-- Значит, что-то было?
-- Она в общем... В общих чертах...
-- Что?
-- Она просила передать руководству... Тогда еще не было покушения на Владимира Захарыча. Это до покушения... Она сказала, что на нее и некоторых членов комиссии было определенное давление. И даже попытки подкупа...
-- Кто?! -- громко, почти в крик произнес Санька.
От двери в палату резко обернулся телохранитель и посмотрел на Саньку, как на цель для стрельбы, -- вприщур.
-- Кто? -- повторил он уже тише.
-- Она не сказала, -- выдохнула Нина, и бледность исчезла, будто пух, сорванный этим вздохом с кожи.
И в этот момент Саньке жутко захотелось отказаться от своих слов. Пойти в палату к Буйносу, извиниться и объявить, что он не может ему помочь, и не только потому, что уезжает, а еще и потому, что ему нет никакого дела до конкурса, что он не чувствует, наконец, в себе сил и умения, чтобы найти тех, кто вознамерился разрушить конкурс.
-- Здравия желания! -- заставил его вздрогнуть солдафонский рык.
Хорошо еще, что вздрогнул внутренне, в душе, а если бы лицом, то худенький милицейский лейтенантик не смотрел бы уже с таким подобострастием на него.
-- Старший лейтенант Башлыков? -- чуть тише, но все с той же солдафонностью спросил лейтенантик.
Рубашка на его груди почернела и прилипла к телу, а из-под фуражки стекла по шее капля пота.
-- Я -- из Перевального, -- уже совсем тихо объявил он.
Показалось, что на следующую фразу у него совсем не останется сил, и он мешком рухнет на Саньку.
-- Что-то есть? -- спросила у него Нина.
-- Начальник приказал доложить вам лично, -- не поворачиваясь к Нине, одному лишь Саньке сказал лейтенантик.
Он все-таки не упал. Но из-под фуражки нагло выползла еще одна капля. Им будто бы всем хотелось разглядеть того человека, к которому на ста кэмэ в час пронесся по трассе, рискуя жизнью на сотнях колдобин, хозяин и который был почему-то совсем безразличен к этому риску.
-- А при Нине нельзя? -- лениво поинтересовался Санька.
Если бы не лейтенантик, он бы уже стоял в палате рядом с барокамерой и заканчивал объяснение о своем отказе.
-- Начальник приказал без свидетелей.
-- Ладно. Я отойду. А вы уж посекретничайте, -- решила Нина.
Усталые глаза лейтенантика проводили ее худенькую спинку, вернулись на лицо Саньки и сразу стали до невозможности таинственными.
-- Вот ДНК-анализ, -- вынул он из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумажку.
С внутренней стороны она пропиталась потом, и, когда Санька ее развернул, то почудилось, что у листа нет одной четверти. Но именно на этом посеревшем куске начинался текст сравнительного анализа двух пятен крови: того, что был на подоконнике в гостиничном номере, и того, что остался на заборе.
"Настоящим докладываю, -- с казенной сухостью сообщал некий судмедэксперт, -- что мною проведен экстренный анализ двух заборов крови. Предположительное время возникновения первого пятна -- от трех до семи суток, второго -- менее суток. Группа крови обеих исследуемых пятен -третья, резус-фактор -- положительный. Пол и в первом, и во втором случае -- мужской. Обнаруженные в обеих заборах крови вещества в некоторой степени предполагают у обеих лиц болезнь почек. Наличие измененной хромосомы в, -- на этом месте, в самом уголке, лейтенантский пот напрочь растворил два слова, торопливо написанные перьевой ручкой, -- ...в некоторой степени предполагает наличие у обеих лиц наследственного природного дефекта, связанного с костной структурой. Предварительный анализ дает основание с большой долей вероятности утверждать, что оба забора крови принадлежат либо двум лицам, состоящим в родстве, либо одному лицу". Подпись эксперта была маленькой и почему-то смахивала на капельку крови.
-- А какой костный дефект? -- поднял глаза от бумаги Санька.
-- Не могу знать, та-ащ ста-ащ ли-инант! -- бодро протрубил лейтенантик. -- Я -- участковый...
-- А я -- не ста-ащ ли-инант, -- нервно вернул бумагу Санька. -- Я -бы-ывщ ста-ащ ли-инант. Понял?
-- Никак нет.
Еще одна удивленная капля выскользнула из-под тульи фуражки.
-- Да вытри ты пот со лба! -- не сдержался Санька. -- Упреешь же!
-- Есть!
Он рывком сорвал с головы фуражку и отер выпуклый лоб комковатым платком. Плотная красная полоса лежала на коже шрамом. Раздражение сразу сменилось на жалость, и Санька тихо спросил:
-- Больше ничего для меня нет?
-- Никак нет.
-- А по поводу испорченных инструментов хоть что-то делается?
-- Ведем поиск, -- бодро сообщил лейтенантик. -- Это, если честно, не мой участок. С вашего участка капитан в отпуске. Его в Перевальном нет. Но мы ищем. Отрабатываются все версии...
-- Понятно.
Если версий много, значит нет ни одной приличной. Наверное, в это время Санька уже уходил бы из палаты, и Буйнос грустно смотрел бы ему вслед своим единственным глазом. Насильно люб не будешь. Он бы ушел и уже за порогом забыл о конкурсе. Не все "звезды" начинали с побед в конкурсах. Если точнее сказать, то мало кто начинал. Уже вечером они бы уехали поездом в Москву, и Приморск перевернутой страницей лег бы на левую сторону книги, а перед "Мышьяком", и Санькой в том числе, забелели бы две новые, совершенно пустые страницы. И они бы начали заполнять их так, как хотят они, а не Буйнос, не Покаровская из медленно коррумпируемого жюри, не бандиты, специализирующиеся на уничтожении фирменной аппаратуры.
-- Скажи, а в Приморске есть отец города, -- совсем неожиданно для себя спросил Санька.
-- Мэр?
-- Нет. Пахан. Ну, мафиози. Самый крутой.
Лейтенантик испуганно обернулся к двери в палату. Нина о чем-то разговаривала с телохранителем Буйноса. Вдали, у окна, стоял, шмыгая носом, мужичок из шестидесятых годов и терпеливо ждал обещанного гонорара. Никто из них не казался подслушивающим, но лейтенантику упрямо чудилось, что как только он произнесет кличку, то ее услышат все.
-- Ну, есть?
-- Есть, -- грустно ответил лейтенантик.
-- Как его зовут?
-- Букаха, -- еле слышно произнес милиционер.
-- Где? -- не понял Санька и посмотрел себе на левое плечо.