Делла Стрит успела разобрать утреннюю почту, когда Перри Мейсон, толкнув дверь приемной, вошел с жизнерадостным:
— Доброе утро, Делла! Что новенького?
— Куча обычной рутины, — ответила она, — и кое-что необычное.
— Оставим необычное на десерт, — заметил он, улыбнувшись. — Что за рутина?
— Один из присяжных по последнему делу хочет обсудить с вами какой-то вопрос, касающийся акционерного общества. Еще двое позвонили поздравить с тем, как вы провели дело. Звонил мужчина, пытался договориться о встрече, но не захотел вдаваться в детали. Что-то связанное с какими-то горнорудными акциями, которые он купил. Есть письма по незначительным вопросам…
Мейсон скроил брезгливую мину, отмел жестом письма и прочее и сказал, ухмыльнувшись:
— К чертям все это, Делла. Не люблю рутины, хочу чего-то захватывающего. Хочу заниматься делами жизни и смерти, когда счет идет на минуты. Хочу странного и необычного.
Она взглянула на него заботливо и нежно.
— Вы очень неосторожны, шеф, — возразила она. — Любовь к риску еще выйдет вам боком. Мало вам судебных разбирательств, так вы еще ввязываетесь в дела за стенами суда, сколько раз было!
Он улыбнулся мальчишеской улыбкой.
— Во-первых, — ответил он, — мне нравятся острые ощущения. Во-вторых, я выигрываю дела потому, что узнаю всю подноготную. Я наголову разбиваю обвинение, получая от этого массу удовольствия… Так что у нас там необычное, Делла?
— Крайне необычное, шеф, — заметила она. — Письмо от вчерашнего клиента.
— Какого клиента?
— Который говорил с вами о воющем псе.
— Ага, — ухмыльнулся Мейсон, — от Картрайта, да? Интересно, удалось ли ему поспать ночью?
— Письмо, — сообщила она, — пришло срочной доставкой. Его, должно быть, отправили уже ночью.
— Что-нибудь новенькое про собаку? — спросил он.
— В письме завещание, — сказала она, понижая голос и украдкой оглядываясь, словно опасалась, что кто-нибудь услышит, — и десять тысячедолларовых банкнотов.
Перри Мейсон уставился на нее с высоты своего роста, наморщив лоб и прищурив глаза.
— Вы хотите сказать, десять тысяч долларов наличными? — спросил он.
— Да.
— Отправлены по почте?
— По почте.
— Заказным?
— Нет, только срочной доставкой.
— Чтоб меня черти взяли! — произнес Перри Мейсон.
Делла встала из-за стола, подошла к сейфу, открыла дверцу, отомкнула тайник, вынула конверт и вручила Мейсону.
— Так, говорите, завещание?
— Да.
— А сопроводительный документ?
— Есть записка.
Перри Мейсон извлек десять тысячедолларовых банкнотов, тщательно осмотрел их, тихо присвистнул, сложил купюры и засунул в карман. Затем прочитал вслух записку:
«Уважаемый мистер Мейсон.
я видел Вас на слушанье последнего дела об убийстве и убедился, что Вы человек честный и умеете биться. Я хочу, чтобы Вы взялись за это дело. Вкладываю в письмо десять тысяч долларов, а также вкладываю завещание. Десять тысяч долларов — Ваш предварительный гонорар. Вознаграждение получите по условиям завещания. Я хочу, чтобы Вы выступали от лица наследницы, поименованной в завещании, и защищали ее интересы до победного конца. Теперь я знаю, почему выла собака.
Я составляю завещание так, как Вы меня научили. Возможно, Вам не понадобится утверждать завещание через суд или защищать наследницу. В таком случае Вы оставите себе эти десять тысяч плюс триста долларов, что я вручил вчера.
Спасибо, что заинтересовались моим делом.
С уважением,
Перри Мейсон с сомнением покачал головой и вытащил из кармана сложенные банкноты.
— Хотелось бы оставить себе эти деньги, да еще как, — заметил он.
— Оставить! — воскликнула Делла Стрит. — Разумеется, вы их оставите. В письме ясно сказано, что это за деньги. Законный предварительный гонорар, или я ошибаюсь?
Перри Мейсон со вздохом бросил деньги на ее письменный стол.
— Этот парень рехнулся, — произнес он. — Спятил вчистую.
— С чего вы взяли, что он рехнулся? — спросила Делла.
— Со всего, — ответил Мейсон.
— Вчера еще вы так не считали.
— Я считал, что он нервный и, может быть, болен.
— Но ведь не сумасшедший?
— Ну, не то чтобы сумасшедший.
— Значит, из-за этого вот письма вы и решили, что он рехнулся?
Перри Мейсон ухмыльнулся в ответ.
— По крайней мере, — сказал он, — доктор Купер, психиатр из судебно-психиатрической экспертизы, направляющий в больницу душевнобольных, заметил, что по нынешним временам выплата предварительного гонорара наличными — отступление от нормы. Этот парень дважды расплатился наличными в течение суток, причем отправил десять тысяч долларов незаказным письмом.
— Может быть, отправить их другим способом он просто не мог? — предположила Делла Стрит.
— Может быть, — согласился Мейсон. — Вы прочли завещание?
— Нет. Когда принесли письмо, я посмотрела, что в нем, и сразу же заперла в сейф.
— Ну что же, — сказал Мейсон, — поглядим на завещание. — И он развернул сложенный листок, на обратной стороне которого было выведено: «Последняя воля Артура Картрайта».
Пробежав бумагу глазами, он задумчиво кивнул.
— Однако, — заметил он, — Картрайт составил добротное рукописное завещание: подпись, число и прочее — все на месте.
— Он вам что-нибудь отказал? — полюбопытствовала Делла Стрит.
Перри Мейсон поднял глаза от бумаги и хихикнул:
— Что-то вас с утра обуяла корысть.
— Поглядели бы, как сыплются счета, так сами бы впали в корысть. Честное слово, посмотреть, как вы деньгами швыряетесь, — непонятно, откуда у нас депрессия.
— Я всего лишь поддерживаю денежное обращение, — объяснил он. — В стране не меньше денег, чем было всегда, если не больше, только они стали медленней обращаться. Поэтому и создается впечатление, что их ни у кого нет.
— Ну, ваши-то денежки, — возразила она, — обращаются достаточно быстро. Но что там в завещании — или это меня не касается?
— Касается, и еще как, — ответил он. — По тому, как я веду дела, меня, глядишь, не сегодня завтра пристукнут, и вы единственная будете хоть как-то в курсе моих деловых операций. Вот послушайте. Имущество он завещает наследнице, а мне отказывает одну десятую часть своего состояния, которую надлежит выплатить после окончательного раздела последнего при условии, что я буду преданно защищать интересы основной наследницы в любых юридических казусах, которые могут возникнуть либо в связи с завещанием, либо по причине его смерти, либо из обстоятельств, так или иначе проистекающих из ее семейного положения.
— Он все на свете предусмотрел, правда? — заметила Делла Стрит.
Перри Мейсон медленно кивнул и задумчиво произнес:
— Либо он писал завещание под диктовку какого-то адвоката, либо у него недюжинные деловые способности. Сумасшедший такого завещания не составит. Все последовательно и связно. Девять десятых имущества он завещает миссис Клинтон Фоули, одну десятую — мне. Он обусловливает…
Перри Мейсон внезапно замолчал и впился в документ широко раскрывшимися глазами.
— В чем дело? — спросила Делла Стрит. — Что-нибудь важное? Ошибка в завещании?
— Нет, — протянул Мейсон, — с завещанием все в порядке, но есть тут одна любопытная странность.
Он решительно подошел к входной двери и запер ее на ключ.
— Обойдемся-ка без посетителей, Делла, — объяснил он, — пока не разберемся, в чем тут дело.
— Что за странность? — спросила она.
Перри Мейсон понизил голос:
— Вчера этот парень специально советовался со мной о том, как завещать имущество миссис Клинтон Фоули, и расспрашивал, будет ли завещание иметь силу, если выяснится, что женщина, выступающая как миссис Фоули, на самом деле не миссис Фоули.
— То есть не замужем за Клинтоном Фоули? — уточнила Делла Стрит.
— Именно, — ответил Мейсон.
— Но разве она не проживает с мистером Фоули в этом их фешенебельном районе?
— Именно, — подтвердил Мейсон, — но это еще ничего не доказывает. Известны случаи, когда…
— Да, знаю, — сказала Делла Стрит. — Но уж больно странно, чтобы мужчина жил в таком районе с женщиной, которая делает вид, что она его жена.
— Тут могут быть свои причины. Подобное встречается на каждом шагу. Возможно, прежняя жена не хотела разводиться и не пожелала дать мужу развод. Возможно, у женщины уже есть муж. Легко подыскать добрую дюжину объяснений, и каждое может оказаться правильным.
Делла Стрит утвердительно кивнула:
— Вы разбудили во мне любопытство. А что с завещанием?
— Вчера, — продолжал Мейсон, — он советовался со мной о том, что будет, если он оставит имущество миссис Клинтон Фоули, а окажется, что она совсем не миссис Клинтон Фоули, но только выдает себя за жену Фоули. По тому, как он мне все это выкладывал, я пришел к твердому убеждению, что у него есть основания не считать эту женщину законной женой Фоули. Поэтому я объяснил, что надежней всего оставить деньги поименованному лицу, конкретно — женщине, проживающей в настоящее время с Клинтоном Фоули в доме номер 4889 по Милпас-драйв.
— Ну а он что? — спросила Делла Стрит. — Описал?
— Нет, — ответил Перри Мейсон. — Он отказал имущество миссис Клинтон Фоули, законной жене Клинтона Фоули, каковой Клинтон Фоули в настоящее время проживает в этом городе по адресу Милпас-драйв, дом номер 4889.
— Так это же меняет существо дела, правда? — спросила Делла Стрит.
— Разумеется, — ответил Мейсон. — Меняет целиком и полностью. Если выяснится, что женщина, проживающая с ним по указанному адресу, не его жена, она по завещанию ничего не получит. Завещатель отказывает имущество законной жене Клинтона Фоули, и указание места жительства в данном случае относится скорее к самому Фоули, а не к его жене.
— Вы не думаете, что он вас неправильно понял?
— Не знаю, — нахмурился адвокат. — Все остальное он, похоже, понял прекрасно, да и все его действия говорят о ясности мысли. Посмотрите в телефонном справочнике на фамилию Картрайт, у него должен быть телефон. Он живет на Милпас-драйв в доме 4893. Немедленно с ним свяжитесь. Объясните, что это важно.
Она кивнула и потянулась к телефону, но не успела поднять трубку — раздался звонок вызова.
— Узнайте, кто это, — сказал Мейсон.
Она вставила вилку в гнездо на панели коммутатора, произнесла:
— Контора Перри Мейсона, — выслушала ответ и кивнула.
— Минутку, — сказала она и, прикрыв трубку ладонью, обратилась к Мейсону: — Это Пит Доркас, заместитель окружного прокурора. Он хочет срочно поговорить с вами о деле Картрайта.
— Хорошо, — ответил Мейсон, — соедините.
— Будете говорить из кабинета? — спросила она.
— Нет, по этому телефону, — ответил он, — и прослушайте наш разговор. Я еще не знаю, о чем пойдет речь, но мне нужен свидетель.
Он схватил трубку, произнес «Алло» и услышал скрипучий ворчливый голос Пита Доркаса, в котором звучало явное раздражение:
— Боюсь, Мейсон, мне придется выдать ордер на задержание вашего клиента Артура Картрайта как душевнобольного.
— Чего он еще натворил? — спросил Мейсон.
— Судя по всему, собачий вой существует только в его воображении, — ответил Доркас. — Клинтон Фоули рассказал достаточно, чтобы убедить меня не только в том, что Картрайт безумен и представляет опасность для окружающих, но и в том, что он страдает манией убийства, которая способна заставить его взять закон в свои руки и совершить насилие.
— Когда Фоули все это вам рассказал? — спросил Мейсон, поглядев на наручные часы.
— Только что.
— Он был у вас?
— Он и сейчас у меня.
— Прекрасно, — сказал Мейсон, — задержите его. Я имею право быть выслушанным по этому вопросу. Я представляю Картрайта и намерен проследить за тем, чтобы с моим клиентом обошлись по справедливости. Так что вы его задержите, а я сейчас буду.
Не дав Доркасу возможности отказаться, он бросил трубку, повернулся к Делле Стрит и распорядился:
— Разъединитесь с Доркасом и свяжитесь с Картрайтом. Скажите, что я хочу немедленно с ним встретиться. Скажите, пусть уедет из дома в какую-нибудь гостиницу и запишется там в книге постояльцев под собственным именем, но чтоб ни одна душа не знала, куда он отправился; пусть позвонит вам и скажет, в какой гостинице остановился, а вы перезвоните мне. Предупредите его, чтоб держался подальше от моей конторы и от собственного дома, пока я с ним не увижусь. Скажите, что это очень важно. А я поехал в окружную прокуратуру выяснять, что там у них происходит. От этого Клинтона Фоули уже пошли неприятности.
Он отодвинул защелку пружинного замка, выскочил в коридор и успел покрыть половину пути к лифту, когда под тяжестью гири дверь захлопнулась и язычок замка с щелчком встал на место.
На улице перед конторой он перехватил такси и бросил водителю:
— В окружную прокуратуру. Жмите на полную — штраф плачу я.
Он прыгнул в автомобиль, хлопнув дверцей, и откинулся на подушки; машина рванула с места. Всю поездку он, уйдя в размышления, просидел, уставившись в пространство невидящим взглядом и наморщив лоб, механически клонясь то вправо, то влево, когда машина поворачивала за угол или огибала препятствия.
Такси остановилось у тротуара, водитель вытянул из прорези счетчика полоску квитанции. Перри Мейсон сунул ему пятидолларовую купюру, сказав:
— Сдачи не надо, приятель.
Он пересек тротуар, поднялся на девятый этаж, бросил на ходу секретарше за столом справок в канцелярии окружной прокуратуры:
— Я к Питу Доркасу, он меня ждет, — и прошел длинным коридором вдоль ряда дверей. У одной из них. на матовом стекле которой золотой краской было кратко написано «Мистер Доркас», он остановился и постучал.
Ворчливый голос Питера Доркаса произнес:
— Войдите.
Перри Мейсон повернул ручку и вошел.
Пит Доркас сидел с недовольным выражением за письменным столом. Напротив сидел внушительных размеров мужчина — в эту минуту он поднялся со стула и вопросительно поглядел на Перри Мейсона.
Человек этот ростом был выше шести футов, широк в плечах, с могучей грудной клеткой и длинными руками. Некоторая полнота в талии не скрадывала его спортивной фигуры. На вид ему было лет сорок.
— Насколько я понимаю, — спросил он звучным голосом, — вы Перри Мейсон, адвокат мистера Картрайта?
Перри Мейсон отрывисто кивнул; он остановился, расставив ноги, слегка подавшись вперед, и впился в мужчину холодным цепким взглядом.
— Да, — сказал он, — я адвокат мистера Картрайта.
— А я Клинтон Фоули, его сосед, — представился тот с любезной улыбкой, протягивая руку.
Перри Мейсон сделал пару шагов, обменялся с ним небрежным рукопожатием и обратился к Питу Доркасу:
— Прошу прощения, если задержал вас, Пит, но это важно. Почему — объясню немного погодя. Мне нужно выяснить, о чем, собственно, идет речь.
— Собственно, ни о чем, — заявил Доркас, — если не считать, что я по горло занят, а вы вчера отняли у меня время этим воющим псом, который не выл, а теперь еще выясняется, что ваш клиент вконец спятил.
— С чего вы решили, что он спятил? — спросил Мейсон.
— А вы с чего решили то же самое? — раздраженно парировал Доркас. — Вчера вы сами так считали. Позвонили, сказали, что считаете его сумасшедшим, и попросили пригласить врача, чтобы тот на него поглядел.
— Нет, — произнес Мейсон с расстановкой, — не нужно мне это приписывать, Доркас. Я видел, что у него нервы ни к черту, и хотел выяснить, нет ли за этим чего посерьезней, только и всего.
— Как же, как же, — возразил Доркас с тяжеловесным сарказмом. — Вы считали его сумасшедшим и хотели точно выяснить, прежде чем совать голову в петлю.
— Позвольте, как это — совать голову в петлю? — вопросил Мейсон.
— Сами знаете как, — сказал Доркас. — Вы заявились сюда с человеком, который добивался ордера на арест состоятельного и видного гражданина. И вы, понятно, хотели обезопасить себя от возможности ответного действия. Именно за это вы получили предварительный гонорар. По этой причине вы не стали настаивать на ордере, но добились повестки с вызовом мистера Фоули. Ну так вот — он здесь и предостаточно мне сообщил.
Перри Мейсон в упор посмотрел на Пита Доркаса и не сводил с него взора, пока заместитель окружного прокурора не опустил наконец холодных глаз под пристальным взглядом Мейсона.
— Когда я сюда пришел, — отчеканил Мейсон, — то я пришел сюда, потому что хотел вести с вами дело по-честному и чтобы со мной тоже вели дело по-честному. Я вас предупредил, что мой клиент нервничает. Он сказал вам, что беспрерывный собачий вой действует ему на нервы. В числе подзаконных актов имеется и постановление против нарушения общественного порядка шумливыми животными. Мой клиент имеет право требовать защиты по этому закону даже в том случае, если лицо, имеющее кое-какие политические связи…
— Но собака не выла, — раздраженно оборвал Доркас. — В этом все дело.
В спор вмешался Фоули:
— Прошу прощения, господа, можно я скажу пару слов?
Перри Мейсон даже не обернулся — он по-прежнему не сводил взгляда с заместителя окружного прокурора. Однако Доркас посмотрел на Фоули с явным облегчением.
— Разумеется, — произнес он, — прошу вас.
— Уверен, вы меня извините, мистер Мейсон, — сказал Фоули, — но я буду откровенен. Я знаю, вам требуются факты, Я понимаю ваше положение в этом деле, и то, что вы ревностно защищаете интересы клиента, весьма похвально.
Перри Мейсон медленно повернулся к верзиле Фоули и смерил его с головы до ног отнюдь не сердечным взглядом.
— Не стоит об этом, — сказал он, — лучше объяснитесь.
— Этот парень, Картрайт, — продолжал Фоули, — несомненно, помешанный. Он снял соседний дом. Готов спорить, что хозяева дома не понимают, что за съемщика приветили. У Картрайта всего одна прислуга, глухая экономка. Судя по всему, у него нет ни друзей, ни знакомых. Почти все свое время он проводит в четырех стенах.
— Ну и что? — перешел в наступление Перри Мейсон. — Разве он не вправе? Может, ему соседи не нравятся.
Доркас вскочил.
— Послушайте, Мейсон, — сказал он, — у вас нет никакого…
— Господа, прошу вас! — вмешался Фоули. — Позвольте объяснить. Дайте я все улажу. Прошу вас, мистер Доркас. Я понимаю позицию мистера Мейсона — он считает, что я использовал свои политические связи и нанес ущерб интересам его клиента.
— А что, разве нет? — спросил Мейсон.
— Нет, — ответил Фоули с любезной улыбкой, — я всего лишь изложил мистеру Доркасу факты. Ваш клиент, как я говорил, — человек весьма странный. Он, можно сказать, ведет жизнь отшельника и, однако же, постоянно шпионит за мной из окон своего дома — у него бинокль, он следит за каждым моим шагом.
Доркас подумал, снова уселся во вращающееся кресло, пожал плечами и зажег сигарету.
— Продолжайте, — сказал Мейсоп, — я слушаю.
— Повар-китаец первым делом обратил на это мое внимание. Он заметил, как отсвечивают окуляры бинокля. Пожалуйста, поймите меня правильно, мистер Мейсон. Я всего лишь считаю, что ваш клиент душевнобольной и не отдает себе отчета в своих действиях. Но поймите и то, что у меня наберется достаточно свидетелей, чтобы подтвердить все, что я собираюсь сказать.
— И что же вы собираетесь мне сказать?
— Я собираюсь, — с достоинством ответил Фоули, — подать жалобу на постоянное подглядывание. Из-за этого у меня осложнения с прислугой, это действует на нервы мне и моим гостям. Он все время за мной шпионит, что-то высматривает в свой бинокль. Он никогда не зажигает света на втором этаже, бродит там ночами в потемках по комнатам с биноклем наготове и вынюхивает и выслеживает, что бы я ни делал. Он опасный сосед.
— Разве смотреть в бинокль, — спросил Мейсон, — это преступление?
— Да не о том речь, — возразил Доркас, — и вы, Мейсон, это прекрасно знаете. Ваш клиент — сумасшедший.
— Почему вы считаете его сумасшедшим? — задал вопрос Мейсон.
— Потому что он жаловался на собаку, которая воет, а собака не выла.
— Вы ведь держите собаку, не так ли? — обратился Мейсон к Фоули.
— Разумеется, — все еще примирительно ответил тот.
— И хотите сказать, что она не воет?
— Никогда.
— И не выла пару ночей тому назад?
— Нет.
— Я беседовал об этом с доктором Купером, — вмешался Доркас. — Он говорит, что бред преследования у вашего клиента, помноженный на галлюцинацию собачьего воя и страх, что кто-то должен умереть по соседству, может в любую минуту без упреждающих симптомов обратиться в манию убийства.
— Прекрасно, — заявил Мейсон, — вы уже все для себя решили. Я тоже. Значит, вы намерены его арестовать?
— Я намерен подвергнуть его экспертизе на предмет вменяемости, — произнес Доркас с чувством собственного достоинства.
— Давайте валяйте, — сказал Мейсон. — Только сегодня я слово в слово повторю вам то, что вы мне говорили вчера. Если вы хотите подвергнуть человека принудительной экспертизе, кто-то должен вчинить ему иск. Весь вопрос — кто именно? Уж не вы ли?
— Почему бы и нет? — ответил Доркас.
— Лучше не торопитесь, — заметил Мейсон. — Я вас предупреждаю, не более.
— О чем?
— О том, что если вы вчините иск моему клиенту, утверждая, что он якобы сумасшедший, вам не мешало бы иметь куда больше фактов, чем сейчас. В противном случае не избежать неприятностей.
— Господа, господа, — призвал Фоули, — прошу вас, не будем пререкаться. В конце концов, речь всего лишь о том, как лучше для бедняги Картрайта. Лично я против него решительно ничего не имею. Он мой сосед и порядком попортил мне нервы, но я уверен, что его действия вызваны помрачением разума. Я требую психиатрической экспертизы, и только. Если установят, что он в здравом рассудке, то я, понятно, приму меры к тому, чтобы он впредь воздержался от заявлений насчет моего пса и моей семьи.
— Вы ничего не добьетесь, Перри, — обратился Доркас к Перри Мейсону. — Фоули действует строго в рамках закона. Сами знаете — вы привели сюда Картрайта, потому что хотели упредить любой иск о злонамеренном судебном преследовании. Если Картрайт честно и полностью излагает нам все факты и получает «добро» на возбуждение дела, он действует в рамках закона. Если он искажает факты или их перетолковывает, он эти рамки нарушает.
Мейсон невесело рассмеялся.
— Ищете основание, чтоб передать дело в суд, а? — спросил он Доркаса.
— Вовсе нет, — ответил тот.
— Ну так я вам обоим напомню о том, про что вы забыли, — сказал Мейсон, — а именно: не было ни ордера на арест, ни официально поданного заявления. Заместитель окружного прокурора решил направить вам письмо. Этим все и ограничилось, верно, Доркас?
— С точки зрения закона — да, — нехотя признал Доркас. — Но если человек по всем признакам сумасшедший, тут что-то необходимо предпринять.
— Хорошо, но все ваши соображения относительно его безумия опираются на утверждение Фоули, что собака не выла, разве не так?
— Естественно. Однако мистер Фоули говорит, что может представить свидетелей, которые подтвердят его слова.
— Это он говорит, — упрямо стоял на своем Мейсон, — но до тех пор, пока вы не опросите свидетелей, вы не можете знать, кто из них сумасшедший. А если сумасшедший как раз Фоули?
Фоули рассмеялся искусственным смехом, и глаза его недобро блеснули.
— Значит, так, — подытожил Доркас. — Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы мы разузнали побольше, прежде чем что-нибудь предпринимать?
— Разумеется, — ответил Мейсон. — В отношении моего клиента вы ограничились тем, что написали письмо. Если хотите написать письмо мистеру Картрайту с извещением, что мистер Фоули называет его сумасшедшим, я не против. Но если вы начнете действовать на основе голословного утверждения мистера Фоули, я буду отстаивать права моего клиента.
Доркас снял трубку телефона и распорядился:
— Соедините со службой шерифа.
Его сразу соединили.
— Мне нужен Билл Пембертон, — произнес он. — Алло… Билл?.. Это Пит Доркас. Послушай, мы тут у меня в кабинете никак не можем разобраться с парой миллионеров с Милпас-драйв. Речь о собаке, которая воет. Один утверждает, что пес воет, другой — что нет. И один утверждает, что другой — сумасшедший. Перри Мейсона наняли представлять интересы одного из них, и он требует опроса свидетелей. Ты можешь отправиться туда и все провести на месте?
Послушав с минуту, Доркас сказал:
— Хорошо, приходи сюда прямо сейчас.
Он повесил трубку и холодно поглядел на Перри Мейсона.
— Итак, Перри, — произнес он, — вы все это затеяли. Мы проведем опрос свидетелей. Если выяснится, что ваш клиент давал ложные показания и что он — душевнобольной, мы прямым ходом отправим его в психушку, разве только вы удосужитесь отыскать родственников и определите его в клинику частным порядком.
— Вот теперь, — заметил Мейсон, — вы говорите дело. Почему не сказали с самого начала?
— Чего не сказал?
— Что я могу найти родственников и устроить его в больницу.
— Он первый запустил механизм прокуратуры на уголовное дело, — ответил Доркас, — и, похоже, без всяких оснований. Затем появился мистер Фоули и разъяснил, что его безопасность под угрозой…
— Вот именно, — прервал его Перри Мейсон, — с этим-то я и боролся. На вас, Пит, я не в обиде, но я представляю интересы клиента, а когда я их представляю, я за них бьюсь, и если надо, то до последнего.
Доркас вздохнул, развел руками и положил их на стол ладонями кверху.
— Вот уж чего про вас не скажешь, Мейсон, — заметил он, — так это что вы плохо представляете интересы клиента. С вами тяжело иметь дело.
— Только когда с моим клиентом обходятся не по-честному, — возразил Мейсон.
— Пока я тут хозяин, — заверил Доркас, — с ним обойдутся по-честному. Билл Пембертон — человек справедливый, он и отправится опрашивать.
— Я хочу его сопровождать, — заявил Мейсон.
— Вы можете поехать, мистер Фоули? — спросил Доркас.
— Когда?
— Немедленно, — сказал Мейсон. — Чем скорее, тем лучше.
— Да, — протянул Фоули, — смогу.
На матовом стекле наружной двери возник силуэт, дверь отворилась, и в кабинет, добродушно улыбаясь, вошел костлявый мужчина лет сорока пяти.
— Привет всем присутствующим! — сказал он.
— Привет, Пембертон, — ответил Мейсон.
— Билл, — сказал Доркас, — познакомься с мистером Фоули. Мистер Фоули — одна из сторон в этом споре.
Помощник шерифа и Фоули обменялись рукопожатием, затем Пембертон протянул руку Мейсону.
— Вы здорово сражались на процессе об убийстве, Мейсон, — произнес он. — Прекрасно провели дознание. Хочу вас с этим поздравить.
— Спасибо, — ответил Мейсон, пожав ему руку.
— Из-за чего спор? — поинтересовался Пембертон у Доркаса.
— Из-за собаки, которая воет, — устало сказал заместитель окружного прокурора.
— Много шума вокруг одного воющего пса, не находите? — спросил Пембертон. — Дать ему кусок мяса, он и замолчит.
— Уже молчит, — рассмеялся Фоули. — В этом вся загвоздка.
— Фоули все по дороге расскажет, — сказал Доркас. — Фоули одна спорящая сторона, Перри представляет интересы противной. Началось с жалобы на собачий вой, а теперь речь идет о подглядывании, мании убийства и черт знает о чем еще. Отправляйся на место и разберись, что к чему. Опроси свидетелей и представь отчет. Я начну действовать на основании твоего отчета.
— Кто свидетели? — спросил Пембертон.
Фоули начал перечислять, загибая пальцы:
— Во-первых, сам Картрайт, который утверждает, будто пес воет, и его экономка; она может заявить, что слышала вой, но если вы с ней поговорите, то убедитесь: она глуха как колода, у нее хоть над ухом стреляй — ничего не услышит. Во-вторых, моя жена. Она перенесла тяжелый грипп, но теперь ей лучше, и, хотя она в постели, однако сможет поговорить с вами. Она знает, что собака не выла. В-третьих, слуга-китаец А Вонг и моя экономка Тельма Бентон; и тот и другая могут подтвердить, что собака не выла. Ну и, наконец, сам пес.
— Который станет меня уверять, что не выл? — ухмыльнулся Пембертон.
— Пес может показать одним своим видом, что всем доволен и вовсе не расположен к вытью, — сказал Фоули с улыбкой, извлекая из кармана кожаный портсигар.
— Не откажетесь от сигары?
— Спасибо, — ответил Пембертон и взял сигару.
— А вы? — предложил Фоули Мейсону.
— Спасибо, нет, — сказал тот. — Предпочитаю сигареты.
— Я убил на это дело много времени, — намекнул Доркас, — так что…
— Ладно, Пит, — добродушно прогудел Билл Пембертон, — мы отчаливаем. Идем, ребята.