-- О! С ним вы должны познакомиться. Это и есть виновник всех бед -- злодей Гуго, положивший начало легенде о собаке Баскервилей. Мы его, вероятно, не скоро забудем.
Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.
-- Боже мой! -- сказал Холмс. -- А ведь по виду он такой спокойный, тихонький. Правда, в глазах есть что-то бесовское. Но я представлял себе вашего Гуго эдаким дюжим молодцом с разбойничьей физиономией.
-- Портрет подлинный, в этом не может быть ни малейших сомнений. Сзади на полотне написано его имя и дата -- тысяча шестьсот сорок седьмой год.
Весь остальной вечер Холмс говорил мало, но портрет беспутного Гуго словно приковывал его к себе, и за ужином он почти не отрывал от него глаз. Однако ход мыслей моего друга стал ясен мне только тогда, когда сэр Генри ушел к себе. Холмс захватил свечу со своего ночного столика и, вернувшись вместе со мной в пиршественный зал, поднес ее к потемневшему от времени портрету.
-- Вы ничего особенного не замечаете?
Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый кружевной воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в жестокости выражения, но в поджатых тонких губах, в холодном, непреклонном взгляд" было что-то черствое, чопорное, беспощадное.
-- Он никого вам не напоминает?
-- В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.
-- Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!
Он встал на стул и, держа свечку в левой руке, прикрыл согнутой правой широкополую шляпу и длинные локоны.
-- Силы небесные! -- воскликнул я вне себя от изумления.
С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.
-- Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли отделять самое лицо от того, что его обрамляет. Умение проникать взором за маскировку -- основное качество сыщика.
-- Поразительно! Как будто его портрет!
-- Да, любопытный пример возврата к прошлому и в физическим и в духовном отношении. Вот так начнешь изучать фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ. Он тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.
-- И метит в наследники.
-- Безусловно. Этот случайно попавшийся мне на глаза портрет помог нам восполнить один из самых трудных пробелов. Теперь мы его поймали, Уотсон, теперь мы его поймали! И клянусь вам, завтра к ночи он будет биться в наших сетях, как бьются его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок -- и коллекция на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.
Холмс громко расхохотался и отошел от портрета. В тех редких случаях, когда мне приходилось слышать его смех, я знал, что это всегда предвещает какому-нибудь злодею большую беду.
Одеваясь на следующее утро, я выглянул в окно и увидел Холмса, который, оказывается, встал еще раньше и уже успел куда-то отлучиться.
-- Да, денек у нас будет хлопотливый, -- сказал он, радостно потирая руки в предвкушении всех этих хлопот. -- Скоро начнем действовать. Сети уже расставлены. А к вечеру будет видно, запуталась в них эта большая зубастая Щука или уже ускользнула на волю.
-- Вы уже успели побывать на болотах?
-- Я дошел до Гримпена и дал оттуда телеграмму в Принстаун о смерти Селдена. Думаю, что никого из вас не станут беспокоить по этому делу. Кроме того, я связался с моим верным Картрайтом, который от тревоги за меня, по всей вероятности, не замедлил бы умереть на пороге пещеры, как собака на могиле своего хозяина.
-- С чего же мы сегодня начнем?
-- Прежде всего повидаем сэра Генри. Да вот и он сам!
-- С добрым утром, Холмс! -- сказал баронет. -- Вы похожи на генерала, который обсуждает с начальником штаба план предстоящего сражения.
-- Так оно и есть. Уотсон явился за приказаниями.
-- Я тоже.
-- Прекрасно. Если не ошибаюсь, наши друзья Стэплтоны пригласили вас сегодня к обеду?
-- Надеюсь, что вы тоже пойдете? Они люди гостеприимные и будут очень рады вам.
-- К сожалению, мы с Уотсоном должны уехать в Лондон.
-- В Лондон?
-- Да. При данных обстоятельствах нам лучше быть там.
Лицо у баронета вытянулось:
-- А я-то думал, что вы не покинете меня до конца! Откровенно говоря, в Баскервиль-холле не так-то уютно одному.
-- Друг мой, вы должны повиноваться мне беспрекословно и делать все, что я от вас потребую. Скажите вашим друзьям, что мы пришли бы с удовольствием, но неотложные дела призывают нас в Лондон. Впрочем, мы скоро вернемся в Девоншир. Вы не забудете передать им это?
-- Если вы настаиваете.
-- Уверяю вас, другого выхода нет.
По тому, как баронет нахмурился в ответ на эти слова, я понял, что он обиделся и считает наш отъезд дезертирством.
-- Когда вы думаете выехать? -- холодно спросил он.
-- Сразу же после завтрака. Мы доедем на лошадях до Кумби-Треси, но Уотсон оставит вам свои вещи в залог, так что ждите его обратно. Уотсон, напишите записочку Стэплтону, извинитесь, что не можете у них быть.
-- Мне тоже захотелось уехать в Лондон, -- сказал баронет. -- Почему я должен сидеть здесь один?
-- Потому, что вам нельзя покидать свой пост. Потому, что вы дали слово слушаться меня во всем, а теперь я говорю вам: оставайтесь здесь.
-- Хорошо, я останусь.
-- Еще одна просьба. Поезжайте в Меррипит-хаус на лошадях. Отошлите экипаж обратно и скажите Стэплтонам, что домой вы пойдете пешком.
-- Пешком, через болота?
-- Да.
-- Но ведь вы же сами столько раз удерживали меня от этого!
-- А теперь можете идти совершенно спокойно. Я настаиваю на этом только потому, что уверен в вашем мужестве.