– Кого? Я что? Я ничего! Я спал!
– Так я тебе и поверил! А ну, протяни руки! – Виктор знал, что в подобных случаях нужно отринуть вежливость и брать силой и властным голосом.
Матвеев вдохнул. Плеханов испугался, что тот начнет кричать, но Иван Борисович молча выдохнул и позволил себя пристегнуть.
– Ну и козел же ты! – печально констатировал пациент. – Мне надо было проверить, вдруг он притворяется.
– И как? Проверил?
Матвеев довольно улыбнулся.
– Псих он.
– Иван Борисович, – Виктор поманил Антона подойти ближе. – Это наш новый сотрудник. Будет помогать мне с дежурством.
Медведеподобный мужик с мясистым носом и недельной щетиной, оскалился и громогласно посоветовал Антону:
– А ты спроси у него, куда старого дежурного дели! Спроси-спроси!
– Пойдем, – Виктор потянул Антона за рукав. – Не обращай внимания. Никуда мы дежурного не дели. Заболел. Если послезавтра не придет, будут искать замену.
– Козел он был! – крикнул Иван Борисович. – И ты козел!
Молодые люди вышли из палаты Матвеева, и Виктор вопросительно посмотрел на эколога.
– Ты не против, что я тебя как сотрудника представил?
– Нет, – лицо Антона расцвело от широкой улыбки. – Это даже хорошо! Может, уважать меня будут! А какой диагноз у этого дядьки?
– Геннадий Андреевич поставил диагноз «шизофрения», только честно тебе скажу, думается мне, этот бугай абсолютно здоров!
Брови молодого человека медленно поползли вверх.
– Да ты не удивляйся! – махнул рукой Плеханов. – В психушках такое часто встречается. Договариваются с заведующим и лежат себе. Матвеев, думаю, именно такой. Либо уголовник, либо от жены прячется, либо с криминалом связался. Да мало ли какие причины могут быть. Только ты никому не говори!
– Ладно. А тут все такие?
– Какие?
– Ненормальные!
Виктор засмеялся.
– Пойдем, покажу.
– Вставай, Саша! – прошептал голос. – Земля требует крови!
Савичев вздрогнул и открыл глаза. Судя по темноте за окном, до утра было далеко.
– Мне нужно острое! Очень нужно! Острое!
Александр Алексеевич осмотрелся, но в его палате давно не было ничего острого. Всю обстановку составляли две скрипучие кровати с металлическими пластинами вместо панцирной сетки, пыльная тумбочка со сменой белья и пластиковая вешалка для одежды – разрезать ей руку было невозможно. Савичев вздохнул. Может, в других палатах что-нибудь найдется? К эпилептику вчера приходила сестра, но она вряд ли принесла нож. А вот открывалку – могла. Эпилептик любит консервы.
Савичев осторожно открыл дверь и выглянул в коридор. Дежурного на месте не было…
Пациенты жили в палатах, располагавшихся по левую сторону коридора. С правой стороны протекала крыша, и помещения пришлось закрыть. Первые две комнаты пустовали. В третьей на кровати сидел невысокий грустный человек неопределенного возраста. Глаза его были закрыты, он тихо мычал, раскачиваясь из стороны в сторону. Больничная пижама была надета наизнанку, на коленях лежал грязный носовой платок. Мужчина вздрагивал, поводил плечами и наклонял голову на бок, будто стараясь рассмотреть нечто скрытое под платком. На скрип открывающейся двери человек не отреагировал.
– Семенов Павел Петрович, – Плеханов подошел к пациенту и погладил его по голове. – Тихий, замкнутый, чрезвычайно спокойный. Он еще никогда никому не доставлял неприятностей. Правда, Павел Петрович?
Мужчина постучал по тумбочке.
– Антон, – представился эколог.
Семенов поднял голову. Глаза его загорелись, он вскочил, обошел вокруг испуганно взирающего на него молодого человека, и начал ощупывать его с ног до головы.
– Все нормально, – успокоил Виктор Антона. – Это такой ритуал.
Павел Петрович достал из кармана джинсов парня в белом халате водительские права и пристально посмотрел на фотографию.
– Где-то я вас уже видел, молодой человек, – задумчиво сказал он и водворил права на место. – Определенно видел.
– Может, по телевизору? Мы часто выступаем!
Но Семенов уже вернулся на кровать и снова начал раскачиваться.
– Какой у него диагноз? – тихо спросил Антон, когда они вышли в коридор.
Виктор улыбнулся.
– Врачебную тайну открыть требуешь? Мания у него. Один в квартире жил, от одиночества с ума сошел. Наткнулся однажды на статью о приметах, прочел все книги, которые сумел найти по этой теме, и теперь шагу не делает без оберегающих действий. По дереву стучит, лишь бы не сглазили, в одной тапочке никогда не ходит, все время что-то новое придумывает. Посмотри завтра утром, как он с кровати встает. Сначала двадцать минут с открытыми глазами лежит – от трехсот в обратном порядке считает, одеяло обязательно левой рукой откидывает, левую ногу на пол ставит. Потом уж правую. И снова сидит, считает. Потом одеяло в валик скатывает, на тумбочку кладет. По стене рукой проводит, потом по лицу. В общем, у него целая система. Уж не помню, что в каком порядке он делает, только уходит на этот «оберег» около двух часов. Представляешь? И злится очень, если ему кто-нибудь мешает. А если собьется, то обязательно сначала начинает. А так, он тихий. К другим не пристает, не дерется, в общем, никакого беспокойства не доставляет. А он тебя действительно только по телевизору видел? – Виктор с любопытством посмотрел на смутившегося эколога.
– Не только. Не хотел тебе говорить. Думал, он меня не вспомнит. – Антон почесал затылок. – Павел Петрович преподавателем работал, «Уголовное право» у нас вел. Умный мужик был. Два раза меня на экзамене заваливал. – Антон помолчал. – Сын у него года два назад погиб, вот он из университета и уволился.
– Как погиб?
– Несчастный случай. Он акробатом в цирке работал. С высоты упал и разбился.
Виктор помолчал.
– Понятно теперь, почему с ума сошел.
Они прошли мимо четвертой палаты, где лежал «эмбрион», и мимо пятой, где ворчал Матвеев.
Шестая комната поразила Антона. Аккуратно застеленная кровать, тумбочка, накрытая салфеткой, никаких бумажек на полу, разбросанных вещей – чистота и порядок. У окна стоял худой печальный юноша с острым носом и огромными, на выкате, глазами. Пижама его была выглажена, не было складок даже на локтях и коленях, словно он никогда не садился.
– Пятьдесят девять, – констатировал пациент.