Тут я перебила Суперфина:
– Эдвард, скажите, а почему вы написали положительный доклад? Что вам понравилось в Кирьят-Шенкине?
– Дамы… – сказал Суперфин и улыбнулся.
Нет, я была права! Он неисправим! Бедная Элеонора… Такого бабника еще поискать. Моя дочь долго старалась, пока нашла!
– Ну, ты даешь! – засмеялся Белых. Он даже не заметил, как перешел на «ты». – При чем тут бабы?
– Не бабы, молодой человек, а дамы, – возразил ему Суперфин. – Первые деньги, которые получил муниципалитет, были потрачены, по требованию спонсоров, на женские кружки, обучение женщин языку и поискам работы. Это было выполнено. И я встречался со слушательницами курсов. Что сказать? У них были такие светлые лица! В общем, для таких женщин стоило постараться.
– А потом? – спросила я.
– А потом спонсоры перевели сто тысяч долларов, деньги были получены и испарились. А Вольфа убили на следующий день… Вот поэтому я снова здесь.
– Что же теперь делать?
– Нам с Эдиком искать деньги, – ответил бестактный Сергей, – а ты отдыхай. Сил набирайся.
– Ага, и дожидайся, пока тебя снова, если не с яхты сбросят, так по голове чем-нибудь дадут. Убийцу надо искать, вот что! Найдете убийцу, отыщете деньги.
– Нам платят не за это, – возразил Суперфин. – Увы, мы иностранные подданные. У меня желания объяснятся с вашей полицией еще меньше, чем у коллеги. Он совершенно точно подметил: расследованием убийств частные детективы занимаются только в романах. В жизни мы всего лишь собиратели сплетен. Не более того… – он подумал, потом великодушно добавил: – Хотя рациональное зерно в ваших рассуждениях есть. Разрешите откланяться.
Мне снова показалось, что он приподнимает шляпу и склоняется в элегантном поклоне.
Дверь затворилась, и я без сил рухнула в вертящееся кресло.
Не прошло и двух минут, как в дверь кто-то постучал.
«Третий брат, – обреченно подумала я. – Сын лейтенанта Шмидта Паниковский Михаил Самуэльевич».
Я почти угадала. Дверь отворилась, и в комнату тихо вошел Михаэль, но не Паниковский, а Борнштейн.
– Михаэль, – утомленным голосом спросила я, – как вы относитесь к гусю?
Но старший следователь ашкелонской полиции не понял моей фразы. Он не знал классику советской литературы.
– Вы о чем, Валерия?
– Да так, просто вслух рассуждаю. Простите… Что вас ко мне принесло, Михаэль?
– Интересуюсь вашим вчерашним приключением, Валерия. Мне уже доложили. Я тут был в центре, дай, думаю, зайду…
Неуклюжие объяснения Борнштейна позабавили меня, и я принялась рассказывать ему все перипетии вчерашнего дня, начиная с фуршета в доме Тишлеров. Михаэль внимательно слушал, не перебивая, только изредка задавал вопросы. Единственно о чем я ему не рассказала, это о профессии моих недавних посетителей. Не знаю, почему. Может быть, не хотела для них неприятностей…
В конце своего рассказа я спросила Михаэля о Роне Шазаре.
– Мы продержали его три дня и выпустили. Ничего. Только глупые статейки, заказанные противниками Вольфа по предвыборной борьбе. А вы кого-нибудь подозреваете?
– Мне трудно сказать… – задумалась я. – С одной стороны это должен быть высокий человек, выше меня ростом, и сильный. Я же получила удар по голове. Это Коновалов, Тишлер, да и жена его тоже высокая женщина.
– Но вы сказали, что наклонились над документами, – возразил Борнштейн. – Значит, рост не такая уж и весомая улика…
– Тогда я не знаю. Может быть, все это вообще только совпадение?
Михаэль что-то промямлил, из чего следовало, что он так не считал. Посидел еще минут пять и откланялся. Похоже, мой рассказ его разочаровал.
Дашка встретила меня радостным криком:
– Мамуля, есть!
– Что есть?
– Суперфин сделал Элеоноре предложение! Я же говорила!
– Ты слишком много говорила, – я щелкнула ее по носу. – Но все равно, я ужасно рада!
– Он был такой смешной, – прыснула Дарья. – Я была у них после уроков. Суперфин вошел с большим букетом цветов, только усы торчали. И в бабочке! Мам, у него была бабочка на шее. Я только тогда увидела, когда он розы Элеоноре отдал. И говорит: «Дарья…»
– Интересно, – хмыкнула я, – это он тебе, что ли, предложение собрался делать?
Пока дочь выпаливала мне все это, я успела водрузить на кухонный стол покупки и открыла дверцу холодильника.
– Мам, не перебивай! И вот он говорит: «Дарья, благодаря тебе я встретил несравненную женщину, мечту моей жизни! Сегодня у меня волнительный день…» Представляешь, так и сказал: «Волнительный».
– На себя посмотри, когда ивритские слова в русскую речь суешь.
– «Я долго думал и, наконец, решился… Элеонора, я не могу без вас жить. Я люблю вас и хочу провести остаток своей жизни с вами в моем скромном доме!» Ты помнишь, он фотографии показывал? Кирпичный дом, три этажа, подземный гараж для «Мерседеса»!
– Знаешь, Дарья, а не пишет ли наш Суперфин мыльные оперы? Он выражается точь-в-точь в их стиле. Как бы ему намекнуть, что Элеонора не является поклонницей этого жанра?
– Не знаю, мамуля. Вот бы так Йоська или Вадик пришли и сказали, – она прижала руки к груди и картинно закатила глаза.
– Пусть твои Вадики сначала на дом заработают. Или, по меньшей мере, на «Мерседес», – остудила я ее восторженный пыл. – Вот тогда и поговорим.
В дверь позвонили. На пороге стоял Денис. Дашка с криком: «Ты знаешь?» – бросилась к нему. Пришлось выслушать историю предложения руки и сердца по второму разу.
– И что ты об этом думаешь? – спросил Денис, когда мы уже поели и Дарья ушла в свою комнату.
В ответ я рассказала ему, как я узнала о профессии Суперфина.
– Мне кажется, что он отсюда не уедет, пока не найдет пропавшие деньги. Ну, и заодно, кто убил Вольфа.
– Как он узнает, если полиция в тупике?
– Давай посоображаем, – предложила я. – Вот я просто чувствую, что Вольфа убил тот, кто был вместе со мной на яхте.