Отдернув руку, банкир глянул на меня с недоумением и, как показалось, с болью.
— Вашу грубость, Угаров, я готов объяснить только перенесенными треволнениями, — нахмурился он.
— А я не готов эти объяснения выслушивать. — Церемониться с патроном было не в моих интересах. —- Я готов скорее выслушать ваши объяснения по поводу гибели восьмерых, включая меня, сотрудников нашего с вами банка. Это как понимать? Случайное совпадение номером вашей квартиры?
— Все, что мне известно, я изложил следователю. — Савинов налил все-таки себе на два пальца виски и, помедлив, выпил. — Хотите — верьте, хотите — нет, но я не имею отношения к данным событиям. Они для меня столь же трагичны и нелепы, как и для вас.
— Докажите! — подался я вперед.
Другой бы на его месте заартачился: указал бы нам с негодованием на дверь или сослался на идиотскую презумпцию. Да, другой бы так и сделал. Савинов приподнял только редкие брови:
— Каким образом?
— Где сейчас Лернер, Матвеева и Шавло?!
Об их исчезновении Андрей узнал от Заклунного во время визита в прокуратуру. И Заклунный же просил Андрея не распространяться об этом. Он резонно подозревал в причастности руководство. Других подозреваемых у него не было. Слишком разный народ умирал и пропадал в проклятом финансовом монстре. Откровенность Заклунного с рядовым охранником, казалось, противоречила процедуре ведения следствия. Но на первый лишь взгляд. Я Заклунного понял отлично. Он попытался найти союзника внутри структуры и опереться на его помощь. И, надо ему отдать должное, он, переговорив, должно быть, со всеми, выбрал нужного человека. Заклунный, конечно, знал, что информация о пропаже еще троих сотрудников — не секрет. В первую голову — не секрет для самих похитителей. Но просьба держать ее в тайне, обращенная к Андрею, как бы сближала их и делала единомышленниками. К сожалению, я знал неизмеримо больше следователя Заклунного. И потому знал, что времени остается только на активное «шунтирование» этого гадюшника. Навозившись со мной до полной одури, шахматисты приобрели опыт и, дабы избежать дальнейших осложнений, попросту заперли куда-то оставшиеся фигуры. Молодцы шахматисты.
— Да. — Банкир устало провел по лицу ладонью. — Я не могу этого сказать. Мы их ищем.
— Кто такие Краюхин, Вайнштейн и Четверкин? — Я перечислил неизвестных мне оставшихся членов «клуба приговоренных».
В ответ получил исполненный недоумения взгляд управляющего.
— Чем еще я вам могу помочь? — вздохнул Савинов.
— Состав учредителей банка! — прямо потребовал я.
Замшевый мокасин на его ноге закачался. И после дюжины покачиваний замер.
— Извольте, — согласился Петр Сергеевич. — Он ничего вам не даст. У следователя, кстати, он тоже имеется.
Я достал ручку и приготовился записывать.
— Вершинин Иннокентий Парфенович, председатель совета директоров... Далее — члены совета директоров: Скобелев, президент трастовой компании «Элевейтор»; директор нефтеперерабатывающего комбината Житник; Маевский, вице-президент финансово-промышленной группы «Третий полюс» и учредитель ряда иных, неизвестных мне фирм; Центробанк в лице куратора господина Дьяконова... Шорин еще, ответственный уполномоченный объединения тюменских нефтедобытчиков... — На этом Петр Сергеевич остановился.
— Четное число в совете директоров?! — выразил я свое недоумение.
И управляющий, поджав губы, назвал фамилию одного из самых влиятельных в «криминальной вселенной» авторитетов.
— У вас все? — спросил он, когда я закончил стенографировать.
— А у вас? — закрыв блокнот, адресовался я обратно.
— Не смею далее задерживать. — Савинов встал и дождался, пока мы покинем комнату.
— Петр Сергеевич, — притормозил я подле него. —Полагаюсь на вашу сдержанность. Как сказал мудрец...
— Знаю, знаю, — перебил меня банкир. — И кроме того, как я спишу расходы на ваши пышные похороны?
— Со своей стороны обещаю при свидетеле: если все, что относится лично к вам, — правда, на этом свете я более вас не потревожу. Мою трудовую книгу можете оставить себе.
— Ну как?! — заинтересовался Андрей, спускаясь по лестнице. — Узнали мы что-нибудь?!
— Узнали, — ответил я.
— А конкретно?! — не унимался Журенко.
— Конкретно мы узнали, что нам с тобой надо съездить в ГИБДД, зарегистрировать машину и оформить на твое имя у нотариуса генеральную доверенность.
— Немало за полчаса! — хмыкнул Андрей.
«Я никуда не приблизился, — размышлял я вечером, лежа под картиной с похотливыми всадниками. — Я оброс информацией, как днище фрегата ракушкой. Я потерял ход. На кренгование времени не отпущено. Надо завтра браться за Маевского, как ни противно. Он — единственный лоцман в этом запутанном фиорде».
Поучительная история короля Лира, изложенная английским трагиком в назидание потомству, ничему хорошему это самое потомство не научила. Из века в век потомство совершает все те же ошибки, и «сладок нам лишь узнаванья миг». Забвение — вот в чем все дело, клянусь водами Стикса и Леты. Спросите хоть у лодочника. В одну реку люди входят не дважды, но снова и снова, забывая, что входили уже, ибо это — река забвения. Король Лир, глупый и доверчивый король струнных инструментов, не имел наследника. Ну, не имел — и не имел. Не в этом была беда его, а в другом: имел он взамен трех дочерей. Но и не то беда, что имел, а то, что старшая и средняя были честолюбивы и деятельны. Играя на лирических струнах папаши, они постепенно вынудили его расписаться в собственном бессилии и отдать на их дочернее попечение вотчинные земли. А любящего отца пустили по миру, где он благополучно и спятил. Казалось бы, прочти и затверди. Читать не любишь — в театр прогуляйся, не поспи три-четыре акта. Так нет же, паши-то, все такие ушлые, поднаторевшие, беспринципные — чтоб далеко за примерами не ходить — президенты и олигархи, потакая возлюбленным чадам, всей гурьбой бегут в ту же реку, дамские мастера. Дочерние предприятия организуют. А ведь был для них нарочно снят в годы оттепели фильм «Посторонним вход воспрещен!», где русским языком сказано: «Через речку прыгать надо!» А они, бедолаги, не зная броду, раз за разом лезут в воду.
Не избежал этой участи, как следует из дальнейшего, и магнат наш, Аркадий Петрович Маевский.
Среди основанных им предприятий, реквизиты которых были так своевременно переданы мне частным, земля ему прахом, сыщиком Галембой, обратил на себя мое внимание Дом высокой моды с воистину самоговорящим названием «Аркадия». «И с чего бы это Маевскому, господину склада консервативного, такой интерес к моде проявлять? — пораскинул я умишком. — Деньги? Вряд ли. При нынешнем состоянии потреби- тельского рынка и конкуренции с раскрученными законодателями. Любовница? Возможно. Но вернее все- го — дочурка забавляется. Маевская Вероника Аркадьевна, Европа для своих. Еще одно убыточное дочернее предприятие. Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не кололось».
«Аркадия» нашла себя в районе «Беговой». Туда-то я и отправился с утра пораньше горя мыкать.
— Вера Аркадьевна! — долетел до меня сквозь приоткрытые створки, отделявшие примерочную от офиса хозяйки, высокий срывающийся голос. — Это ненормальный какой-то! Вы только послушайте, что он себе требует! Он требует две, извините, ширинки на брюках: спереди и сзади! Заявляет, что — аномалия! Я так не могу, Вера Аркадьевна! У меня таких лекал нету!
Утопая в кожаных подушках салонного дивана, я безмятежно рассматривал журнал «Вог». Брюки брюками, но и пальтишко хотелось присмотреть. Мороз на улице все-таки.
— Который?! — Вопрос Европы прозвучал где-то шагах в трех от меня.
— А воротник отдельно шьете?! — спросил я, поднимая голову. — Жабо меховое какое-нибудь?! У меня горло стынет!
Европа, изящная и официальная, стала передо мной как лист перед травой.
— Паяц! — сказала она. — Напугал девочку! Топай следом, Кентервильское привидение!
Стеклянные створки в ее офисе были задвинуты, жалюзи на них опущены, и шторы на окнах задернуты.
— А я думал, ты статьи пишешь, — обнимая Европу, прошептал я ей на ухо.
— И статьи! — Прильнув ко мне хрупким телом, Вера Аркадьевна расстегнула верхнюю пуговицу моей рубашки.
— А я думал, ты политический обозреватель. — Прижимая ладони к ее бедрам, я стал их гладить.
— И политический! — подтвердила она, расстегивая остальные имевшиеся на мне пуговицы.
— А я думал, ты мужа любишь, — сказал я, подсаживая ее на стол к себе лицом.
— И мужа! — Ее рука скользнула вниз.