Камилла тут же перебила его с видом ученой совы:
— И что же в этом удивительного? В конце концов, тебе уже тридцать, а мне всего восемнадцать. Даже в моем кругу многие увлекаются интрижками, хотя лично со мной не случалось ничего подобного. Разумеется, я понимаю — у мужчин все это по-другому…
— Камилла, послушай меня.
Камилла взглянула на него, и желание выступать перед ним пропало у нее само собой.
— Извини, — сказала она. — Говори дальше.
Он продолжил. Они шли по йоуфордской дороге, и с каждым его новым словом сверкающее зимнее утро теряло для Камиллы свою прелесть. Когда он закончил, она поняла, что ей нечего сказать ему в ответ.
— Видишь, — выдавил наконец Ральф, — для тебя это совсем другое дело.
— Да нет, что ты, — вежливо отозвалась Камилла. — То есть я хочу сказать… Ну что здесь такого? Конечно, немного странно и непривычно — наверное, потому что это кто-то, кого знаешь…
— Прости меня, — повторил Ральф.
— Но ведь мы с Трикси вроде как подружки… Просто невероятно. И как она могла? Бедняжка…
— Да нет же. Она не бедняжка. Я не пытаюсь искать себе оправдания, но у этих деревенских совсем другие нравы. Они совершенно по-другому смотрят на эти вещи.
— Кто это — они? И по сравнению с кем — другие?
— Ну как — по сравнению с нами, — бросил Ральф и тут же осознал свою ошибку. — Все это так сложно для понимания… — со вздохом пробормотал он.
— Да уж как-нибудь постараюсь понять… Все-таки я только наполовину из «этих».
— Камилла, любимая…
— Похоже, у тебя прямо пристрастие к «этим», а? Сначала Трикси. Потом я.
— Ты причинила мне боль, — сказал Ральф, выдержав паузу.
— Извини, я не хотела быть такой жестокой!
— У нас и не было ничего серьезного, просто… просто все случилось как-то само собой. Трикси сама уступила. Но для нас обоих это ничего не значило.
Они все шли и шли, рассеянно оглядывая придорожные деревья, усыпанные сверкающими бусинками капели.
— Надо же, — фыркнула Камилла, — как ловко ты перебросил меня в лагерь к «этим»… к Трикси… чтобы уж до кучи.
— Господи… Опять ты разжигаешь классовую вражду?
— Но ты сам начал. Разве не ты сказал, что у «этих» свои представления?
Он беспомощно развел руками.
— И что — теперь все знают?
— Боюсь, что да. Сплетни… Ты же знаешь, какие эти… — Он осекся.
— Эти деревенские?
Ральф крепко выругался. Камилла разрыдалась.
— Ну прости… прости меня… — исступленно повторял он. — Ради бога прости…
— Ну ладно, — всхлипывая, сказала Камилла. — Это совсем уже никуда не годится… наверное… наверное, я вела себя глупо.
— Должна же ты это пережить? — в отчаянии воскликнул он.
— Постараюсь.
— Смотри старайся как следует. — Ральф принялся платком вытирать ее щеки.
— Это все потому, что я росла одним ребенком в семье. Мой папа ужасно старомоден.
— Он что — такой же извращенный сноб, как ты?
— Конечно нет.
— Ага, вон едет наш герой Симми-Дик. Дорогая, если можешь, перестань плакать.
— Я сделаю вид, что это от ветра, — сказала она и взяла у него носовой платок.
Саймон ехал на какой-то невообразимой спортивной машине красного цвета. Заметив их, он резко затормозил.
— Привет от старых штиблет! — крикнул он. — Вот они, оба тут как тут! И как мы поживаем?
Он уставился на них взглядом этакого тертого калача, в доску своего парня, но при этом в нем было столько унизительной фамильярности, что Камилла невольно покраснела.
— А я и не знал, что вы были знакомы раньше, — продолжал Саймон. — Полагаю, не стоит предлагать вас подвезти. Хотя если вы немного потеснитесь…
— Да нет, спасибо, у нас тут что-то вроде прогулки под луной… — пояснил Ральф.
— Понимаю. Понимаю, — сказал Саймон, интимно улыбаясь. — Ну что, как настроение на сегодняшний показ в замке? Вы же идете?
— Насколько я представляю, это нужно для восстановления событий?
— То есть от нас потребуют делать то же самое, что мы делали в настоящую среду Скрещенных Мечей?
— Ну, наверное — как же иначе?
— И зрителей тоже позовут?
— Думаю, да. Некоторых.