На следующий день Ванс проснулся поздно. Прошлым вечером я был вместе с ним на «Скандалах», и в полной растерянности пытался понять, почему у него появилось странное желание пойти туда – такого рода развлечения он ненавидел.
Днем он вызвал свою машину и приказал ехать в отель Белфильд.
– Придется нам еще раз навестить пленительную Элис, – сказал он. Мисс Ла Фосс приняла нас с видом человека, предвидящего этот удар судьбы, но тем не менее негодующего на него.
– Так я и знала! – Она насмешливо покачала головой. – Вероятно, вы приехали сообщить, что полиция узнала обо мне без малейшей помощи с вашей стороны. – Ее презрение было почти величественно. – Ну, притащили вы их с собой? Приятный вы парень, нечего сказать. Но я сама виновата, не следовало быть такой дурой.
Ванс неподвижно ждал, пока она кончит свою полную презрения тираду. Затем он любезно поклонился.
– Действительно, я заглянул засвидетельствовать свое почтение и сообщить, что полиция представила доклад о знакомых мисс Оделл и что вашего имени там нет. Вы казались вчера несколько обеспокоенной этим, и я решил, что мне предоставляется случай совершенно вас успокоить.
Вся ее сварливость исчезла.
– Это правда?… О, господи! Я прямо не знаю, что случится, если Луи узнает, что я проболталась.
– Я уверен, что он этого не узнает, если вы сами не сочтете нужным ему сказать. Не будете ли вы настолько великодушны, чтобы разрешить мне присесть?
– Конечно, простите, пожалуйста. Я как раз пью кофе. Присоединяйтесь ко мне.
Она позвонила и приказала подать еще два прибора.
Ванс полчаса тому назад выпил две чашки кофе, и я был потрясен тем энтузиазмом, с которым он принялся за ужасный гостиничный напиток.
– Я с некоторым опозданием побывал вчера на «Скандалах», – небрежно заметил он. – Как это вы сами не посмотрели его раньше?
– Я была так занята, – сообщила она. – Я репетировала в «Двух королевах», но эту постановку отложили.
– Вы любите такие пьесы? – спросил Ванс. – Я думаю, что их труднее ставить, чем обыкновенную музыкальную комедию.
– Правильно! – Мисс Ла Фосс приняла вид знатока-профессионала. – И они не удовлетворяют актера. В них теряется индивидуальность. В них негде развернуться таланту. Они… безжизненны, понимаете?
– Я так себе это и представлял. – Ванс отважно хлебнул кофе. – Но все-таки в «Скандалах» было несколько номеров, которые могли бы подать очаровательнее; они как будто прямо предназначались для вас.
Я думал о том, как бы вы это сделали, и эти мысли очень испортили мне впечатление от той актрисы, которая там играла.
– Вы мне льстите, мистер Ванс. Правда, у меня хороший голос. Я очень старательно занималась. И я училась танцам у профессора Маркова.
– В самом деле? – Я уверен, что Ванс никогда не слыхал этого имени, но его восклицание создавало впечатление, что он относится к профессору Маркову, как к одному из самых известных балетмейстеров мира. – Нет, в таком случае, вам, конечно, надо было играть главную роль в «Скандалах». Актриса, которую я видел, поет посредственно, а танцует просто неважно. Кроме того, она во многом уступает вам в привлекательности. Признайтесь, не хотелось ли вам хоть немножко, когда вы смотрели «Скандалы» в понедельник, спеть «Китайскую колыбельную»?
– О, я не знаю, – мисс Ла Фосс задумалась. – У них там слишком слабый свет, и я не очень хорошо выгляжу в вишневом. Но, в общем, костюмы восхитительны, правда?
– На вас они всегда будут восхитительны. А какой цвет вы предпочитаете?
– Я люблю желто-коричневый оттенок, – с воодушевлением отозвалась она, – хотя и не так уж плохо выгляжу в голубом. Но один художник мне сказал, что я всегда должна носить белое. Он хотел написать мой портрет, но джентльмену, с которым я тогда дружила, это не понравилось.
Ванс оценивающе взглянул на нее.
– Я думаю, что ваш друг художник был прав, вам бы очень подошла сцена в Сен-Морице из «Скандалов». Маленькая брюнетка, которая пела песенку про снег, вся в белом, была прелестна, но лучше, если бы у нее были золотые волосы. Смуглые красавицы больше подходят для юга. Мне показалось, что ей не хватало живости и блеска для швейцарского зимнего курорта. У вас бы это вышло изумительно.
– Да, мне это больше понравилось, чем китайский номер. Белая лиса – мой любимый мех. Но если у тебя один номер выигрышный, а в другом тебя не видно, тогда все кончено, тебя забывают. – Она грустно вздохнула.
Ванс поставил чашку и взглянул на нее с упреком.
– Дорогая моя, зачем вы мне солгали о том, когда именно мистер Мэнникс пришел к вам вечером в понедельник? Это было не очень любезно с вашей стороны.
– Что вы имеете в виду? – воскликнула мисс Ла Фосс с негодованием, но испуганно.
– Видите ли, – объяснил Ванс, – сцена в Сен-Морице происходит в одиннадцать часов вечера и завершает собой программу. Поэтому вы не могли видеть ее и в то же время принимать мистера Мэнникса в половине одиннадцатого. Итак: в котором часу он пришел сюда в понедельник вечером?
Девушка покраснела от раздражения.
– Какой вы скорый, а! Вам бы следовало служить сыщиком! Ну и что, если я пришла домой после спектакля? Это что – преступление?
– Вовсе нет, – мягко ответил Ванс. – Но вы проявили некоторое недоверие ко мне, когда сказали, что пришли домой рано. Я не хочу причинять вам беспокойства. Напротив, я бы хотел уберечь вас от него. Если полиция начнет разнюхивать, в чем тут дело, она может на вас наткнуться. Но если я смогу дать прокурору точные сведения о некоторых событиях, связанных с ночью понедельника, то опасность объясняться с полицейскими для вас исчезнет.
Глаза мисс Ла Фосс внезапно приобрели суровое выражение. Она нахмурилась.
– Слушайте! Мне нечего скрывать, и Луи – тоже. Но если Луи просит меня сказать, что в половине одиннадцатого он был там-то и там-то, я так и буду говорить, понимаете? Я себе так представляю дружбу. У Луи были свои веские причины просить меня об этом, иначе бы он не попросил. Во всяком случае, если уж вы меня обвиняете в нечестной игре, то я вам скажу, что он пришел сюда после полуночи. Но если меня спросит об этом еще кто-нибудь, то, черт меня побери, если я расскажу ему что-либо, кроме истории о приходе в половине одиннадцатого. Понимаете?
Ванс поклонился.
– Понял. Вы мне за это нравитесь.
– Но подождите, – заторопилась она, со сверкающими от возбуждения глазами. – Луи мог и не приходить сюда до полуночи, но если вы думаете, что он знает что-нибудь о смерти Марджи, то вы с ума сошли. У него с Марджи все было кончено год назад. Да он едва помнит о ее существовании! И если какой-нибудь идиот из полиции вобьет себе в голову, что Луи замешан в этом деле, я буду подтверждать его алиби – да поможет мне бог! – если даже это будет последним, что мне суждено сделать в жизни.
– Вы мне все больше и больше нравитесь, – сказал Ванс; и когда она, прощаясь, протянула руку, он поднес ее к губам.
В машине Ванс был задумчив. Он заговорил только у здания уголовного суда.
– Эта простушка Элис – привлекательное создание, – сказал он. – Она слишком хороша для Мэнникса. Женщины так хитры и так доверчивы. Женщина может читать в душе мужчины с почти волшебной проницательностью, но, с другой стороны, она слепа, когда дело касается ее мужчины. Заметьте веру милой Элис в Мэнникса. Возможно, он сказал ей, что работал в конторе в понедельник вечером. Конечно, она не верит этому, но она знает, заметьте, знает, что ее Луи не мог быть причастным к смерти Канарейки. Ну хорошо, будем надеяться, что она права, и Мэнникс не будет арестован, по крайней мере до тех пор, пока не будет поставлен новый спектакль на его средства… Боже! Если для того, чтобы быть детективом, требуется посещать ревю – я вынужден подать в отставку. Впрочем, слава богу, что леди не посетила в понедельник вечером кино!
Приехав в прокуратуру, мы нашли Маркхэма и Хэса совещающимися. Перед Маркхэмом лежал блокнот, страницы которого были испещрены записями. Его окутывало облако сигарного дыма. Хэс сидел напротив него, положив локти на стол, а подбородок на руки. Он казался все тем же забиякой, но был чем-то расстроен.
– Я рассматриваю вместе с сержантом это дело, – пояснил Маркхэм, бегло взглянув в нашу сторону. – Мы пытаемся привести факты в относительный порядок, чтобы выяснить, не пропустили ли мы чего-нибудь. Я рассказал сержанту об угрозах доктора Линдквиста и о том, что постовой Фиппс не опознал Кливера. Но чем больше мы узнаем, тем безнадежнее, по-видимому, запутывается все дело.
Он собрал все бумаги и скрепил их зажимом.
– Фактически у нас нет улик против кого бы то нибыло. Сомнительные обстоятельства связаны со Скилом, доктором Линдквисгом и Кливером, да и наше интервью с Мэнниксом не освобождает его от подозрений. Но что мы имеем, когда разберемся во всем этом как следует? У нас есть отпечатки пальцев Скила, которые могли быть оставлены, однако, в понедельник днем. Доктор Линдквист приходит в ярость, когда мы спрашиваем, где он был в понедельник вечером, а потом предлагает нам неубедительное алиби. Он уверяет, что питал к девушке отцовские чувства, тогда как в действительности был в нее влюблен. Кливер отдал брату на вечер свою машину и солгал об этом, чтобы я думал, что он был в понедельник вечером в Бунтоне. А Мэнникс дает уклончивые ответы на все вопросы, касающиеся его отношения к девушке…
– Не сказал бы, что у вас собрана плохая информация, – сказал Ванс, усаживаясь рядом с сержантом. – Это все могло бы оказаться чертовски ценным, если бы было приведено в надлежащий порядок. Мне кажется, вся трудность заключается в том, что не хватает нескольких составных частей этой загадки. Найдите их, и я ручаюсь, что все встанет на свои места, как в мозаике.
– Легко сказать найдите, – проворчал Маркхэм. – Если бы мы знали, где их искать.
Хэс зажег потухшую сигару и сделал нетерпеливое движение.
– От Скила нам, вероятно, не отделаться. Он – тот парень, который сделал это, и не будь тут Эйба Рубина, я бы уже вытряс из него всю правду. И, кстати, мистер Ванс, у него был собственный ключ от квартиры мисс Оделл. – Он нерешительно взглянул на Маркхэма. – Не хочу, сэр, выглядеть критиканом, но кажется мне, что мы напрасно тратим время в погоне за этими джентльменами – дружками Оделл – Кливером и Мэнниксом, и этим самым доктором.
– Может быть, вы и правы. – Маркхэм, казалось, был склонен к тому, чтобы согласиться с Хэсом. – Во всяком случае, я бы хотел узнать, почему Линдквист вел себя таким образом.
– Ну, может быть, это что-нибудь и прояснит, – уступил Хэс. – Если док так далеко зашел с мисс Оделл, что угрожал застрелить ее, и если он вышел из себя, когда вы попросили его предъявить свое алиби, то, может быть, он скажет нам что-нибудь? Почему бы нам его не припугнуть?
– Отличная мысль, – отозвался Ванс.
Маркхэм взглянул в свою записную книжку.
– Я совершенно свободен сегодня днем, так что вы сможете доставить его сюда, сержант. Если понадобится, вручите повестку, но только чтобы он приехал. И сделайте это сразу же. – Он нервно побарабанил пальцами по столу. – Я собираюсь заняться этими людишками, которые запутывают все. Линдквист так же хорош для начала, как и другой. Либо я приведу все эти таинственные подозрения в такой вид, что с ними можно будет работать, либо я докопаюсь, что они знают. Тогда мы будем видеть, на чем стоим.
Хэс мрачно пожал всем руки и вышел.
– Бедный страдалец, – вздохнул Ванс, глядя ему вслед, – отчаянию, боли и гневу открыты пути в его душу.
– И в вашу бы были открыты, – огрызнулся Маркхэм, – если бы газеты все время терзали вас за безделье… Кстати, не собираетесь ли вы сегодня сообщить аам какие-то радостные вести или что-нибудь в этом роде?
– Кажется, я питал такую надежду. – Несколько минут Ванс безразлично глядел в окно. – Маркхэм, этот Мэнникс притягивает меня, как магнит. Он утомляет и раздражает меня. Он заполняет мои грезы. Он тяготеет надо мной, как проклятие.
– Это и есть ваши новости?
– Я не успокоюсь, – продолжал Ванс, – пока не узнаю, где Луи Мэнникс был с одиннадцати до двенадцати ночи в понедельник. Он был где-то, где ему не следовало быть. И вы, Маркхэм, должны это выяснить. Пожалуйста, нажмите на него. Он заговорит под надлежащим давлением. Будьте жестоки, старина: пусть подумает, что вы подозреваете его в убийстве. Спросите его про манекенщицу – как ее зовут? Да, Фризби. – Он внезапно замолчал и нахмурился. – О, господи! Интересно, как… Да, Маркхэм, вы должны обязательно спросить его о ней. Спросите его, когда он видел ее в последний раз; и попробуйте, спрашивая, выглядеть таинственным и всезнающим.
– Послушайте-ка, Ванс, – Маркхэм был раздражен, – вы твердите мне о Мэнниксе уже три дня. Что в нем такого особенного?
– Интуиция, мой психический темперамент влечет меня к нему.
– Я поверил бы, если бы не знал вас пятнадцать лет. – Маркхэм пожал плечами. – Я вызову Мэнникса, когда кончу с Линдквистом.