Бодрый и свежевыбритый Перри Мейсон пружинистым шагом вошел в контору. Делла Стрит изучала утренние газеты.
— Ну, Делла, — спросил он, — что новенького?
Она посмотрела на него, недоуменно наморщив лоб.
— И вы намерены это допустить?
— Что именно?
— Арест миссис Форбс.
— Ничем не могу помочь — ее уже арестовали.
— Вы знаете, что я имею в виду. Вы намерены допустить, чтобы ей предъявили обвинение в убийстве и продержали в тюрьме, пока идет следствие?
— Ничем не могу помочь.
— Ничего подобного, можете, и прекрасно знаете как.
— Как?
— Вам не хуже моего известно, — сказала она, встав из-за стола и отодвинув газеты, — что Клинтона Фоули, или Клинтона Форбса, если вам угодно называть его настоящим именем, убил Артур Картрайт.
— Однако, — улыбнулся Перри Мейсон, — насколько хорошо вам это известно?
— Настолько хорошо, что и говорить тут не о чем.
— Зачем тогда говорить?
Она покачала головой:
— Послушайте, шеф, я в вас верю. Я знаю, вы все делаете по справедливости. Можете сколько угодно упражняться себе в остроумии, но вам не удастся меня убедить, будто справедливо упрятать эту женщину за решетку, чтобы дать Артуру Картрайту время уйти от полиции. Рано или поздно это обязательно выяснится. Почему не дать женщине передышку и не сказать правду прямо сейчас? В конце концов, у Картрайта и без того было вдоволь времени, а вы оказались на грани преступления, покрывая убийцу.
— Каким это образом? — осведомился он.
— Утаив от полиции то, что вам известно о мистере Картрайте. Вы прекрасно знаете, что он намеревался убить Клинтона Фоули.
— Это ровным счетом ничего не значит, — отчеканил Перри Мейсон. — Возможно, он и хотел его убить, но из этого не следует, что убил. Чтобы обвинить человека в убийстве, нужны хоть какие-то доказательства.
— Хоть какие-то! — воскликнула она. — Мало вам тех, что есть? Он пришел сюда и заявил, можно сказать, в открытую, что намерен совершить убийство. Затем он посылает вам письмо, из которого явствует, что он все окончательно продумал и собирается действовать. Потом он бесследно исчезает, а того, кто причинил ему зло, находят убитым.
— Вам не кажется, что вы поставили все с ног на голову? — спросил Мейсон. — Раз уж хотели выстроить дело, не лучше ли было сказать, что он совершил убийство и потом исчез? Не странно ли звучит заявление о том, что он исчез, а человека, на которого он имел зуб, убили после его исчезновения — не до, но после?
— Все это сойдет для присяжных, — сказала она, — по меня не обвести. То, что он составил завещание и прислал вам деньги, говорит о намерении сделать последний и решительный шаг, и вам не хуже моего известно, что это за шаг. Он наблюдал и подглядывал за человеком, который разбил его семью, выжидая случая сообщить о себе женщине, запутанной в этом деле. Такой случай открылся. Он увез женщину из дома и скрыл в надежном месте. Затем вернулся, осуществил задуманное и присоединился к жене.
— Вы забываете о том, — парировал Перри Мейсон, — что все сведения я получил как адвокат строго доверительно. Я имею в виду сообщенное Картрайтом.
— Все это прекрасно, — сказала она, — но зачем же вам допускать, чтобы невиновную женщину обвинили в убийстве?
— Я не допускаю, чтобы ее обвиняли в убийстве, — возразил он.
— Нет, допускаете, — сказала она. — Вы посоветовали ей молчать. Она хочет о себе рассказать, но не смеет, потому что вы приказали ей молчать. Вы защищаете ее интересы, однако допускаете, чтобы ей причинили ущерб, чтобы тот, другой вага клиент успел скрыться.
Перри Мейсон вздохнул, улыбнулся, покачал головой.
— Давайте поговорим о погоде, — предложил он, — здесь больше ясности.
Она подошла к нему и с возмущением поглядела в глаза.
— Перри Мейсон, — произнесла она, — я вас боготворю. Я не знаю других мужчин такого ума и таких способностей. Вам удавались настоящие чудеса, но сейчас вы творите явную и откровенную несправедливость. Вы ставите под удар эту женщину, чтобы получить возможность защищать интересы Картрайта. Рано или поздно они его поймают и отдадут под суд; вы считаете, что, если вам удастся на какое-то время пустить полицию по ложному следу, это повысит шансы Картрайта.
— Вы мне поверите, — спросил он, — если я скажу, что вы попали пальцем в небо?
— Нет, — ответила она, — потому что знаю, что попала куда надо.
Он стоял, смотря на нее сверху вниз, агрессивно выпятив подбородок и сердито сверкая глазами.
— Делла, — произнес он, — знай полиция столько, сколько мы, она бы могла построить основательное обвинение против Картрайта, опираясь на косвенные улики. Но не нужно себя обманывать, будто она не способна построить такое же обвинение на тех же уликах против Бесси Форбс.
— Но вы говорите только об обвинениях, — возразила она, — тогда как Артур Картрайт виновен, а Бесси Форбс невиновна.
Он терпеливо и упрямо покачал головой:
— Послушайте, Делла, вы слишком широко забираете. Не забывайте о том, что я адвокат. Я не судья и не присяжные. Я всего лишь представляю в суде интересы других. Дело защиты — проследить, чтобы факты, говорящие в пользу обвиняемого, были представлены присяжным в самом выигрышном свете. Ничего другого от адвоката не требуется. Дело окружного прокурора — проследить, чтобы факты, поддерживающие обвинение, были представлены присяжным в самом благоприятном свете. Дело судьи — проследить, чтобы интересы обеих сторон были соблюдены должным образом, а доказательства приведены, как положено в согласии с принятым порядком. Наконец, дело присяжных — вынести решение и объявить вердикт. Я адвокат — и только. Моя задача — в меру способностей наилучшим образом представлять интересы клиентов, с тем чтобы добиться решения дела с максимально возможной для них пользой. В этом моя святая обязанность, и ничего другого от меня не требуется.
Если вы попробуете спокойно разобраться в созданной нами правовой системе, то выясните, что судебному адвокату ничем другим и не остается заниматься. Сплошь и рядом защитник в суде начинает проявлять чуть чуть больше ловкости, чем нужно, и тогда его осуждают, однако забывают при этом, что окружной прокурор — тот же адвокат, причем самый ловкий из всех, каких может выставить государство. Защитнику же приходится противостоять натиску со стороны обвинения, выстраивая самую искусную и убедительную защиту, на какую он способен. Таковы условия, на которых народу даны конституционные права.
— Мне все это известно, — сказала она, — я понимаю, как часто у обычных непосвященных людей возникают неверные представления о судопроизводстве. Они не могут взять в толк, что именно требуется от адвоката или почему так важно, чтобы он это делал. Однако на вопрос по данному делу это все же не дает ответа.
Перри Мейсон вытянул правую руку, сжал в кулак, разжал и сжал снова.
— Делла, — произнес он, — в этой руке я держу оружие, благодаря которому разобью оковы на запястьях Бесси Форбс и верну ее в мир свободной, но оружием этим надлежит пользоваться определенным образом. Я должен нанести удар в нужный миг и только так, как требуется, в противном случае я только затуплю оружие, а подзащитную оставлю в еще худшем положении, чем сейчас.
Во взгляде, каким посмотрела на него Делла Стрит, сквозило восхищение.
— Мне нравится, когда вы так говорите, — сказала она. — Когда в вашем голосе звучат эти нотки, у меня дух захватывает.
— Ладно, — заметил он, — но только никому ни слова. Не хотел я вам говорить, да вот проболтался.
— Вы обещаете, что непременно воспользуетесь этим оружием? — спросила она.
— Разумеется, воспользуюсь, — ответил он. — Я представляю интересы Бесси Форбс и уж позабочусь о том, чтобы защитить их самым лучшим образом.
— А почему бы, — спросила она, — не нанести удар прямо сейчас? Не проще ли разбить обвинение, когда еще не дошло до суда?
Он терпеливо покачал головой:
— Только не в этом деле. Никто не понимает, насколько серьезно предъявленное ей обвинение. Я хочу сказать, искусный юрист сумеет выстроить очень сильное обвинение. Я не смею нанести удар, пока не узнаю всей силы обвинения. Я могу ударить только один раз и обязан сделать это так впечатляюще, чтобы хватило и одного удара. Сперва мне нужно пробудить в публике интерес к Бесси Форбс. Нужно склонить общественное мнение на ее сторону.
Вы понимаете, что это значит — склонить общественное мнение на сторону женщины, обвиняемой в убийстве? Стоит начать с одного неверного шага — и газеты отправят специальных корреспондентов брать интервью у женщины-тигрицы, женщины-львицы; они на целые полосы начнут пускать слюни о кошачьей грации в движениях, о львином блеске в глазах, о тигриной жестокости, скрытой за мягкой внешностью.
В настоящее время я пытаюсь пробудить к ней интерес. Пытаюсь склонить общественное мнение на ее сторону. Я хочу, чтобы у тех, кто читает газеты, сложился образ женщины тонкой, которую бросили за решетку, обвинив в убийстве; женщины, которая способна и хочет доказать свою невиновность, но не может раскрыть рта по милости своего адвоката, приказавшего ей молчать.
— Это и вправду привлечет общественное мнение на ее сторону, — возразила Делла Стрит, — но вас выставят в дурном свете. Публика решит, что вы просто рисуетесь, чтобы побольше заработать на этом процессе.
— Именно этого я и добиваюсь, — ответил он.
— Это подорвет вашу репутацию.
Он невесело рассмеялся:
— Только минуту назад вы, Делла, выговаривали мне за то, что я мало делаю для Бесси Форбс. Сейчас вы ударились в противоположное и пеняете, что я делаю для нее слишком много.
— Нет, — сказала она, — так не пойдет. Вы можете поступить и по-другому. Вам не нужно жертвовать репутацией, чтобы ее защитить.
Он направился к кабинету, бросив на ходу:
— Видит Бог, не хотелось бы, но выбора у меня нет. Свяжитесь с Полем Дрейком, пусть придет — мне нужно с ним поговорить.
Делла Стрит кивнула, подождала, когда дверь кабинета закрылась за Перри Мейсоном, и только тогда потянулась к коммутатору и сняла трубку.
Перри Мейсон забросил шляпу на книжный шкаф и принялся расхаживать по кабинету. За этим занятием и застала его Делла Стрит, когда открыла дверь и доложила:
— Поль Дрейк уже здесь.
— Пусть войдет, — распорядился Мейсон.
В глазах Поля Дрейка, обращенных к Перри Мейсону, мерцал привычный ленивый огонек.
— Ей-богу, дружище, — протянул он, — ты что, совсем не спишь?
— С чего ты взял? — спросил Перри Мейсон.
— Прошлой ночью наши дорожки пересеклись. Вернее, твоя и моих ребят, — сообщил Дрейк.
— Поспал пару часов, — ответил Мейсон, — сходил в хорошую турецкую баню и побрился. Когда я веду дело, большего мне и не нужно.
— Ладно, — сказал Дрейк, рухнув в глубокое кожаное кресло и устроившись боком, перебросив ноги через подлокотник, — угости сигаретой и рассказывай, что новенького.
Мейсон передал ему пачку и поднес спичку.
— Много требуешь, — сказал оп.
— Ты тоже, — заметил Дрейк, — поставил на уши все частные сыскные агентства, сколько их есть в стране. У меня для тебя лживых телеграмм и невещественных фактов — за неделю не переваришь.
— Обнаружил хоть какой-нибудь след Артура Картрайта или Паулы Картрайт? — спросил Мейсон.
— Ни малейшего. Исчезли — как в воздухе растворились. Больше того, мы побывали во всех таксомоторных агентствах города, говорили с каждым водителем, но не можем найти никого, кто бы ездил на Милпас-драйв, дом номер 4889, в то утро, когда миссис Картрайт ушла от Фоули.
— Марка такси тебе неизвестна?
— Нет. Тельма Бентон утверждает, что приезжало такси. Она уверена, но мы не можем разыскать машину.
— Может, шофер врет? — предположил Мейсон.
— Может, и так, но вряд ли.
Мейсон откинулся на спинку кресла и неслышно забарабанил по столу кончиками пальцев.
— Поль, — произнес он, — я могу разбить обвинение против Бесси Форбс.
— Понятно, можешь, — согласился Дрейк. — Тебе для этого немногое надо — позволить ей рассказать все как есть. Что за смысл заставлять ее молчать? На такую уловку идут только те, кто виновен, да закоренелые преступники.
— Чтобы позволить ей рассказать все как есть, я должен убедиться, что твои ребята не могут разыскать Картрайта, — сказал Перри Мейсон.
— Какое отношение имеет одно к другому? — спросил Дрейк. — Ты считаешь виновным Картрайта и хочешь убедиться, что полиция его не достанет, прежде чем отвлечь внимание полиции от Бесси Форбс?
На этот вопрос Перри Мейсон не стал отвечать. Он помолчал, потом начал мягко бить по столешнице кулаком правой руки.
— Поль, — сказал он, — я могу разнести обвинение в клочья. Но для этого я должен нанести удар в нужный психологический момент. Я должен пробудить у публики интерес создать драматическую напряженность, а затем нанести мгновенный удар, так, чтобы окружной прокурор не успел очухаться, а присяжные уже вынесли свой вердикт.
— Ты хочешь сказать, она предстанет перед судом?
— Я хочу сказать, что ей необходимо предстать перед судом.
— Но окружной прокурор не хочет суда. Он не уверен, что получится дело. Он хочет, чтобы она сама обо всем рассказала. Больше ему ничего не нужно.
Перри Мейсон произнес, подчеркивая каждое слово:
— Этой женщине придется предстать перед судом, и она, разумеется, должна быть оправдана. Но это будет нелегко.
— По-моему, ты сказал, что можешь разбить обвинение в пух и прах.
— Могу, если сумею нанести удар в нужный миг и так, как требуется, но тут придется бить на эффект.
— Почему не попробовать добиться освобождения из-под стражи после предварительного допроса?
— Нет, я намерен дать согласие на то, чтобы она предстала перед судом, и буду просить о безотлагательном суде.
Поль Дрейк выпустил струйку дыма и вопросительно посмотрел на адвоката.
— Что это за оружие, которое ты прячешь до поры до времени? — поинтересовался он.
— Если скажу, ты скорее всего посчитаешь его ерундовым.
— Ты скажи, а там видно будет.
— И скажу, потому что придется. Оружие — это воющий пес.
Поль Дрейк так удивился, что мигом выхватил изо рта сигарету и уставился на Перри Мейсона, причем из глаз его пропал огонек ленивой насмешливости.
— Святые небеса, ты все еще не расстался с этой воющей псиной? — спросил он.
— Нет, — ответил Мейсон.
— Что за вздор, о нем все давно забыли. Собака мертва, и она не выла.
Перри Мейсон упрямо стоял на своем:
— Я хочу неопровержимо установить, что она выла.
— Какая тебе от этого польза?
— Огромная.
— Как ни смотри, а это всего лишь глупое суеверие, — возразил Дрейк. — Никто бы не стал из-за этого особо переживать, кроме умственнобольного вроде этого Картрайта.
— Мне необходимо установить, — упрямо и решительно повторил Мейсон, — что собака выла. Это понадобится подтвердить показаниями. Единственные показания, на которые я рискну положиться, — А Вонга, повара-китайца.
— Но А Вонг говорит, что собака не выла.
— Вонгу придется сказать правду, — заявил Мейсон. — Его уже выслали?
— Нынче увозят.
— Прекрасно. Я добьюсь, чтобы его как свидетеля вызвали повесткой, и задержу его здесь. А ты раздобудешь мне какого-нибудь умного переводчика с китайского. Мне нужно, чтобы до переводчика с твоей помощью дошло, насколько важно заставить А Вонга признать, что собака все-таки выла.
— Ты хочешь сказать, что тебе нужны от него показания, что собака выла, независимо от того, выла она там или нет?
— Я хочу сказать, — ответил Перри Мейсон, — что от А Вонга мне нужна правда. Собака точно выла. Я хочу это установить. Не пойми меня превратно — если собака не выла, пусть А Вонг так и скажет. Но я уверен в том, что пес выл, и хочу это доказать.
— Понятно. Думаю, что смогу это устроить. Я знаю кое-кого в иммиграционном ведомстве.
— И еще одно, — продолжал Мейсон. — По-моему, не худо бы сообщить А Вонгу, что Клинтон Фоули, или Форбс, как тебе больше нравится, настучал на А Вонга, чтоб того арестовали. Мне кажется, это хорошая мысль — позаботиться о том, чтобы сие откровение крепко запечатлелось в восточном сознании.
— Усек, — сказал Поль Дрейк. — Не имею ни малейшего представления о том, чего ты добиваешься, но, по мне, это и неважно. Что еще требуется?
— Мне нужно, — процедил Перри Мейсон, — выяснить об этой собаке все, что можно.
— Что именно?
— Мне Нужно выяснить, с какого времени пес жил у Клинтона Форбса. Мне нужно узнать про собачьи привычки. Мне нужно, чтобы ты проследил жизнь этого пса от самого рождения и выяснил, замечалась ли за ним склонность выть по ночам.
Да, когда Клинтон Фоули поселился в доме 4889 на Милпас-драйв, у него уже была полицейская овчарка. Выясни, сколько времени она у него была, откуда взялась, сколько ей лет. Выясни об этом псе все, в первую очередь — о вое.
— Кое-какими сведениями я уже располагаю, — сообщил сыщик. — Пес жил у Форбса несколько лет. Уехав из Санта-Барбары, он взял собаку с собой. С ней, как и с некоторыми другими вещами, он не смог расстаться. Он был привязан к собаке; кстати, его жена тоже.
— Ладно, — сказал Мейсон, — мне нужно, чтобы все данные о собаке были подкреплены показаниями. Мне нужны свидетели, которые могут явиться в суд и рассказать о ней под присягой. Мне нужны свидетели, которые знали пса еще со щенячества. Отправляйся в Санта-Барбару. Опроси соседей, которые не могли не услышать собаки, если она хотя бы раз выла ночью. Возьми с них письменные показания. А некоторые соседи понадобятся нам и как свидетели. Не считайся с расходами.
— Все из-за одной собаки? — спросил Поль Дрейк.
— Все из-за одной собаки, — подтвердил Перри Мейсон, — которая не выла в Санта-Барбаре, но выла здесь.
— Собака убита, — напомнил сыщик.
— Это не уменьшает серьезность улики, — парировал Мейсон.
Зазвонил телефон. Мейсон взял трубку.
— На проводе кто-то из сыщиков мистера Дрейка, он хочет что-то ему сообщить, — произнесла Делла Стрит. — Говорит, очень важное.
Перри Мейсон передал трубку Полю Дрейку.
— Один из твоих, Поль, с новыми сведениями.
Дрейк, еще глубже утонув в кресле, поднес трубку к уху и лениво протянул:
— Слушаю.
В трубке металлически заверещало, и на лице у Дрейка появилось выражение ошарашенное и одновременно недоверчивое.
— Ты ничего не путаешь? — наконец спросил он.
В трубке снова заверещало.
— Будь я проклят! — произнес Дрейк, повесил трубку и посмотрел на Перри Мейсона все еще удивленно-ошарашенным взглядом.
— Знаешь, кто звонил? — спросил он.
— Один из твоих?
— Да, один из моих ребят, он занимается главным полицейским управлением, выспрашивает репортеров-газетчиков и прочее в том же духе. Знаешь, что он мне сообщил?
— Разумеется, нет, — ответил Перри Мейсон. — Выкладывай.
— Он сообщил, что полиция, безусловно, опознала пистолет, обнаруженный в доме Фоули, пистолет, из которого были убиты полицейская овчарка и сам Фоули.
— Дальше, — поторопил Мейсон. — Как они его опознали?
— Установив число поступивших в продажу партий и сверив по книгам продажи оружия. Они окончательно и безусловно установили лицо, которое приобрело этот пистолет.
— Хватит тянуть, говори, кто его приобрел?
— Пистолет, — произнес Поль Дрейк, тщательно выговаривая слова и впившись глазами в лицо Перри Мейсона, — был приобретен в Санта-Барбаре, штат Калифорния, Бесси Форбс за два дня до того, как ее муж сбежал с Паулой Картрайт.
Лицо Перри Мейсона окаменело. Почти десять секунд он не сводил с сыщика бесстрастного оценивающего взгляда.
— Ну, — спросил Дрейк, — что теперь скажешь?
Перри Мейсон прикрыл глаза.
— Ничего я говорить не буду, — ответил он, — а хочу взять назад кое-что из того, что уже сказал.
— Что именно?
— Что в нужный миг смогу разнести обвинение против Бесси Форбс в клочья.
— Я и сам, — заметил Дрейк, — многое сейчас переоцениваю.
— Чего уж там, — процедил Мейсон. — Я по-прежнему думаю, что могу разнести обвинение в клочья, но поручиться не поручусь.
Он снял трубку, не спеша поднес к уху и, услышав голос Деллы Стрит, произнес:
— Делла, соедините меня с Алексом Боствиком, редактором отдела новостей в «Кроникл». Пусть он сам подойдет к телефону. Я подожду.
Удивление понемногу исчезло из глаз Поля Дрейка, а лицо приобрело свойственное ему выражение шутливой насмешливости.
— Однако, — протянул он, — ты меня поражаешь. Я начинаю думать, что ты либо знаешь об этом деле больше, чем я предполагал, либо хитер как лис. Может, оно и к лучшему, что миссис Форбс не пришлось спешить и давать объяснения в полиции.
— Возможно, — тихо произнес Перри Мейсон и сразу заговорил в трубку: — Алло… Это Боствик? Привет, Алекс, это Перри Мейсон. У меня для тебя кое-что интересное, а то ты все жалуешься, что я никогда тебе ничего не сообщаю и твоим ребятам не удается сорвать куш на сенсации. Вот тебе прямая наводка. Отправь репортера на Милиас-драйв, в дом 4893. Там проживает некто по имени Артур Картрайт. Репортер застанет там экономку, она глухая и с капризами, звать Элизабет Уокер. Если репортер сумеет ее разговорить, то выяснит, что она знает, кто убил Клинтона Фоули… да, Клинтона Форбса, который жил в доме 4889 на Милпас-драйв под именем Клинтона Фоули… Да, она знает, кто убил… Нет, не Бесси Форбс. Ее нужно разговорить… Хорошо, если уж ты настаиваешь. Она сообщит, что это Артур Картрайт, тот самый, у которого она служит и который загадочно исчез. Все. Пока.
Перри Мейсон осторожно повесил трубку и повернулся к Полю Дрейку.
— Ей-богу, Поль, — сказал он, — до чего же мне это было противно.