-- А что горит-то? -- уже успокаиваясь, спросил он.
-- Каюта на второй палубе.
-- По правому борту?
-- По правому, -- удивленно ответила Маша. -- Так ты видел?
-- Ничего я не видел!.. А номер каюты помнишь?
-- Откуда?!. Там это... пятый и шестой иллюминаторы от трапа, от верха трапа... если считать...
-- Определи номер! -- потребовал Санька.
-- А зачем? -- растерялась она.
-- Не можешь?.. Ну, где эта каюта находится в коридоре? Ближе к корме или посередине?
-- Посередине... Точно -- посередине...
-- Ну и сволочь! -- с криком бросился к калитке Санька.
Он распахнул ее так быстро, что она даже не пискнула. В проулке стоял светло-бежевый "Опель-Вектра", как минимум, десятилетней выдержки, но в довольно приличном состоянии. На капоте даже блеснула молния фирменного значка. Обычно шустрые мальчишки отвинчивали их на второй день после пригона иномарки в родной двор.
-- Дай телефон! -- потребовал Санька от плотного мужичка, цепко держащегося обеими руками за руль.
-- За отдельную плату, -- спокойно ответил он и руки не отцепил.
При таком сервисе через год мужичок будет раскатывать уже на "Мерседесе", а не на "Опеле". Если, конечно, этот "Опель" не угонят.
-- Хватит? -- протянул Санька полста тыщ одной бумажкой.
-- Смотря сколько разговаривать будешь, -- все-таки забрал он купюру. -- Плата абонентская...
"Эрикссон", -- прочел Санька на бережно врученном ему черном брикете. Последний раз он держал телефон этой марки в зале Дворца культуры. Было прохладно и страшно. Во втором ряду спал вечным сном человек Букахи, а рядом с Санькой пыталась доказать Буйносу прописные истины Нина.
-- Это ты? -- спросил он ожившую трубку.
-- Кто звонит? -- сухо поинтересовалась Нина.
-- Это я, Санька. Дай мне телефон Буйноса.
-- Он до сих пор в палате реанимации. Его нельзя тревожить.
-- Мне срочно нужно. Дай. Дело касается его лично.
Носком ботинка Санька пнул камешек, лежавший у дороги, и пыль тут же с яростью набросилась на ботинок. Из зеркального он за мгновение стал мутно-серым.
-- Спасибо, -- все-таки получил он заветные цифры и, не жалея чужой телефон, вбил их пальцем в черный корпус.
Трубку снял охранник Буйноса. Вряд ли это был мужик с морщинистым лбом, но человеку всегда нужно хоть как-то представлять телефонного собеседника, и Санька, представив, что перед ним старый знакомый, попросил его дать трубку Буйносу.
-- Он спит, -- мрачно ответил охранник.
Морщинистый лоб, стоящий перед глазами Саньки, тут же исчез. Охранник превратился в нечто туманное и злое. Как пары соляной кислоты.
-- Дай трубку! -- потребовал он. -- Скажи, что звонит Александр Башлыков.
-- Ну и что?..
-- Звонит старший лейтенант милиции Башлыков! Понял?! Срочно дай трубку!
-- Ну, я не знаю, -- поплыл мужик. -- Ща-ас спра-ашу...
-- Что тебе нужно от меня? -- заставил Саньку вздрогнуть знакомый голос.
Для спящего человека Буйнос довольно быстро снял трубку. И голос у него был слишком чистым, без сонной хрипотцы.
-- Зачем ты приказал убить Прокудина? -- еле сдержал ярость Санька.
-- Ты что, пьян?
-- Только не говори мне, что ты не знаешь, кто такой Прокудин!
-- Я не знаю, кто такой Прокудин, -- зевнул Буйнос.
-- Ты сжег его заживо в каюте на теплоходе! -- выкрикнул Санька.
Все, кто были во дворе, уже вышли в проулок и стояли с напряженными лицами. Только Эразм без остановки жевал, словно рот жил отдельной от него жизнью. Из всех лиц Санька отыскал самое важное, вобрал в себя долгим трехсекундным взглядом испуганные Машины глаза, отвернулся и уставился на крупный серый сучок на доске забора.
-- Ты слышишь меня? -- спросил он у сучка.
-- Конечно, слышу, -- выдохнул Буйнос. -- Чего ты гонишь волну?
-- Зачем ты приказал его уничтожить? Око за око? Зуб за зуб?
-- Теплоход, Сашенька, старенький. Проводка гнилая. Запросто могла замкнуть, -- четко, будто по-писаному, произнес он.
-- Замкнуло именно в каюте Прокудина?
-- Ты не забыл, что вечером отъезд в Москву?
-- Мы никуда не едем!
Серый округлый сучок упрямо сверлил Саньку своим единственным коричневым глазом. Из самой середины. И в самую сердцевину души.
-- Мы никуда не едем! Группа отказывается от участия в гастролях!