– С тех пор, как они слиняли отсюда, – ничего.
– Жаль. Тогда передаю гостинец вам, как лучшему другу. Не возвращать же назад.
– А что там?
– Пятизвездочная "Метакса" – привет из солнечной Греции.
– Так эта баба, твоя родственница, сейчас в Греции?
– Нет, баба в Берлине, – уточнил я. – "Метакса" из Греции. Нельзя сказать, чтобы в его глазах появился какой-то
особенно голодный блеск, но и отвращения тоже не возникло. Он взял бутылку и взвесил ее на ладони.
– Ну так прямо сейчас и оприходуем, – сказал он. – Садись. Есть помидорчики, салями.
– Пять минут уже прошло, – с вызовом заявила девочка.
– Настя, пойди-ка погуляй.
– Так я и знала!!!
– Вольно! – скомандовал Белецкий. – Тридцать секунд на сборы.
Он быстро соорудил стол, поставил рюмки и две неначатые банки пива.
– К сожалению, я за рулем, – пробормотал я.
– Это не страшно, – успокоил он меня. – Немцы допускают… эта вота… за рулем принятие спиртного. А машина-то какая?
– "Твинго".
– Это что еще за фигня? Японская?
– Французская, насколько я знаю.
– А, это… эта вота… консервная банка?
– Все они в каком-то роде консервные банки.
– Не скажи. "Жигуль", в принципе, неплохая машина. "Мерседес" тоже.
Мы разделались с литром "Метаксы" и выпили по три банки пива. Методом "шпок". Словно это и не "Метакса" вовсе, а самая обыкновенная русская водяра. Потом пришла Настя, и мы начали досматривать фильм, в котором одни молодцы сражались с другими за обладание секретным оружием. Фильм все никак не желал заканчиваться, и я уже начал очень этому удивляться, когда неожиданно выяснилось, что я сплю. Вернее, что я спал и только сейчас проснулся.
Я сел на диване, еще совершенно пьяный, и замотал головой. А рядом Белецкий ругался с Настей из-за телевизора.
– Нельзя… эта вота… за один день пересмотреть четыре видеокассеты! – орал он.
– Кто сказал?! – орала она ему в ответ.
– Я сказал!
– А пошел ты!… Своими солдатиками будешь командовать! Они стояли, сжав кулаки и остервенело уставившись друг на
друга.
– О, проснулся, – сказал Белецкий, поворачиваясь ко мне. – Ну, как самочуствие?
– Сейчас поеду, – пробормотал я.
– Да нет, ты мне не мешаешь. Можешь и переночевать.
– Не могу, меня в Берлине ждут.
– А ты, вообще, кто такой?
– Королев моя фамилия.
– Может опохмелимся, Королев?
В ответ я громко застонал.
– Понятно.
Я взял пустой портфель и направился к выходу. Используя заминку, Настя вставила в видеомагнитофон новую кассету.
– Погоди, Королев, – воскликнул Белецкий. – Скажи своей Нинке, что Никодимов сейчас в Боснии. Бабки, козел, поехал зарабатывать. Так что она вряд ли его когда-нибудь живым дождется. Так и скажи.
– Никодимов в Боснии, – пробормотал я, – а пистолет его здесь, родимый. Тоже подрабатывает.
– Какой пистолет? Ты что, бредишь?
– Брежу, – согласился я.
– А пропуск, воще, на территорию городка у тебя есть?
– Есть.
– Покажи.
– Пошел на хрен.
Я хлопнул дверью с такой силой, что посыпалась штукатурка, и через несколько минут обнаружил себя растянувшимся на полу в парадной. С грехом пополам поднялся, выбрался из подъезда и растворился в ночи.
Честно говоря, совершенно не помню, как, растворившись в ночи, я затем опять материализовывался. Могу лишь отметить, что очнулся я на заднем сидении машины в половине седьмого утра уже с грехом пополам материализованным.
Добравшись до дома – путь мне показался сущим адом, – я позвонил "голым пистолетам" и предоставил подробный отчет прошедшего дня. Честно говоря, поднимаясь по лестнице, я втайне надеялся, что Джаич нашелся и глушит сейчас в кухне пиво как ни в чем не бывало. Или же скачет как козел со своей дурацкой скакалкой. Ни хрена! "Пистолетики" тоже приуныли. После столь многообещающего начала наметился резкий спад. Бравый унтер-офицер Джаич бесследно сгинул, а от ефрейтора Крайского ожидать каких-либо существенных подвижек было слишком оптимистично даже для них.