В баре, как во всем здании, было пусто.
- А вы сами-то что здесь делаете? - поинтересовалась я.
- Я приехал в Москву, - спокойно ответил Иванов, отпивая из бокала, когда начались Дни корейской культуры. Дальний Восток интересует меня давно, и я всегда бываю здесь, если приезжают японцы, китайцы, вьетнамцы, корейцы. В общем, мне нравится, когда Дальний Восток становится чуточку ближе. Кто-то с ума сходит по Америке, подавай ему все западное, кто-то ищет экзотику на Ближнем Востоке, а меня вот интересует Дальний. А что в этом плохого?
- Вообще-то ничего, - призналась я. - Помню, как на выставке вы много интересного мне рассказывали. Дальний Восток, наверное, затягивает?
- Не то слово, - кивнул Станислав. - С каждым разом ты чувствуешь, что он открывает тебе все новые и новые тайны. Становится ближе и понятнее. А знаете, Леда, все люди, по большому счету, делятся на три категории. Одни органически не могут принимать чужую культуру, она кажется им непонятной и безобразной. Такие люди могут существовать только на своей почве, среди своего народа, пользуясь только своим языком. Все остальное для них по-настоящему чужое, и они его решительно отвергают. Другая категория - это те, кто воспринимает чужую культуру как данность. То есть своя культура близка и понятна, а из другой можно взять что-то полезное для себя. Но она все равно остается чужой, и относиться к ней можно только равнодушно. А вот третья категория - это те люди, что готовы принять чужую культуру, они не считают ее неприемлемой для себя, напротив, стараются как можно больше взять из нее, чтобы обогатить свой внутренний мир.
- Вы относитесь именно к третьей категории, - проговорила я. - Можно даже и не сомневаться.
- Вы тоже, - ответил художник, - хотя, возможно, сами еще этого не понимаете. А знаете, как можно легко распознать людей всех этих трех категорий? - Он сделал паузу.
- И как же? - поторопила я его. - Не тяните.
- Легко, - он улыбнулся. - Первые никогда не могут правильно произнести чужое имя или чужое название, обязательно исковеркают. Вторые могут и не ошибиться, но при этом будут смеяться, а вот третьи с легкостью произносят даже самые трудные имена и названия, и смеха у них это не вызывает.
- Ну и теорию вы разработали. - Я смеялась. - Конечно, за отсутствием чего-то лучшего сгодится и эта, но мне кажется, что вы слишком категоричны в своих выводах. Все может оказаться и совсем не так.
- Вероятно, вы правы, - он засмеялся вместе со мной, - но знаете, Леда, я ведь не на пустом месте построил свою теорию. Это результат многих лет наблюдения за людьми.
Давайте еще выпьем? - предложил он и, не дожидаясь моего согласия, отправился к стойке.
- Так вы, значит, еще и за людьми наблюдаете, - этими словами я встретила его, когда он вернулся, - и делаете это, наверное, исподтишка, чтобы они ничего не заметили. Вы, оказывается, вуаерист, мистер.
- Все люди в какой-то степени вуаеристы, - ответил он, забирая мою руку и чуть сжимая пальцы, - а что в этом плохого? Мы смотрим на других, оцениваем их, чтобы лучше понять самих себя.
- Ой, - я притворно сморщилась, - только не надо меня грузить всей этой философией! Давайте поговорим лучше о чем-нибудь приятном. Или интересном. Или смешном. Вы знаете какую-нибудь смешную историю?
- Знаю, и немало, - он кивнул. - А может, мы с вами будем чередоваться? Так, бокалы почти пусты, надо их снова наполнить.
- Я пас, - для верности я прикрыла рукой пустой бокал. - Мне еще ехать, а в пьяном виде, согласитесь, это весьма тяжело. Особенно когда трясет и мотает.
- Ехать? - Художник с удивлением посмотрел на меня.
- Конечно, - я кивнула. - В Москве мне больше делать нечего, поэтому, - я посмотрела на часы, - через пару часиков я отбываю в родной Питер.
- Уже? - огорчился художник. - А вам обязательно нужно уезжать? Может, все-таки задержитесь? Мы бы погуляли вечером по Москве, а потом...
- Что потом? - спросила я. - Бегали бы, высунув язык, в поисках места в гостинице?
- Зачем же? - Он улыбнулся и кончиками пальцев коснулся моей щеки. - Я же говорил вам, что сам коренной москвич и в Петербург переехал всего несколько лет назад. Здесь у меня осталась квартира родителей. Поэтому мы отлично сможем устроиться там.
Вот только этого мне не хватало! Только этого! Ночь в чужой квартире, да еще и с чужим мужиком, который, видимо, не станет разводить церемонии, а прямо и конкретно приступит к делу. То есть к моему телу. Нет уж! Не скажу, что я такая уж святая и всего одного мужчину знала, десятка три наберется за всю мою сознательную половую жизнь, но сейчас меня как-то на других не тянет, тем более что Герт всегда под боком. В последние три года отошла я от всех этих скоропалительных романов. Не нужно мне приключений на свою... Ладно, что он там распинается?
- Вы только не подумайте, Леда, - Иванов завладел обеими моими руками, - что я делаю вам какое-то непристойное предложение. Напротив, я отношусь к вам с уважением. Вы вообще можете остаться там одна, а я переночую у кого-нибудь из родственников.
- Только этого не хватало! - вырвалось у меня.
- Я готов выполнить любое ваше желание. - Иванов слегка сжимал мои руки. - Вы согласны?
- Нет! - Я резко освободилась. - Я обещала Герту, что вернусь сегодня вечером, и менять свои планы мне совершенно не хочется. Простите, если я вас обидела.
- Ничего, ничего, - заверил меня авангардист. - Это вы меня простите.
- Ничего, - сказала я. - Но сейчас я бы хотела покинуть вас, чтобы привести себя в порядок. Носик попудрить, сами понимаете.
- Дамская комната на втором этаже, - подсказал Иванов, - как выйдете в холл, сворачивайте направо и идите по коридору до конца. А я подожду вас в вестибюле.
- Не стоит, до свидания, - быстро произнесла я и, подхватив сумку, поспешила к выходу из бара.
Я точно следовала указаниям Иванова, но, наверное, что-то все же перепутала. Коридор не просто сворачивал вправо, он делал это несколько раз, а в конце никакой дамской комнаты не было, напротив, была лестница, ведущая вверх. Ладно, поднимусь туда, может, там она и должна быть.
Но лестница вывела меня к галерейке, откуда я рассматривала панно. Ну не идти же мне к этому Паку, чтобы он объяснил мне дорогу. Мне и одного разговора с ним вполне хватило. Мое дело вообще маленькое. Карчинский попросил меня передать вазу и письмо, что я и сделала. Стоп! Письмо! Чертово письмо, про которое я и не вспомнила. Нет! Как раз вспомнила. Хорошо еще, что не в поезде, когда он уже подъезжал бы к Питеру. Вот было бы дело! Так, придется извиниться перед этим нахалом и отдать ему письмо. Какое счастье, что меня задержал Иванов, иначе я давно бы отсюда убралась и про письмо точно не вспомнила бы.
Вот и знакомый коридорчик, а за ним приемная. Пустая по-прежнему. И дверь в кабинет приоткрыта. Может, Пак уже ушел куда-нибудь? В этом случае я просто оставлю письмо на столе и сама потихоньку уйду. Отличная мысль, на удивление все хорошо складывается.
Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Никого. Просто чудесно. Все так же осторожно, стараясь не шуметь, я вошла внутрь и приблизилась к столу. Но все мысли тут же вылетели у меня из головы, когда я увидела в углу груду черепков. Разбитая ваза! Та самая ваза, которую меня просил доставить сюда Карчинский и которую я везла с такими предосторожностями. И сомнений у меня никаких не было в том, что это та самая, потому что черепки покоились на мягкой бумаге розовато-кремового оттенка. Именно в нее и была завернута моя ваза.
Моя ваза! А этот придурок ее разбил! Уничтожил такую красоту! И как только рука поднялась?! Зачем, ну зачем он это сделал? Я в растерянности стояла посреди кабинета, глядя на груду черепков, но тут громкий и резкий голос прервал мои размышления.
- Ты всегда так долго возишься? - спросил резкий голос с очень сильным акцентом.
- Сейчас иду, - ответил ему низкий голос, показавшийся мне знакомым.
Конечно, это же голос Пака, с которым я разговаривала здесь какой-то час назад. Вот только уверенности и властности в нем поубавилось, наоборот, появились подобострастные нотки. Как, однако, быстро меняется человек в зависимости от обстоятельств.
Я торопливо обернулась. Сейчас они войдут сюда, а я тут одна в кабинете. И ваза эта разбитая... Я замерла, но из приемной никто не появился.
- Не инде<Иди сюда (корейск.).>, - нетерпеливо повторил голос.
Говорили где-то совсем рядом. И тут я заметила дверь, которая вела из кабинета в соседнее помещение. Что же я удивляюсь? Точно такая дверь была в кабинете банкира Ивлева. А соседняя комната, наверное, специально оборудована для отдыха. Не утерпев, наплевав на всякую осторожность, я подошла поближе. Что-то говорят, но что именно - непонятно. Да и на чужом языке, кажется. Жаль, что я не знаю корейского. И друзей у меня таких нет.
Есть! В мозгу что-то щелкнуло. У меня нет, но у Герта есть его приятель Юрка Ли из этого "Сада наслаждений", что ли. Когда мы там были, то его кто-то позвал на своем языке. Значит, он понимает. А мне что делать? Разве что записать это все. Хорошо бы не слишком все исказить. Я торопливо шарила по карманам, но вспомнила, что блокнот убрала в сумку. Теперь надо осторожненько открыть ее и достать незаменимое орудие производства. Я торопливо шарила рукой, но блокнот куда-то завалился. Вместо него я нащупала небольшой пластмассовый предмет. А это еще откуда? Я вытащила неизвестный предмет на свет божий и чуть по лбу себя не хлопнула.
Растяпа! Вот растяпа! Если в таком возрасте у меня склероз начался, то это весьма чревато. В руке я держала диктофончик, с которым отправилась по заданию шефа послушать веселых хохлов. Собиралась еще в редакции продемонстрировать всем украинский юмор, да как-то забыла. А вот теперь диктофончик здесь, и очень кстати!
Вот только слышно ужасно плохо. Я прижалась ухом к двери, но все равно с трудом могла разобрать лишь некоторые слова. Была не была! Я осторожно толкнула дверь. Она даже и не скрипнула, зато до меня стали доноситься отчетливые голоса.
- Я же все объяснил, - произнес Пак, - чего же вы еще хотите?
- Где художник? - закричал первый. - Что мне твои объяснения!
- Ка ай он да<Он не придет (корейск.).>, - произнес Пак, стараясь говорить спокойно.
- Кы ге тён мари?<Это точно? (корейск.)> - Голос стал пронзительным.