В четверг утром, двадцать первого декабря, те, кто служил в полиции, испытывали не очень приятные ощущения. Накануне вечером целая армия полицейских в униформе и штатском в центре города, в самый разгар рождественской истерии вступила в скандальную безобразную схватку с толпой рабочих и служащих, которые высыпали на улицу из Народного дома, где состоялось собрание. Мнения относительно того, что, собственно, произошло, разделились, как и следовало ожидать, однако трудно было увидеть улыбающегося полицейского н то хмурое, морозное утро.
Единственным человеком, которому этот инцидент доставил хоть немного удовольствия, был Монссон. Он неосторожно сказал, что ему нечем заняться, и его немедленно отправили поддерживать порядок. Начал он с того, что укрылся и тени кирки Адольфа Фредрика на Свеавеген в надежде, что возможные беспорядки не докатятся сюда. Однако полиция напирала со всех сторон, совершенно без всякой системы, и демонстранты, которым нужно было все же куда-то деваться, начали отходить в сторону Монссона. Он с максимально возможной скоростью отступил в северном направлении, добрался до какого-то ресторана на Свеавеген и заскочил туда, чтобы согреться и что-нибудь разнюхать. Выходя, он взял со стола зубочистку. Она была завернута в папиросную бумагу и пахла ментолом.
Возможно, он был единственным полицейским, который радовался в то несчастное утро. Потому что он уже позвонил в ресторан и узнал адрес поставщика.
* * *
Рённ, напротив, никакого удовольствия не испытывал. Сильно дуло, а он стоял на Рингвеген и смотрел на дыру в земле, брезентовое полотнище и несколько расставленных вокруг барьерчиков. В дыре явно никого не было, чего нельзя было сказать о ремонтном фургоне стоявшем на удалении пятидесяти метров. Рённ знал четырех человек, которые сидят в автомобиле и потихоньку манипулируют термосами. Поэтому он кратко сказал:
- Привет.
- Привет и закрой побыстрее дверь. Но если это ты ударил моего парня дубинкой по голове вчера вечером на Барнхусгатан, то я вообще не хочу с тобой разговаривать.
- Нет, - сказал Рённ. - Это не мог быть я. Я сидел дома и смотрел телевизор. Жена уехала в Норланд.
- Тогда садись. Кофе хочешь?
- Да. С удовольствием выпью.
Через минуту раздался вопрос:
- А что тебя, собственно, интересует?
- Шверин. Он ведь родился в Америке. Можно ли было догадаться об этом по его произношению?
- Еще бы! Он запинался, как Анита Экберг. А когда напивался, говорил по-английски.
- Когда напивался?
- Да. И еще, когда злился. И вообще, когда выходил из себя и забывал слова.
Рённ автобусом № 54 вернулся на Кунгсхольмен. Это был красный двухэтажный автобус типа "Лейланд-Атлантиан", с верхним этажом, выкрашенным в кремовый цвет, и с лакированной серой крышей. Вопреки утверждению Эка, что двухэтажные автобусы берут столько пассажиров, сколько в них мест для сидения, автобус был переполнен людьми, нагруженными пакетами и сетками.
На протяжении всего пути до управления Рённ размышлял. Войдя в кабинет, он уселся за свой письменный стол, потом вышел в соседнюю комнату и спросил:
- Ребята, как будет по-английски: "Я не узнал его"?
- Didn't recognize him, - ответил Колльберг, не отрываясь от своих бумаг.
- Я знал, что прав, - сказал Рённ и вышел.
- Этот уже тоже свихнулся, - констатировал Гюнвальд Ларссон.
- Погоди-ка, - сказал Мартин Бек. - По-моему, он что-то раскопал.
Он пошел к Рённу. Кабинет оказался пустым. Плащ и шляпа исчезли.
Спустя полчаса Рённ снова открыл дверцу ремонтного фургона на Рингвеген. Мужчины, которые были коллегами Шверина, сидели на тех же местах, что и раньше. К дыре на проезжей части, судя по всему, еще не притронулась рука человека.
- Вот черт, ты напугал меня, - сказал один из рабочих. - Я подумал, что это Ольсон.
- Ольсон?
- Да. Или Альсон. Альф так произносил его фамилию.
Рённ доложил о своих результатах только назавтра, за два дня до Рождества.
Мартин Бек выключил магнитофон и сказал:
- Значит, тебе кажется, что это звучало следующим образом. Ты спрашиваешь: "Кто стрелял?", а он отвечает по-английски: "Didn't recognize him".
- Да.
- А потом ты говоришь: "Как он выглядел?", а Шверин отвечает: "Как Ольсон".
- Да. А потом он умер.
- Хорошо, Эйнар, - сказал Мартин Бек.
- А кто же такой этот Ольсон, черт бы его побрал? - спросил Гюнвальд Ларссон.
- Контролер. Он проверяет, как работают дорожные ремонтники.
- Ну и как же он выглядит? - поинтересовался Гюнвальд Ларссон.
- Он стоит в моем кабинете - робко сказал Рённ.
Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон пошли взглянуть на Ольсона.
Гюнвальд Ларссон смотрел только десять секунд, потом сказал: "Ага!" и вышел.
Ольсон изумленно посмотрел ему вслед.
Мартин Бек задержался еще на полминуты и сказал:
- Полагаю, необходимые данные у тебя уже имеются?
- Конечно, - ответил Рённ.
- Благодарю вас, герр Ольсон.
Мартин Бек вышел, а Ольсон выглядел еще более изумленным, чем раньше.
Когда Мартин Бек вернулся с обеда, во время которого ему удалось заставить себя съесть два кусочка сыра и выпить стакан молока и чашечку кофе, Рённ положил ему на стол лист бумаги, на котором сверху было краткое название: "Ольсон".
"Ольсон - 46 лет, инспектор дорожных работ.