– Пришли. Илюша здесь, – сказал Иннокентий.
Услышав эти слова, Анжелика, нетвердо ступая, подошла к свежему холмику и, упав на него, стала рыдать в голос. Мы с Иннокентием стояли, понимая, что ей нужно дать выплакаться.
Спустя некоторое время плач прекратился и Анжелика зашептала молитву. Поначалу слов невозможно было разобрать, но потом ее голос окреп, и я, к своему удивлению, поняла, что молитва на латыни. Переведя дыхание, Анжелика перешла на церковнославянский и без всякого затруднения выговаривала слова архаичного языка, половину которых я не понимала.
– Господи, святой вседержитель, владыка света и владыка тьмы, прими и успокой раба твоего, не дай душе пасть в пропасть бездонную, а введи ее в чертоги златые, трубами херувимов осененные…
Хотя я не очень знакома с христианскими молитвами, мне стало ясно: Анжелика произносила слова, далеко выходящие за рамки церковного канона. Может в Америке так молятся методисты или баптисты? Не знаю. «Владыка света и владыка тьмы» – это уж прямо говардовщина какая-то. В смысле, толкиеновщина. Ну и христианочка…
– Валерия, – наклонился ко мне Райс, – что она говорит?
– Она читает молитву на латыни, – прошептала я ему. – Но, по-моему, очень странную. Если только я правильно поняла.
– Она что – так хорошо знает язык?
– Вы же сами говорили, что она училась в Америке… Может быть, и латынь выучила.
Анжелика тем временем прекратила молиться, наклонилась, порылась у себя за пазухой и достала мешочек из хлопчатобумажной ткани, висевший у нее на шнурке. Она высыпала содержимое кулька на могилу. Там оказались несколько желтых перышек, какие-то соломинки, щепотка песку. Мы смотрели на все эти манипуляции, не зная, как реагировать.
Прошептав еще пару слов, российская гостья поднялась с колен и, повернувшись к нам, произнесла обычным голосом:
– Здравствуй, Иннокентий.
– Здравствуй, – недоверчиво прошептал он, – Лика, дорогая, ты пришла в себя…
– Да, со мной все в порядке…
– Ну, слава Богу… – Иннокентий обернулся в поисках, куда бы присесть и не найдя ничего лучше, примостился на новенькое надгробие соседней могилы и закурил.
Его сестра исподлобья посмотрела на меня:
– Ты не говорил мне, что развелся с Еленой… Живешь во грехе?
– Познакомься, это Валерия. Я попросил ее побыть с тобой во время твоего визита в Израиль.
– Мне никто не нужен…
– Послушайте, Иннокентий, – я тронула его за рукав, – если ваша сестра во мне не нуждается, зачем нужно навязывать ей мое общество?
– Мне лучше знать, – резко ответил он. – Лика, ты не знакома со здешними реалиями, можешь заблудиться, вокруг надписи на иврите. Нет, тебе нужен сопровождающий. И Валерия, человек опытный в этом вопросе, всегда подскажет, поможет. Соглашайся.
– Не называй меня Ликой! – резко ответила она.
– Почему?
– Я приняла другое имя. Святыми продиктованное.
– Что?! – Иннокентий бросил окурок и растоптал его. – Святы… Ты в своем уме?! Где ты нахваталась этих глупостей? В Мичиганском университете?
Не-Лика молчала и не двигалась. Я проследила за ее взглядом. Она неотрывно смотрела на перышки, высыпанные на могилу. Легкий ветерок успел снести их с холмиками, и они плавно отлетали все дальше и дальше.
– Простите, – обратилась я к ней, избегая называть ее каким-либо именем, – как я поняла, вы – верующая христианка?
– Никакая она не христианка, она, слава Богу, еврейка! – выпалил Райс.
– Подождите, Иннокентий, дайте ответить вашей сестре.
– Я еврейка и христианка… – наклонила она голову.
– Но это невозможно. Одно исключает другое!…
– Ну почему же, доктор? – возразила я, словно бы для того, чтобы поддержать странную гостью. – Разве вы не знаете, что в Израиле существуют христианские миссионеры? Они еще называют себя мессианскими евреями? – я вела себя так, будто мне ежедневно приходится вступать в теологические споры и ничего странно здесь не происходит. – В русскоязычных газетах постоянно печатаются их объявления, за которые редакция не несет никакой ответственности – это указывается особо рядом с подобными текстами.
– И что же там пишут? – в голосе Иннокентия послышалось раздражение. Накормить страждущих, вылечить больных и подобные штучки, на которые ловятся простаки?!
– Иннокентий, не богохульствуй! – остановила его сестра.
– Пойми же ты, – повернулся он к ней, – ты моя младшая сестра, самая любимая, и сейчас я вижу, что с тобой происходит. Ну ладно, Илюша – он всегда был немножечко не от мира сего… Но ты, такая разумная, что же с тобой произошло? Когда эти миссионеры смогли затянуть тебя в свои сети?
– Иннокентий, не надо, – я пыталась утихомирить его. – Давайте поедем домой, уже темнеет.
– Они не имеют ко мне никакого отношения, эти твои миссионеры, – ровным голосом ответила Анжелика. – Я – харамитка.
– Нет, Валерия, я так не могу… – Иннокентий демонстративно схватился за сердце. – Что еще за харамитки такие? Ты что, Анжелика, при храме каком нибудь служишь? Вроде вавилонской блудницы?
– Тьфу! – сплюнула она и отвернулась.
– Насколько мне известно, – осторожно начала я, – слово «херем» в иврите обозначает отлучение верховным духовным судом, или, одним словом, анафема. Следовательно, харамиты, – по логике языка, – должны представлять собой отлученных. Либо считающих себя таковыми.
Сестра Иннокентия впервые с момента нашего разговора посмотрела на меня с подобием интереса.
– Христос был харамитом! – убежденно сказала она. – И мы по всему миру собираем последователей его учения. К нам идут те, кто хочет познать блаженство соединения с Христом, таким же отлученным, как и они.
– Марш в машину! – приказал Иннокений. – Я сыт по горло!
– Позвольте вопрос, – обратилась я к ней. – Скажите, ваш муж тоже был харамитом?
– Да, разумеется, – ответила Анжелика. – Илья первый понял, что за ними истина. А потом и я сподобилась.
Машина уже въезжала в Ашкелон. Я попросила остановить возле центральной автобусной станции – Даша просила купить тетрадки.
– Спасибо, Валерия, – Иннокентий вытащил бумажник. – Сколько я вам должен за потраченное время?
Приняв гонорар и его заверения в том, что мы еще увидимся, я вышла из машины.
В торговом центре «Гирон» было, как всегда, многолюдно. Люди просто прогуливались, толпились возле киосков, торгующих бижутерией и сотовыми телефонами, приценивались к кувшинчикам и резным статуэткам, выставленным прямо посредине широкого мраморного коридора между магазинчиками. Слева доносился слащаво-мужественный голос Хулио Иглесиаса, весьма почитаемого в наших палестинах. Из магазина «Суперфарм» лился приторный аромат и приятный голос диктора объявлял, на какие товары сегодня скидки. Услышав, что моя любимая помада «Пупа» продается за полцены, я тут же направилась к «Суперфарму». Но, завернув за угол, остановилась.