Николяша встал в центр комнаты, сложил руки на впалом животике и начал с пафосом декламировать.
— Когда весной зеленеет трава,
Ей внемлет душа моя.
Когда вижу набухшие почки
Рождаются дивные строчки.
Я аж салатом подавилась, слушая это. Отложив ложку, я стала ждать продолжения.
— Это было мое последнее стихотворение, «О влиянии весны на мое творчество » называется, — застенчиво поведал Николяша.
Я перевела взгляд на начинающие желтеть деревья за окном и поняла — может, в мае месяце Николяша и правда чего путнее пишет, но вот по августам ему точно творческий отпуск надо брать.
— Какие чудесные эпитеты, — вдруг растроганно произнесла мать. Я внимательно посмотрела на нее — шутит, что ли. Нет, мать, воспитавшая меня на Ахматовой и Пушкине с восторгом смотрела на исключительно — весенне-одаренного Николяшу. Потом она перевела значительный взгляд на меня и я с пронзительной ясностью поняла — она просто хочет меня выдать замуж. Как можно скорее, и все исключительно из добрых побуждений — порядочная девушка в двадцать восемь лет должна варить борщи и вынашивать младенцев.
— Спасибо, — с видом утомленного славой маэстро небрежно ответил Николяша и уселся обратно за стол.
— Попробуйте, Николяша, тортика, любимый Маняшин тортик, как знать, может и вам понравится, — прощебетала мать.
Я быстренько доскребла селедку под шубой, стараясь не думать о том, сколько тут вбухано жуткого холестеринового майонеза, отодвинула пустую салатницу и громогласно велела:
— Мать, мне тоже тортика!
Мать положила по кусочку Николяше, себе и Анне Константиновне, и, подчерпнув лопаточкой кусочек с жуткой маргариновой розочкой на блюдце, пододвинула его ко мне.
— Мать, ну что ты как по карточкам хавчик выдаешь, не сорок первый год, — укоризненно сказала я и махом уставила блюдечко узкими треугольниками нарезанного торта. На автомате подсчитав, мозг выдал — четыре кусочка по сто двадцать грамм и каждый на 734 калории, преобладающее содержание жиров, потом идут углеводы, никаких клетчаток и витаминов. Конец моей фигуре.
Мать позеленела и затравлено посмотрела на гостей — она всегда считала проявления аппетита вещью неинтеллигентной и шокирующей. Гости, к сожалению, сделали вид что все в порядке.
— Ты ж знаешь что меня легче убить, чем прокормить, — спокойно заметила я и принялась за торт.
— А где вы работаете? — наконец собралась с мыслями Анна Константиновна.
— Да лохов развожу, — невнятно буркнула я с полным ртом.
— Простите — что разводите? — переспросила она.
Я прожевала и пояснила :
— Лохов. Типа знахарка я. Придет ко мне человек, я перед ним картами потрясу, бубном побренчу, наобещаю скорую печаль и нежданное счастье, а дурачки верят и бабки отстегивают. Тем и живу.
— Каким бубном побренчите? — судя по всему тетка находилась в шоковом состоянии.
— Обыкновенным, игрушечным, расцветочка у него такая приятненькая — малиновый с зеленым, — флегматично ответила я, запихивая в себя последний кусочек торта. Диатез мне обеспечен.
— Постойте, Маня, но ведь это незаконно! — возмутилась она.
— Да с чего? — удивилась я. — Статьи нет, а значит законно! В любом разе, кто недоволен, тому лучше не жаловаться — видали, с кем я приехала? То — то же!
Анна Константиновна беспомощно дышала, словно выброшенная на берег рыба. Видимо, не находила слов для достойного ответа.
— Пойду в подъезд, покурю, — небрежно бросила я, подхватила блюдо с жареными окорочками и была такова.
По моим замыслам, трехминутного таймаута им хватит, чтобы Анна Константиновна с Николяшей интеллигентно раскланялись с моей матерью и сбежали под шумок от такой невесты.
В подъезде я поднялась на пролет и уселась на подоконнике. После пары минут, которые я откровенно скучала, дрыгала ногами, и кидала двум подъездным кошкам курятину, дверь нашей квартиры приоткрылась. Быстро ж они управились.
Однако дверь открылась, пропустила Николяшу и закрылась. Анна Константиновна чего — то задерживалась.
— Маня, вы где? — шепотом сказал он, озираясь.
Я промолчала — авось не заметит. Однако противный стихоплет наконец взглянул вверх по лестнице и обрадовался :
— Вот вы где!
В три прыжка он преодолел ступеньки и встал напротив меня, чересчур близко, на мой взгляд. От него несло чесноком.
— Маня, у вас такая талия! — польстил он мне и положил руку мне на бок. Я слегка опешила — никак не ожидала от такого червя такой прыти.
Николяша погладил бок, ловко втиснулся между моими ногами и ткнулся чесночным ртом мне в шею.
— У вас такая кожа, — прошептал он восторженно. Видя, что я не сопротивляюсь, стихоплет судорожно рванул на себя ворот платья, только пуговки посыпались, сдернул чашечки бюстгальтера вниз и, застонав от счастья, ухватился за сосок. Мигом восставший член заелозил у меня меж бедрами.
— Простите, — кашлянула я.
— А? — он нехотя оторвался от соска и посмотрел на меня.
— Трахаться прям здесь будем? — тоном девочки из воскресной школы осведомилась я.
— А что?
— Да как — то неудобно, — смущенно призналась я.
— Бандиту ж своему поди везде даешь, так чего ломаться? — рассудительно ответил Николяша, освобождая из штанов подрагивающий от нетерпения член. — Мы быстро!
— Мама!!!! — завопила я и вцепилась в Николяшу, что б не дай бог не сбежал.
Мама не подкачала. Через три секунды обе мамаши вылетели на площадку.
— Мамочка, — заливаясь слезами, лепетала я. — Ты же знаешь, я никогда не с кем, я ж просто выделываюсь, а он, а он!!
Впрочем, картина была ясна и без моих комментариев. Я в разорванном платье и Николяша со стремительно скукоживающимся голым членом.
— Вызывай милицию! — рыдала я.