– Здесь уже была полиция. Они забрали тело и всех нас расспрашивали, сказала Барбара. Она смотрела по сторонам. Ей явно не нравилось, что все прекратили работать и с любопытством рассматривают закутанную в платок Анжелику.
– Он лежал, завернутый в белую простыню, – сказал один из стоявших поблизости, маленький рыженький парень.
– Причем так плотно, с головой, что мы сначала не поняли, что это. Меир предложил развернуть, но я вызвал по сотовому полицию.
– А где были его вещи? – спросила я, вспомнив, что в кабинет к Иннокентию Илья вошел полностью экипированный для походной жизни.
– Ничего не было, – снова отозвался рыжий. – Мы даже вокруг посмотрели, ничего не было.
– Он никогда не расставался со своим рюкзаком, – сказала Барбара. – У Лайджа там был весь дом.
Видя, что народ не желает расходиться, Барбара объявила получасовой перерыв. Все принялись доставать бутерброды и термосы.
К нам подошел лысый толстяк с бородой и в кедах и обратился к Анжеле по-русски:
– Пойдем с нами, помянем твоего друга. Хороший был мужик.
Толстяка я узнала – я видела его с Ильей в день моего знакомства с доктором Райсом. Мы сели на камни, расставленные вкруговую. Большая плоская плита служила столом. К нам подошли еще несколько человек, видимо составляющие русскую часть бригады археологов, и на плите появилась початая бутылка водки, одноразовые стаканчики и немудреная закуска: огурцы, помидоры, брынза и ломти черного хлеба. Один из сидящих споро разлил по стаканчикам водку, каждому досталось немного. Анжелика выпила, я отказалась. Словоохотливый бородач представил нам сидящих. Двое, Костя и Роман, были студенты, подрабатывающие для оплаты учебы, Геннадий, высокий темноволосый молодой человек, попал сюда по направлению с биржи труда. А Петр, мужчина лет сорока, ничем не примечательной внешности, сидящий с книжкой по археологии в руках, был туристом из России, гостящим у родственников. В общем, компания собралась пестрая.
Когда все выпили, не чокаясь, я спросила бородача, которого звали Ефимом.
– Скажите, а что Илья нашел примерно два месяца назад?
– Много чего, – усмехнулся Петр, – вот саркофаг, например…
– Он знак на нем увидел и жутко обрадовался, – добавил Геннадий.
– Какой знак? – удивилась я.
Рабочие загалдели наперебой. Только бородач сидел в стороне и не принимал участия в обсуждении знака. И Анжелика была слишком уж тихой.
Словно подтверждая мои подозрения, она поднялась со своего камня и подойдя к Ефиму, отвела его в сторону и о чем-то оживленно заговорила. Он отвечал ей, словно оправдываясь, но она продолжала наступать. Со стороны их движения напоминали странный танец, когда партнер делает шаг назад, а партнерша тут же снова сокращает расстояние.
– Нет, как она ей заявила, – давился со смеху один из студентов, кажется Костя, хотя после поминального стакана это было не вполне тактично, – убери свою …, пожалуйста. И по-русски, надо признать.
– Кто? – спросила я.
Студенты наперебой принялись рассказывать:
– Назиля, татарка, тоже здесь работает.
– Да вон она, – показал рукой Рома.
Оглянувшись, я увидела толстую бабищу, копавшуюся в песке. Весу в ней было не менее ста двадцати килограммов, а такой широкой задницы я в своей жизни не видала.
– И что она натворила? – спросила я.
– Когда откопали саркофаг, Барбара чуть с ума не сошла от счастья. Она его чуть не облизывала, всех отгоняла, пользовалась только самыми нежными кисточками. Там внутри сохранилась прекрасная мозаика, а на ней иероглифы. А у Барбары как назло пленка кончилась. И во время обеденного перерыва она поехала домой за какой-то особой сверхчувствительной пленкой для фотоаппарата. Нас всех предупредила, чтобы мы до саркофага не дотрагивались.
– А вы дотронулись?
– Не мы, Назиля… Она решила проверить, влезает ли ее тухес в усыпальницу фараонов. И всю мозаику, к чертям собачьим, осыпала.
– Убить ее мало за такое, – проворчал рядом сидящий Петр.
– Как она умудрилась туда влезть, ума не приложу! – удивился Геннадий. – Мы ее потом вчетвером из саркофага вытаскивали – застряла.
– А у Барбары русский от злости прорезался, – снова засмеялся Костя. Назилька потом жаловалась, что та с ней некультурно обошлась. Но Барбара сказала «пожалуйста»…
– Это произошло до трагического инцидента с Илюшей или после?
Роман сразу погрустнел.
– Илюшу нашли в саркофаге на следующее утро, – ответил он.
Барбара закричала, призывая всех закончить перерыв. Рабочие встали из-за импровизированного стола и пошли к месту, где они оставили свои инструменты. Ко мне подошел Геннадий.
– Вы, наверное, не помните меня, – сказал он скорее утвердительно, нежели в качестве вопроса, – мы с женой приходили к вам переводить документы, когда только приехали в страну.
– Может быть, – ответила я, – я, к сожалению, не помню. Ко мне многие приходят…
– Да, я понимаю, просто…
– Говорите, Гена, я вас внимательно слушаю.
– Вы тогда нам так хорошо посоветовали насчет квартиры, и про холодильник, спасибо вам за это.
– Не за что, просто я стараюсь помогать по мере возможности…
– Мы разошлись с женой, – вдруг сказал он, словно хотел сбросить тяжкий груз с души.
– Я сожалею…
– Она осталась в квартире, а я ушел. Пару раз ночевал у Илюши, а иногда здесь, в спальнике – он дал мне свой…
– Генка, где же ты? Давай сюда! – закричали с раскопок.
– Извините, я должен бежать.
– Геннадий, зайдите ко мне на работу, скажем, завтра, после четырех. Вам удобно?
– Да, – кивнул он на ходу.
– Там вы мне все и расскажете. Хорошо?
– Приду! – крикнул он и побежал к своим.