Оса Турелль не ответила ему, однако вернулась в гостиную и села.
Колльберг положил "Кольт" на полку в прихожей. Снял пиджак и галстук. Расстегнул воротник и подвернул рукава. Раскопал в горе посуды на кухне кастрюльку, вымыл ее и сварил кофе. Разлил его в две чашки и отнес в комнату. Выбросил окурки. Открыл окно. И только после всего этого сел.
- Итак, - произнес он. - Прежде всего мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду под словами "в последнее время". Когда ты сказала, что в последнее время он предпочитал ходить с оружием.
- Помолчи немного, - сказала Оса и через несколько секунд добавила: Подожди.
Она подтянула ноги на кресло, обхватила колени руками и замерла. Колльберг ждал. Ему пришлось ждать минут пятнадцать, и за все это время она ни разу не посмотрела на него. Наконец она подняла глаза.
- Ну, я тебя слушаю.
- Как ты себя чувствуешь?
- Не лучше, но немножечко по-другому. Можешь спрашивать. Я отвечу на любые вопросы. Я только одно хочу знать.
- Что именно?
- Ты обо всем мне рассказал?
- Нет, - ответил Колльберг, - но сейчас я это сделаю. Я вообще пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто бы Стенстрём случайно оказался одной из жертв убийцы-психопата. И независимо от твоих заверений, что он не изменял тебе, или как там это называется, и причин этой твоей уверенности, я не думаю, что он оказался в автобусе просто так, для собственного удовольствия.
- А ты как считаешь?
- Что ты с самого начала была права. Когда говорила, что он работал. Что он чем-то занимался, по службе, как полицейский; что он по каким-то причинам не говорил об этом ни тебе, ни нам. Возможно, например, что он давно за кем-то следил, и этот человек в отчаянии убил его. Лично я, естественно, считаю эту версию маловероятной. - После короткой паузы Колльберг добавил: - Оке очень хорошо умел следить. Ему это нравилось.
- Я знаю, - сказала она.
- Следить можно двумя разными способами, - продолжал Колльберг. Можно ходить за кем-нибудь так, чтобы тот этого не замечал и чтобы можно было разгадать его намерения. Либо делать это совершенно открыто, чтобы привести в отчаяние человека, за которым ведется слежка, вывести его из себя, чтобы он сам себя выдал. И тем, и другим способами Стенстрём владел лучше кого-либо из нас.
- А кроме тебя, кто-нибудь еще придерживается такого же мнения? спросила Оса.
- Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер. - Колльберг потер шею и добавил: - Но в этих моих рассуждениях много слабых мест. Не стоит больше тратить на них время.
- Ну, так что же ты хочешь знать?
- Я и сам толком не знаю. Нам нужно кое-что уточнить. Мы не все понимаем. Что ты, например, имела в виду, когда говорила, что в последнее время он предпочитал ходить с пистолетом, что ему это нравилось? В последнее время?
- Когда я познакомилась с Оке четыре года назад, он был совершеннейшим ребенком, - спокойно сказала она.
- Что ты имеешь в виду?
- Он был робким и инфантильным. А три недели назад, когда кто-то убил его, он уже был взрослым. И это развитие произошло, главным образом, не на службе, у вас, а здесь, дома. Когда мы в первый раз были вместе в той комнате, в постели, пистолет был последней вещью, которую он снял с себя.
Колльберг в недоумении приподнял брови.
- Потому что он остался в рубашке, - сказала она, - а пистолет положил на ночной столик. Я просто остолбенела. Честно говоря, тогда я вообще не знала, что он полицейский, пыталась сообразить, что за психа я пустила к себе в постель. Она внимательно посмотрела на Колльберга. - Тогда мы еще не были влюблены друг в друга. Но уже почти влюбились. Потом я все поняла. Ему было двадцать пять лет, а мне только-только исполнилось двадцать. Но если и можно было кого-то из нас считать взрослым, зрелым человеком, так это только меня. Он ходил с пистолетом, считая это таким дерзким. Как я уже сказала, он был еще ребенком и ему казался невероятно смешным вид голой женщины, которая с глупым выражением лица уставилась на мужчину в рубашке и с пистолетом. Потом он вырос из этого, но к пистолету успел привыкнуть. Кроме того, его интересовало огнестрельное оружие... - Она замолчала и внезапно спросила: - А ты храбрый? Я имею в виду физиологию.
- Не очень.
- Оке был физиологическим трусом, хотя делал все, чтобы побороть себя. Пистолет придавал ему чувство уверенности.
- Ты говорила, что он повзрослел. Он был полицейским, а с точки зрения профессионализма вряд ли свидетельствует о зрелости то, что ты позволяешь застрелить себя сзади тому, за кем следил. Поэтому я заметил, что мне трудно в это поверить.
- Вот именно, - сказала Оса Турелль. - И я в это решительно не верю. Тут что-то не так.
Колльберг немного подумал и сказал:
- Остаются факты. Он чем-то занимался. А чем именно, ни я, ни ты не знаем. Я прав?
- Да.
- Может, он как-то изменился? Незадолго до того, как это произошло?
Она подняла руку и пригладила свои короткие темные волосы.
- Да, - наконец ответила она.
- Как именно?
- Это нелегко описать.
- А эти фотографии имеют какое-то отношение к перемене, которая с ним произошла?
- Да, - ответила она. - Самое прямое. - Она взглянула на фотографии. Об этом можно говорить только с тем человеком, которому полностью доверяешь. Не знаю, чувствую ли я к тебе такое доверие. Но я все же попытаюсь.
У Колльберга вспотели руки, он вытер их об брюки. Они поменялись ролями. Теперь она была спокойной, а он нервничал.
- Я любила Оке. С самого начала. Но сексуально мы не очень подходили друг другу. У нас были разные темпераменты и требования. - Она испытующе посмотрела на Колльберга. - Можно, однако, быть счастливым. Можно научиться. Тебе известно об этом?
- Нет.
- Мы с Оке являемся доказательством этого. Мы научились. Полагаю, ты понимаешь, что я имею в виду?
Колльберг кивнул.
- Бек не понял бы меня, - сказала она. - Я уж не говорю о Рённе или о ком-либо другом. - Она пожала плачами. - В общем, мы научились. Мы подстроились друг к другу, и нам было хорошо.
Колльберг на несколько секунд перестал слушать. Вот альтернатива, над существованием которой он никогда не задумывался.
- Это нелегко, - продолжала она. - Я должна тебе все объяснить, потому что если не сделаю этого, то не сумею объяснить, как именно переменился Оке. Но даже если я расскажу тебе массу подробностей из нашей частной жизни, неизвестно, поймешь ли ты. Однако я надеюсь, что ты поймешь. - Она закашлялась. - Я слишком много курила в последние недели.
Колльберг почувствовал, что происходят какие-то перемены. Он улыбнулся. Оса Турелль тоже улыбнулась, немного грустной улыбкой, но все же.
- Ладно, - сказала она. - Закончим с этим чем раньше, тем лучше. Я, к сожалению, робкая. Странно.
- В этом нет ничего странного. Я тоже ужасно робкий. Робость вообще связана с повышенной чувствительностью.