то уж прочно встал на палубе для среднего класса. С приходом демократии, рынка и других благ цивилизации аэродинамический "совхоз", как и колхоз "Заря будущего" рухнул в бездну неплатежей, инфляции, банкротства, акционирования и рэкета. Все кончилось, Жорик решил съездить в родное Тихонино, романтически поклониться Родине - и там, на берегу Пыжихи, рядом с голым мычащим Эдиком (его принесли мыть и обстирывать), глядя на мертвые, пустые коробки свиноферм, и - обернувшись на пьяных невесток и зятьев, окунающих Эдика в мутную воду - Жорик вдруг понял, что принципы аэродинамики (в смысле вылета в трубу) вполне применимы к экономике и финансам. Он быстро вернулся в Москву.
Особенно подходила для "трубы" недвижимость, и Георгий Давыдович занялся ей плотно, с научным подходом, с разработкой методик и стратегических концепций. Само слово "федеральная" появилось в названии ассоциации (тогда у неё на счету было 50 долларов и 10 тысяч "старых" рублей) за день до указа, запрещавшего кому попало использовать определенные символы и слова (федеральный, российский и т.д.) в названиях фирм и предприятий. Это была удача - впрочем, Жорик её спрогнозировал. Кое-кто пытался давить на него, требовал закрытия, роспуска, снятия с документов запретного прилагательного, но Георгий Давыдович уперся, "прилагательное" никому не отдал и вскоре был закономерно призван со своим детищем на федеральный уровень. Труба заработала.
Не все, конечно, удавалось зафукать, что-то застревало, не шло, но и летело многое: особняки в престижных пределах Садового кольца, отели и мотели, рестораны и хлебозаводы, уральские копи, сибирские прииски. Мимо "трубы" проскочили, например, Московский планетарий (школьники отстояли), космическая станция "Мир" (космонавт Л. пригрозил самосожжением)... В планетарии планировалось открыть казино под названием "Планетарий судьбы" со стриптиз-баром на фоне звездного неба, а космическую станцию предполагалось использовать для всемирной световой рекламы прокладок "Чап". Бился Щебрянский и в Думе - за хороший, нужный Закон, по которому недвижимостью объявлялось все, что было на неё хоть немного похоже, включая недра, леса, черноземы и глиноземы, памятники старины и уникальные оборонные предприятия, атомные подводные лодки и... космические станции. Депутаты уже было согласились, но неожиданно, словно полк воеводы Боброка из засады, выскочили никому не известные эксперты, подняли шум и протащили свой вариант: недвижимостью назывался такой объект, который можно было репродуцировать с помощью имеющихся технологий. Такой вот ударчик нанесли...
Но Щебрянский отыгрался на квартирках. Уж тут недвижимости хватало, и двигалась она в одну сторону. Главное было централизовать управление потоками, а потому прибирались к рукам небольшие риэлтерские фирмы. Влившись в ассоциацию, они получали пакет с планами на ближайшие пару лет и приступали к энергичной деятельности под мощной "крышей". Как действовали Щебрянского не волновало, мораль для него не была даже категорией - так, игровая приставка, рудимент... Если кто-то скатывался в криминал, то отвечал сам за себя, так что "органы" к Георгию Давыдычу претензий не имели, одни намеки.
Недавно люди Щебрянского выявили ещё две незадействованные фирмы. За одну из них взялись сразу, подставили в секретарши некрасивую Лидочку. Она-то и докладывала теперь Чабану - так за глаза звали Щебрянского сотрудники ассоциации - о проделанной работе.
- Девонька, это не ты своему шефу делаешь минет, это он, по большому счету, мне его делает... хотя, по правде, я идейный гетеросексуал, улыбаясь, сказал Чабан. - Терпи. Главное - информация, а ты у нас преуспела на поприще сбора ея.
Лидочка улыбнулась, и улыбка её была бы похожа на зевок акулы, если бы акула могла зевать.
- Ты говоришь, он из бывших комитетчиков?
- Да. А вот остальные, Георгий Давыдыч, странные люди. На комитетчиков они не похожи, на бизнесменов тоже не очень... Но знают друг друга давно. К тому же...
- Послушай, милая, - перебил её Щебрянский. - Зачем ты мне рассказываешь то, что, может быть, и интересно, но не мне, а каким-нибудь ментам или конкурентам этого... Зубкова. Два вопроса задаю тебе: что они имеют? что они могут иметь? Жду ответа.
Лидочка кивнула и стала аккуратно вынимать из сумочки трубки бумаг. Развернув одну из них, она прочла:
- Голощапов Андриан, в прошлом диссидент, ныне - квартирный маклер, вывел фирму "Добрые Люди" на риэлтерскую конторку "Сирин". "Сирин", возглавляемый бывшим офицером-связистом Скворцовым, по данным Голощапова располагает базой данных скрытой московской недвижимости - практически бесхозными помещениями. Зубковым принято решение: завладеть базой - или легально, по договоренности; или изъять её, не брезгуя никакими средствами. Во время минета удалось подсмотреть в бумажку Голощапова. Адрес "Сирина" есть.
Щебрянский потер ладони. Фирмочки, оказывается, вовсе не просты. К тому же, одна хочет сожрать другую. Георгий Давыдович, правда, не мог понять, как Лидочка могла заглянуть в бумажку во время минета?
А она, угадывая мысли Щебрянского, сказала:
- Зубков на столе сидел. А я стояла на коленях.
Щебрянский вздрогнул. Он обладал хорошим воображением. Невысокий рост компенсировался неуемной сексуальной фантазией; его возбуждали красивые женщины, но не в чистом, так сказать, виде, а в униженном. Он, например, купил певичке Тине Шток платье за шесть тысяч долларов, а потом с наслаждением сдирал это платье с желанного тела, и не просто сдирал - рвал в клочья, только трещало. Тина обливалась слезами, как всякая женщина, лишиваяся понравишейся тряпки, но Георгий Давыдыч дорвал шедевр кутюрье Ронсана до конца, трахнул Тину на лохмотьях и даже никак не компенсировал утрату - не купил взамен ничего, хотя Тина и надеялась. Охрана вывела её из особняка к машине через черный ход, накинув певичке на плечи синий дворницкий халат.
Вот это Лидочкино "сидел на столе" возбуждало его, словно лохмотья дорогого платья. Лидочка была "униженной" - не кем-то, а самой природой, паскудными генами, сколотившими из подручного материала сплошное безобразие...
Георгий Давыдыч нажал кнопку на телефонном аппрате и сказал:
- Альбертик, зайди...
Вошел Альбертик, секретарь и помощник по "общим" вопросам, высокий, лет сорока, с залысинами брюнет. Национальность его определить было трудно, склонялась она, конечно, к Кавказу, Средней Азии. Или вообще - к югу... Альберт Сатаров успел побегать по Афгану в составе разведроты, но как-то везло: не убили и не ранили, хотя к концу службы из друзей по призыву в живых осталось трое. Сатаров пришелся по душе Щебрянскому - мораль для закаленного ветерана не была даже рудиментом и приставкой, её не было вовсе в его лексиконе. Есть цель - достигаем её, а все остальное - бутылочное стекло под сапогами, лютики и кузнечики, окурки и мандариновые корки...
- Альберт, возьми у Лидочки адрес и данные - и пусть две команды обработают скоренько.
Альберт взял у Лидочки бумажку, стал читать. По мере чтения лицо его не менялось, лишь в одном месте он чуть заметно усмехнулся ("Про минет прочел", - догадался Щебрянский).
- Все понял, - сказал Сатаров. - Приступаю.
- И без оглядок, да? - добавил Щебрянский.
Альбертик кивнул.
Когда он исчез за дверью, Георгий Давыдович посмотрел на Лидочку, затем встал с вертящегося стула, обошел стол и сел на него - прямо перед агентессой. Лидочка подняла голову: взгляд её был страшен.
"Как она хороша!" - подумал Щебрянский.
ЗИМЛАГ
ЗВЕРИНЕЦ
6-я бригада 7 отряда была самой организованной, но при этом - самой нетрудоспособной, ленивой и, если честно, ни на что не годной. Именно в ней были сосредоточены "нацмены", чуранцы, они же - "хачики", "зверьки" и "нехристи". Тут царила атмосфера всеобщей тупой многозначительности; прищурившись, как Ленин в Горках, беседовал в блатном углу Эльхан с внимательными земляками; не менее важно и уверенно объяснял что-то Хамиду Турбабаеву Берды Гузиев, его сосед по аулу; некоторые даже во сне сохраняли на лицах печати идиотизма посвященных в нечто.
- Шархинды, бля, урюк. Галсам курту биринбей перда, - важничал перед земляками Эльхан. - Урус кильдым сися.
- Пархат балда, - согласился с ним Рамазан Абдулапов. - Зона батон, зона гаттырбын. Москва, бля, указ пышты.
- Парчун. Я их маму ...л, тувам берма... Мочибей!
- @азозлилсяР-льханЮ
- разозлился Эльхан.
- Мочибей! Мочибей!
- EоромР7аоралиРAлушателиЮ
- хором заорали слушатели. Глаза у всех горели.
Потом земляки стали обниматься с Эльханом, говоря одно и то же:
- Тренды, усос...
- льханР
Эльхан Пихуев родился в Бержу-Бакы, столице бывшей автономной, а теперь - полусуверенной республики Чуран. Детство его прошло быстро, как будто и не было вовсе. С семи лет он не расставался с ножом: сначала со складным, перочинным, а затем - выкидным, лагерной выделки (подарил сидевший три раза дядя Жухляр). Этим подарком Эльхан (тогда ещё Эльханчик) сделал "решето" из Лукума Яндарсаева, нехорошего одноклассника, после чего ему пришлось бросить школу, Бержу-Бакы и вообще родимый Чуран и бежать в Россию - отсиживаться у дальней родни, ждать, пока ближняя родня разберется с родственниками потерпевшего. Одноклассник выжил, но остался инвалидом, и Пихуевым пришлось заплатить круглую сумму за его лечение и за прощение Эльханчика: родственники порезанного разрешили ему вернуться в Бержу-Бакы. Но "помиловка" запоздала: Эльханчик спутался в России с компанией приблатненных земляков-гастролеров и вскоре уже чалился на малолетке с пятью годами срока за грабеж.
Впрочем, брат потерпевшего все равно поклялся зарезать обидчика.
Эльхан выглядел постарше сверстников, и отличался крайней отмороженностью: какой-нибудь острый предмет всегда был с ним, и Эльхан не задумываясь размахивал им при всяком удобном случае. Поэтому, едва достигнув восемнадцати, Эльхан Пихуев "раскрутился" на "малолетке" ещё на три года и попал в зону строгого режима в Курской области. Тут ему понравилось меньше: кулаки и острые предметы стояли на втором плане, никто ни с кем не дрался; за отход от "понятий" просто били - бывало, до смерти. Махать и угрожать ножом запрещалось (достал - бей!); в отличие от малолетки никто не отказывался от капусты (а ведь её козлы едят!) или от колбасы (она ведь на ... похожа!). Если что-то падало на пол, то уронивший кричал: "На бархотку упало!" - и без зазрения совести поднимал - будь то недокуренный чинарик или хлебная птюха. Земляков в той зоне почти не было; почти потому что в петушиной бригаде отбывал второй срок известный всей стране эстрадный певец Алмаз Задеков, некоронованный король московских педерастов. Отношение к Задекову автоматически переходило и на Эльхана, как ни пытался он отодвинуться от земляка-суперпетуха. Ничего не оставалось, как только идти на следующую "раскрутку", и Пихуев, недолго думая, истыкал заточенным супинатором безобидного столовского шныря Иваныча.
Теперь же, с общим сроком 14 лет и шестилетним остатком, Эльхан Пихуев управлял чуранским землячеством в 7-й строгой зоне Зимлага. Постепенно он приобрел навык малого рассуждения, оценивал чужие поступки и ситуации в зоне с собственной невысокой кочки. Несколько месяцев подряд он думал об одном: что лучше - былое растворение земляков в общей зоновской массе, в разных отрядах или нынешнее сосредоточение всех в одном бараке? Конечно, приятно было засыпать и просыпаться под родную чуранскую речь, но зато стало меньше возможностей влиять на зону в целом. Еще этот шайтан Монгол... думает, что он главный, командует, грозит... Все чуранцы давно уже были вооружены, у каждого имелась в "нычке" заточка или "мойло", а у самого Эльхана хранился в неприступном тайнике настоящий наган - земляки подогнали, выложив крупную сумму одному зоновскому менту. Воровские и вообще тюремно-лагерные законы и понятия Эльхан принимал по принуждению; бескровные кражи он презирал, считая более благородным занятием групповой разбой с устрашающим "мочиловом"; лагерные разборки на сходках блатных казались Пихуеву чем-то вроде пионерских собраний; правда, через день-два после собрания кто-то ломился за спасением в оперчасть или, не успев, оказывался в санчасти с неизлечимыми увечьями... Но Эльхан, будь у него побольше влияния и земляков за спиной, с удовольствием устроил бы вместо "сходняка" резню. "Хорошо бы ещё человек пятьдесят наших посадить сюда," думал Эльхан. - "Я бы тогда русскую маму ...л".
Еще нечто приятное волновало сердце: должен был приехать родственник на свиданку, грев привезти, маляву подогнать - как, мол, там, на родине? Родственника этого Эльхан в глаза не видел никогда, написали - брат троюродный...
Больше ничего дельного или приятного в голову не приходило.
- Харды, мирбобай? - кивнул он Жумбату Козылову. - Чилим тренды. Телевизор бурдюк пархат. Купеческий пильхым шолты, в натуре, бля...