-- Потому что вдвоем, потому что поем, -- уже с закрытыми глазами прошептала Маша, и он вовсе остановился.
-- Как ты сказала?
-- Я не помню... А что я сказала?
В ее распахнувшихся глазах все еще качался туман. Такие глаза не могли врать.
-- Ты пишешь стихи? -- спросил он.
-- Нет. Никогда...
-- Совсем?
-- Совсем.
Обернувшись, Санька наткнулся на швейцара, угрюмо стоящего у трапа, и потащил к нему за руку Машу.
-- Дай ручку, генерал, -- потребовал он от обладателя монументальных бакебардов.
-- Так ты того... русский, что ль?
-- Дай ручку! -- уже злее потребовал Санька.
-- А я смотрю, всего пять тыщ дал, -- заныв, все-таки полез он в нагрудный карман атласного пиджака.
-- Будешь внукам потом рассказывать, что ручку давал Александру Башлыкову, -- вырвал ее из пальцев швейцара Санька и тут же метнулся к столику бритоголовых.
-- Дай салфетку! -- потребовал он от самого могучего из них, и тот покорно протянул ее.
А Санька, упав на колено, распластал салфетку на их же столике, с грохотом и звоном локтем сдвинул бутылку, рюмку и прибор у сидящего справа от него здоровяка и лихорадочно стал писать.
-- Ты что, накатил на нас, что ли? -- медленно стал вставать здоровяк, посуду которого обидел Санька.
-- Притухни, -- углом губ прошептал Санька. -- А то книфты поотшибаю и скажу Букахе, шо так и было...
-- Та-ак бы и сказал, -- обреченно сел он.
-- А я и сказал. Как там, Маша, "Потому что вдвоем, потому что поем"?
-- Я не помню.
-- А я помню.
-- Ты чей пристяж? -- хмуро спросил амбал с противоположной
стороны столика. -- Самого Букахи?
-- А то.
-- Вопросов нет. Это его часть города...
-- А то.
Еще что-то дописав на салфетке, Санька встал и тут же забыл о бритоголовых. Рядом переминалась с ноги на ногу Маша, долговязая девчонка на роликах, которая за один вечер превратилась в красивую девушку.
-- Как Золушка, -- вслух сказал он.
-- Что?
-- Нет, ничего. Конвоируй меня на причал.
-- А может, еще потанцуем?
-- Потанцуем. Только ручку отдам.
-- Правда?
На ее лице было столько искренней, чисто детской радости, что он чуть не улыбнулся.
-- Только с одним условием, -- сказал он.
-- С каким?
-- Придешь завтра вечером на первый тур конкурса во дворец культуры?
-- А вы и о нем пишете?
Санька только теперь вспомнил, что при первой встрече объявил себя столичным журналистом, и ему стало неловко, но он меньше всего хотел сейчас долгих разъяснений.
-- Так придешь?
-- Приду.
Глава двадцать четвертая
СОКРОВИЩА ПЕРЕВАЛЬНОГО
Таким разъяренным он еще никогда не видел Андрея. У менеджера-барабанщика глаза сверкали неутолимым гневом, а из побуревшей головы, из ушей, носа и рта, казалось, валил пар.
-- Ты что издеваешься?! -- встретил он Саньку еще у угла проулка. -- Я еле уговорил ребят, чтоб остались. Мы ждали тебя вечером, а ты... Что мы должны были думать?!
-- Что меня убили, -- вяло ответил Санька.
-- Теперь они опять рвутся уехать! Мои силы -- на исходе! Я не смогу их остановить!
Сигнал автомобильного клаксона заставил их обернуться. В проулок въезжал крытый брезентом автофургон. Судя по ровной, без колей, земли между серыми заборами, здесь вообще никогда не появлялись машины. Автофургон выглядел в узком, точно на ширину его бортов, проулке не хуже тарелки инопланетян.