— Вот ведь, ей-богу, — пробормотал Бегг и обнял Эрни за плечи. — Забудь про это, Капрал, — сказал он. — Помнишь, как я тебя учил: молчи — за умного сойдешь. Слишком много болтаешь, Капрал. Так-то. — Он взглянул на Аллейна. — Давайте перерывчик, а? — взмолился он. — Можно?
Но тут Эрни принялся громко причитать.
— Женщины! — кричал он. — Все они, они! Как старик говорил-то? Все, все они на одну мерку. Смотрите, что чужеземка-то наделала? Что наделала, а?
— Хорошо, хорошо… — согласно кивал Аллейн. — Так что же она наделала?
— Тише, тише ты, Капрал. Что я тебе только что говорил? — заволновался Саймон и повернулся к Аллейну. — Сжальтесь вы над ним, — попросил он. Он двинулся к Эрни и внезапно остановился. Взгляд его был устремлен на что-то за капотом автомобиля Аллейна.
Едва различимые на заснеженной дороге, слабо освещенные фонарем, который кто-то нес в руке, к кузнице шли три человека. Когда они вошли в ореол света, падавшего из-за двери кузницы, стало ясно, кто они.
Доктор Оттерли, миссис Бюнц и Ральф Стейне.
В морозном воздухе голос миссис Бюнц, прерываемый кашлем, казался одиноким и жалким, как стенания калеки.
— Что он там обо мне говорит? Он все врет. Не верьте тому, что он говорит! Это все потому, что я немка. Они объединились против меня. Они все еще считают меня врагом…
— Продолжай, Эрни, — сказал Аллейн.
— Не надо! — крикнул Ральф Стейне, после чего со странным выражением дерзости и робости одновременно добавил: — Она права. Это нечестно.
Его поддержал доктор:
— Действительно, Аллейн, мне кажется…
— Благодарю, благодарю вас, господа, — пробубнила миссис Бюнц и вышла вперед.
— Ну, ты — не подходи! — Эрни попятился. — Нечего тебе тут шляться и подглядывать за нами… — Он поднял руку, как будто на самом деле пытался закрыться от женщины, и начал неистово плеваться.
— Ну вот, пожалуйста! — сердито пробурчал Бегг, обращаясь к Аллейну. — Завертелась карусель…
— Ничего, ничего…
Через плечо Саймона Аллейн посмотрел на кузницу. Оттуда как раз выходил Фокс — и как нельзя более кстати. За ним в пляшущих отблесках света толпились остальные Андерсены. Двое из них держали в руках фонари, лучи которых случайно или намеренно были устремлены в лицо миссис Бюнц.
На нее и впрямь стоило посмотреть. Тревога на лице фольклористки в мгновение ока сменилась знакомым фанатизмом. Губы ее зашевелились. Она снова несколько раз кашлянула, а затем прошептала:
— Wunderbar![22] — Она сделала несколько робких шагов по направлению к Эрни, который тут же спрятался за спинами братьев. На лице ее отразилась светлая печаль и, сцепив руки, она добавила: — Невероятно! И это есть ошень, ошень примечательно и важно. Я поняла — он думает, что у меня дурной глаз! Да-да!
Ни слова не говоря, пять братьев повернулись и пошли в кузницу.
— Вы что, все сговорились, — Аллейн повысил голос, чего обычно никогда не делал, — вредить правосудию? Что вы все тут делаете?
Выяснилось, что все они идут из гостиницы. Миссис Бюнц собралась отправить телеграмму и еще прикупить в деревне эвкалиптовой настойки — ей сказали, что лавка сейчас открыта. Ральф шел домой. А доктор Оттерли проколол шину и искал кого-нибудь из Андерсенов, чтобы ему сменили колесо.
— Насколько я понял, мы должны вместе с вами обедать в замке, — объявил он. — Вообще-то два званых обеда подряд обеспечивают желудку пожилого человека весьма кислое настроение — как в буквальном, как и в фигуральном смысле… М-да… Если я немедленно не тронусь в путь, то рискую сильно опоздать.
— Я вас подвезу.
— Хотите, сменю вам колесо, док? — предложил Саймон.
— Не ожидал застать тебя здесь. Что ж, буду рад, Бегг, если ты сменишь. Может, тогда и починишь заодно? Завезу тебе машину на обратном пути — возьмешь колесо у себя в гараже.
— Будет сделано, сударь, — пообещал Саймон. — Это нам раз плюнуть… — Он удалился, самодовольно насвистывая.
— Ну ладно, — послышался голос Ральфа Стейне откуда-то из-за машины Аллейна. — Пожалуй, мне тоже пора. Доброго вам вечера. — Они ясно различили, как у него под ногами заскрипел снег.
— И мне, — подхватила миссис Бюнц.
— Миссис Бюнц, — окликнул немку Аллейн. — Вы действительно думаете, что одно только больное воображение побудило Эрни сказать про вас то, что он сказал?
— Ну конечно! Это же один из старейших в Европе предрассудков. Вы знаете, существует одно выражение — это очень интересно, поверьте, инспектор… — захлебываясь, начала она.
— Идите и отправляйте вашу телеграмму, — строгим голосом прервал ее Аллейн. — Вы глупо себя ведете, миссис Бюнц. Никто здесь — я имею в виду полицейских — не собирается запугивать вас, применять к вам какие-либо карательные меры или же «промывать» вам мозги — вы ведь этого боитесь? Так вот, идите спокойно и покупайте ваш эвкалипт — может, его запах немного освежит вам голову. Guten abend,[23] миссис Бюнц.
Он повернулся и энергично зашагал к Фоксу.
— Счастливо оставаться, Братец Лис, — сказал он. — Глаз с Эрни не спускайте. Если понадобится, придется его запереть. Ну и вечерок! Ладно, пока. Все понятно?
— Понятно, сэр.
— Черт возьми, как бы не опоздать! Где же Оттерли? Ага, вы уже здесь. Идемте.
Он спустился по тропинке и нырнул в автомобиль. Доктор Оттерли едва поспевал за старшим инспектором.
Фокс проследил, как они, вздымая за собой снег, укатили в сторону замка Мардиан.
Престарелая горничная водрузила на стол изысканное серебряное блюдо, полное сморщенных лежалых яблок. Леди Алиса, Дульси, Аллейн и доктор Оттерли отодвинули от себя подставки и чашки для ополаскивания рук. К яблокам никто не притронулся.
От жиденького супа, от гуся — несомненно, того самого, что пал жертвой дурного настроения Эрни, от королевского пудинга и от великолепного красного вина остались теперь одни воспоминания. Горничная вернулась еще раз, поставила перед леди Алисой графин и снова удалилась.
— Все так же, как и вчера, — проклацала вставными челюстями леди Алиса. Вынув пробку, она подала графин доктору Оттерли.
— Не могу поверить в такое счастье, — отозвался он, разлил вино и блаженно откинулся на спинку стула. — Это большая честь для нас, Аллейн, уж поверьте. Редкое вино!
Некоторое время они обсуждали достоинства портвейна. Леди Алиса, которая, судя по всему, неплохо разбиралась в марках вин, предпочитала выражаться в грубоватой манере, вероятно подражая своим предкам, слывшим настоящими мужчинами. Аллейн со знанием дела поддержал беседу об урожаях винограда, крепости и букете. Постепенно под действием портвейна сгладились неприятные воспоминания о недоваренной брюссельской капусте.
Дульси, одетая в коричневое бархатное платье с кружевным воротничком, снова обрела свой обычный немного рассеянный вид, хотя изредка бросала на Аллейна строгие взгляды, призванные, видимо, означать: вот у вас в кармане фига, а у меня — две. Мол, если понадобится, я уж за себя постою.
В гостиной Аллейн уже давно заметил выцветший номер газеты со списками представителей различных фамилий. Очевидно, леди Алиса и Дульси предварительно изучили ее на предмет наличия в ней его родственников. Однако поддерживать эту тему Аллейну было совсем не интересно; кроме того, это не давало ему никакой возможности перевести разговор в нужное русло. Но потом, когда портвейн пустили по второму кругу и он сменился отвратительным кофе, когда прабабушка Аллейна по материнской линии нашла наконец свое место и порядковый номер в шкале ценностей, леди Алиса подождала, пока выйдет горничная, и сразила его внезапным вопросом:
— Ну что — сцапали его?
— Нет еще, — честно признался Аллейн.
— А хоть знаете — кто?