– Ничего я не скрываю. Просто к слову не пришлось.
– А почему именно его? – недовольно спросил толстяк. Он досадовал, что центр внимания перешел на тщедушного Изю.
– Вы помните, во время вольфовской предвыборной кампании в газете «Слух» появился ряд статей. Они были резко направлены против русскоязычного кандидата. Там еще писали, что Вольф агент русской мафии, и как только он придет к власти, то сразу в городе нельзя будет пройти по вечерам, усилится преступность, а наркотики будут продавать на каждом углу.
Эстер, вдова Руби, отняла от глаз платок:
– Я помню этого журналиста. Его зовут Рон Шазар. Когда он пришел к нам, то страшно удивился, что у нас нормальный дом, кожаная мебель, а Руби ездит на «Ровере». Шазар нагло заявил мужу, чтобы тот признался, откуда у него столько денег. Руби выставил его за дверь. И после этого визита началась помойная грязь в газете. Он договорился, буквально, до того, что таких, как мой муж, надо уничтожать физически!
– Что, так прямо и сказал? – спросила дама с красными розами.
– Во всяком случае, общий смысл статей был таков.
– И что теперь?
– Теперь им заинтересовалась полиция, – ответил Изя и полез за сигаретой.
– Правильно! – одобрил толстяк. – Таких сразу надо сажать. Чтобы знали! Борзописцы!
Не хватало еще, чтобы он разразился монологом городничего из «Ревизора».
– Вы не хотите уйти? – я подошла к своему подопечному.
– Нет, это было бы неудобно… – серьезно ответил Суперфин. – Если мы пришли, то должны находиться здесь не менее получаса. Так положено.
– Вы большой знаток правил и манер, – сказала я, лишь бы поддержать разговор.
– Ничего не поделаешь. Мне по долгу службы приходилось бывать на различных мероприятиях – как счастливых, так и печальных.
– Простите, Эдвард, а что это за служба?
– О! – улыбнулся он совсем по-американски, на все тридцать два зуба. За свои годы кем я только не был! И рекламным агентом, и объезчиком лошадей, и преподавателем философии в мичиганском университете.
– А сейчас чем вы занимаетесь?
– Вам, действительно, интересно, милая дама, или вы волнуетесь за свою родственницу? – ответил он вопросом на вопрос.
– И то, и другое, – я выдержала его испытующий взгляд.
– Я – имиджмейкер. И достаточно известный в определенных кругах.
– Как? – мне захотелось узнать как можно больше. С представителем такой экзотической профессии я не встречалась. – Вы были в команде Клинтона?
– Нет, пока нет… – с явственным сожалением ответил Суперфин. – Но выборы губернатора Мичигана – целиком моя заслуга. Я посоветовал ему сменить ужасные кашне, привычку носить которых он приобрел еще в колледже. Майкл заменил их вполне цивильными галстуками и победил!
– Неужели все так просто? – я с сомнением покачала головой.
– Нет, конечно, – рассмеялся он. – Кандидат еще изменил социальную программу. Но я вас уверяю, Валерия, без галстука ему бы не помогла никакая программа.
Суперфин отпил немного кофе.
– Мой кофе совсем остыл. Пойдемте на кухню, может, удастся налить свежий.
Кухня у Вольфов была оборудована по последнему слову техники. Блестели многочисленные никелированные штучки, издавала утробные звуки микроволновая печь, а из духовки доносился запах слоеных пирожков-бурекасов. Их покупают замороженными в супермаркете и разогревают в течение двадцати минут.
За столом сидела Лина и строчила в блокноте, диктофон из черной сумки лежал рядом. Клара Тишлер была в непрерывном движении: она резала бутербродики-канапе, открывала консервы и следила за свистящим чайником.
Вместе с этим она успевала отвечать на вопросы Лины.
Нам с Эдвардом не хотелось прерывать беседу.
– И все же, Лина, вы обратились не по адресу. Мы знакомы с Вольфами недавно. Это наши дети были в армии вместе. И вообще, вам не кажется, что вся эта история с его циничным убийством может иметь весьма глубокие корни?
– «Рука Москвы», вы полагаете? – усмехнулась Лина. Увидев нас, она кивнула и сделала подзывающий жест. – Кому в Москве нужен такой третьеразрядный деятель, как Руби, мир праху его…
– Хорошо, что вас не слышит его жена, – в тон ей добавила Клара. – Она считала своего мужа пупом земли.
– Нет, конечно, Вольф был очень милым человеком, но не настолько важным, чтобы им могли заинтересоваться московские гангстеры. Кофе? – спросила она, видя, что Суперфин держит в руках пустую чашку.
– Да, пожалуйста.
– Знаете, кто пришел? – на кухню ввалился Мика Перчиков. Он бесцеремонно стащил с подноса уже готовый бутербродик и отправил в рот.
– Кто?
– Мать того парня-саксофониста, вместо которого играл Руби.
– Додельзон? – спросила Клара.
– Ну да… Они сейчас плачут вместе с вдовой.
– Ничего не понимаю! – удивилась Лина. – При чем тут этот парень?
Мы потянулись к выходу из кухни.
В салоне рядом с Эстер Вольф сидела полная женщина среднего возраста и убежденно говорила присутствующим:
– Это покушались на моего мальчика! Его хотели убить, а не вашего мужа! И почти достигли своей цели. Он должен был играть и погибнуть, а когда не получилось, то ему устроили дорожную катастрофу!
Женщина производила впечатление полубезумной. Она с такой страстью выбрасывала слова, что некоторые из гостей невольно морщились. Ситуация напоминала: «Звиняйте, дяденьку, не того замочили…»
Лина была тут как тут:
– Кому мешал ваш сын, госпожа Додельзон?
– Всем! Он – гениальный композитор, аранжировщик. А ему не давали раскрыться! Особенно этот, – она покрутила пальцами над головой, – с коком. Обезьяна слащавая! Веничка для него песни писал, а он их присваивал!