Мистер Нейсби о чем-то размышлял.
— Мне все равно, о чем толкует ваш подручный, инспектор, — сердито вмешался он. — Молодой Дуайт не прикасался ни к ножу, ни к буфету. Спросите Кристабель. И потом, разве вы сами не помните? Разве вас здесь не было?
— Нет.
— Верно, не было! Теперь я припоминаю. Вы с Бетти были наверху. Вы вошли в тот момент, когда Элинор, молодой Дуайт и я вернулись из столовой. Элинор несла на подносе бокалы.
Верно. Ник вспомнил.
Он закрыл глаза. Он попытался во всех подробностях мысленно воспроизвести ту сцену. Кристабель у камина. Винс Джеймс за столиком для игры в нарды. Элинор, несущая на одной руке поднос. Дуайт Стэнхоуп, который небрежно следует за дочерью, сунув руки в карманы. Нейсби… нет, вспомнить, где тогда был Нейсби, он не мог.
То в целом обычное происшествие вдруг приобретало немалую важность; однако его смысл ускользал от Ника, как будто он стучался в запертые двери подсознания. Далее, во всяком случае, ничего не случилось. Они разговаривали — довольно бессвязно — до половины первого; потом все пошли спать.
Ник открыл глаза.
Он ходил вокруг стола, забыв о присутствии мистера Нейсби. Сейчас, как оказалось, он стоял перед картиной Эль Греко «Озеро».
Сюжет картины был малопонятен. Озеро размером с Кенсингтонский пруд на фоне мексиканского или южноамериканского пейзажа окружала группа людей; очевидно, они собирались нырнуть в воду. Люди стояли спиной к зрителю, в воде отражались их алчные лица — художник замечательно передал выражение. На заднем плане на коленях стояла фигура, в которой угадывался христианский монах; он, видимо, молился. Из-за куста выглядывала другая фигура, по всей вероятности женская; женщина смеялась.
Картина вызывала чувство неловкости, неприязнь, однако невозможно было отрицать мастерство художника.
— Нравится? — спросил мистер Нейсби.
— Что? А, нет, не нравится. А вам?
— Сам я не разбираюсь в искусстве, — самодовольно заявил мистер Нейсби. — У меня нет на него времени. Хотя должен сказать, в этой картине больше смысла, чем в большинстве других.
Он хмыкнул, не разжимая губ.
Смитон, продолжавший свои манипуляции у противоположного конца стола, поднял голову.
— Третьи отпечатки на ручке ножа, — бесстрастно сообщил он, — принадлежат мистеру Нейсби, инспектор. В точности как мы и предполагали. Значит, здесь все ясно. Его отпечатки имеются на ручке вместе с отпечатками мистера и мисс Стэнхоуп, и больше их нет нигде.
— Рад слышать, — ухмыльнулся мистер Нейсби. — Рад показать свою невиновность. Хотя я в ней и не сомневался. Могу я сделать для вас что-нибудь еще, молодой человек?
Ник подошел к стулу, на котором сидел мистер Нейсби.
— Да. Вы можете объяснить мне, что такое «Золотой человек».
Напротив, в бильярдной, капитан Доусон и Винс Джеймс играли в настольный теннис, а Элинор Стэнхоуп сидела сбоку и наблюдала за ними.
Зеленую деревянную столешницу с сеткой положили поверх бильярдного стола, над которым висела электрическая лампа под коническим абажуром. Зал был просторный, многооконный, и проемы располагались близко друг к другу. За окнами цветного стекла с гербами можно было видеть, как в сгущающихся сумерках падает снег. Элинор сидела на кожаном диване, который стоял в своеобразной нише между окнами. В ярком пламени камина виднелась стойка с киями.
— Девятнадцать-двадцать, — считал Винсент Джеймс.
Произнеся «Двадцать», он сделал ловкое движение кистью, и шарик полетел на сторону противника; отбить крученый удар было невозможно.
— Партия! — объявил Джеймс. — Хотите сыграть еще одну?
— Нет, спасибо, — медленно ответил капитан. — Предыдущая партия, как мне показалось, закончилась, даже не успев начаться.
— Прекрати, Рыжик! — вмешалась Элинор. — Не нужно выходить из себя. Успокойся!
Лицо капитана Доусона, так же как и его шевелюра, оправдывало данное ему прозвище. Он являл собой интересное зрелище в комнате, обитой розовыми палисандровыми панелями.
— Пустяковые игры, — медленно проговорил он. — Если бы меня обставили в чем-нибудь важном, я бы не беспокоился. Но мячик для гольфа, или шарик для пинг-понга, или даже головоломка, где стоит вкатить на место один шарик, как все остальные выпадают, возбуждают во мне самые низменные инстинкты, как у гунна Аттилы.
— В чем дело, дружок?
— Ни в чем. Все нормально.
— Настольный теннис не пустячная игра, — возразил Винс. — Отличная тренировка для большого тенниса. Фред Перри…
— Рыжик все время стоял слишком близко к столу, — заметила Элинор. — Винс, почему ты ему не сказал?
— Старушка, не мое дело говорить ему. Мое дело — выигрывать. Если ему хватает глупости, чтобы… — улыбка заменила обидные слова, — пусть он сам о себе и заботится.
Капитан Доусон оглядел своего партнера с искренним интересом.
— Скажите, есть ли такая игра, в которой вы не сильны?
Винс рассмеялся. Он был доволен.
— Не знаю, дружок. Стараюсь поддерживать форму во всех возможных спортивных играх.
— Лакросс? Пелот? Бейсбол? «Плюнь-в-океан»?
— Старина, я никогда не слышал об игре под названием «Плюнь-в-океан».
— Да нет, ничего такого, — мрачно ответил капитан. — Такая карточная игра.
Винс взял шарик для пинг-понга и начал подбрасывать его.
— Я не претендую на всезнайство, Доусон. К примеру, я совершенно не разбираюсь в лодках…
— Кораблях, — поправил его капитан. — Кораблях, великий Христофор!
— Ну, кораблях. Хотя я не понимаю, почему вы, моряки, так нервничаете, если корабль назвать лодкой. В конце концов, лодки ведь тоже плавают по морю.
— Ходят.
— Плавают, ходят — какая разница? В общем, в кораблях я не разбираюсь. И в живописи, кстати, тоже.
Наступило молчание, нарушаемое лишь цоканьем целлулоидного шарика по поверхности стола. Капитан Доусон медленно положил ракетку.
— Интересно, что вы имеете в виду?