Ночь. Тишина. Сквозь плотное одеяло свинцовых, густых облаков, только иногда пробивается луна и светит призрачным светом. Не смотря на то, что весна приближается к своей календарной середине, погода стоит довольно мерзкая. Шли дожди, земля размокла. Грязь. Хмарь. Унылая пора… Но сегодня ветер стих и дождь перестал. Только периодически с неба сыпется какая-то микроскопическая морось. Сыро. Влажность воздуха зашкаливает…
А еще и туман, печальный дар природы, собирается навалится к утру. Сейчас вблизи еще более или менее, но на горизонте все сливается в белесую пелену, которую хоть ножом пластай, как кисель. Тяжелая невидимая сеть, тягучая как патока, казалось, была наброшена на город. Дальние дома тонут в тумане как призраки. В общем, если у вас под рукой имеется В. И. Ленин, то самое время его кормить и прятать от жандармов.
Приближалась полночь, печальное время, когда чудовищные силы зла властвуют безраздельно. Сцена обставлена как нельзя лучше. Если бы дьявол вздумал вмешаться в людские дела, то это неприветливое местечко ему бы определенно понравилось.
Так как день будний, то обитатели рабочего района Воруй-город, мест, которые далеко славились как дикие, давно посмотрели традиционный фильм после программы "Время" и мирно отправились на боковую. Здесь, образуя обширный уголок тупости, косности и стяжания, живут в основном рабочие и трудящаяся интеллигенция (так сказать — пролетарии умственного труда), так что многим необходимо явиться поутру на заводы и фабрики к семи часам. В первую смену. В состоянии перестояния. Делать пятилетку за четыре года.
Обычно смена начиналась в семь и заканчивалась в три, причем до прощального гудка ни один рабочий не имел права переступить порог проходной. Словно на зоне. Разве что выйти можно было по справке из медпункта либо по специальному квитку от начальника цеха. Только некоторые счастливцы ходили на работу к восьми. Образ жизни у местного населения соответствующий одуряющему монотонному ритму от получки до получки. Темные окна домов уже не светятся, подтверждая факт всеобщего отдохновения.
"Спят усталые вампиры, ведьмы спят. На болотах злые монстры ждут ребят. Даже Крюгер спать ложится, Чтобы ночью нам присниться. Ты им пожелай Баю-бай!"
Только редкие фонари над дорогой нелепо светят оранжевым тусклым светом, немного разгоняя ночной мрак. Асфальтовая дорога, вытянувшаяся холодной длинной линией, вся в трещинах и выбоинах, как будто подверглась бомбежке, хотя война уже закончилась 38 лет назад. Грязь сверкала под холодным светом фонарей как антрацит. Запаршивевшие, расшатанные бордюры напоминают седые валуны, которые тщетно пыталась вырвать с корнем колдовская нечисть. А на обочине, весною, цветы конечно расцветут…..но кто-нибудь насрет и тут… Все вокруг на этой скудной провинциальной почве было характерно брутальное, запущенное и суровое.
Многоэтажные дома, своими скупыми очертаниями одинаковые, словно доски в гнилом заборе, тоже выглядят полуразрушенными. Их тут городят по грустному типовому проекту без всяческих "излишеств" и сдают досрочно к праздничным датам, со множеством недоделок. Чувство меры в этот момент строителям явно изменяет. К тому же: "Рожденный строить — не пить не может". Органически. И кроме того, всегда качество бетона на стройке никакое, поставки неритмичны, постоянные простои, арматуру выделяют на жилой фонд по остаточному принципу, столярка сырая…
Именно поэтому, каждый новый дом, выглядит как обычный барак, где-нибудь в Гарлеме: обои отваливаются, плинтусы отходят, в рамах щели, кухня темно-синей масляной краской выкрашена, как общественный туалет. Жуть!
И новоселы потихоньку, как муравьишки, все щелочки заделают, двери починят, крышу залатают. Но жильцы постепенно доводят жилье до кондиции "домашнего уюта" преимущественно внутри своих квартир, оставляя покореженные фасады на милость проведения. Так как не имеют необходимой строительной техники. И нет таких законов природы, чтобы заставить застройщиков, пренебрегающих своими обязанностями, завершить начатое.
Ремонт же обшарпанных фасадов происходит только на главных "парадных" улицах города, где живут респектабельные чинодралы, обуржуазившиеся прохвосты, советские бюрократы и коммунистические перерожденцы, и прочие жулики и подхалимы всех мастей, присосавшиеся к партийному и государственному аппарату, поэтому в рабочем районе относительно новые дома, которым отроду десять или двадцать лет, преимущественно выглядят как закопченные гнилые столетние руины. Прошедшие проверку временем и стоящие здесь испокон веков. Во всей своей прелести.
Эта трагическая картина производит тяжелое впечатление. Чувствуешь себя не в своей тарелке. Страшное место. Так и казалось, что со всех уголков ползут миазмы человеконенавистничества, мещанства, обывательской глупости и подлости. Поневоле вспоминается лозунг: "Если ты красив, умен, для тебя этот район". Ибо слабым телом, разумом и духом здесь не место. Такие тут не выживают….
Это Вам не старинный готический Готем, это гораздо хуже. Провинция-с. Россия, господа, Россия… И фантастические Бэтмены здесь, по здравости рассудка, не заводятся. Так как Человек-Летучая мышь здесь будет выглядеть сущим малолетним ребенком. Тут даже мрачная собака Баскервилей не захочет жить и сразу убежит, скуля и поджав хвост. Потому как регистрироваться в зоологическом кружке местных юннатов под названием "Белый Бим" и выступать в воскресной передаче "В мире животных" ей как-то не по статусу.
Улицы и окрестности пустынны. Тихо как в могиле. Ни шороха, ни малейших признаков жизни. Хотя и начались весенние школьные каникулы, но погода и позднее время давно прогнали всех детей с улиц и дворов. Даже взрослые уже спят и видят сны. Лишь какая-нибудь старушка или мало симпатичный чудак-пенсионер, проработавший всю жизнь лагерным "дубаком", ненавидящий весь мир и страдающий от бессонницы, еще может сидеть у окна и кропотливо записывать в тетрадь увиденное, чтобы потом настрочить свой объемистый отчет куратору в КГБ.
Изложив там все бескрайние и загадочные тайны про своих соседей по дому. По "доброте душевной" отравляя другим людям жизнь. Обычно под лозунгом «Мы никогда не спим» глубоко прорабатывались все аспекты: благонадежность по комсомольско-партийной линии; частота приводов в органы внутренних дел; моральная и психическая устойчивость; отношения с коллегами, соседями, в семье. И прочее. Идиотов везде хватает.
Но скудна сегодня ночью будет добыча этих носителей зла. Даже по смутной дороге проедет одна или две машины в час и вся радость. Такое дело настраивает на грустный лад и вызывает дрему…
Тухляк, скукота. Но, чу! Неспящие пустозвоны и бездельники, добровольные помощники советских карательных органов встрепенулись. По дороге неясной тенью проследовал велосипедист. Мелькнул и пропал.
Бывший прапорщик Внутренних Войск Савва Кокорышкин, белоглазый пожилой человек с бараньей прической, невыразительным лицом и пронзительным взглядом, поохранявший лагеря на Северах, полностью озверевший от тоски лагерной жизни, а теперь ушедший на заслуженный отдых, только и сумел с чувством глубокого удовлетворения записать в замусоленной ученической тетрадке:
"11–55. Велосипедист проехал по дороге с запада на восток. Рост средний, фигура средняя. Велосипед стандартный, без особых примет. По виду рыбак. Одет в темный, сильно потасканный ватник и шлем танкиста. К багажнику прикреплен рюкзак, высокие резиновые сапоги и пара удочек."
А ведь ныне выживший из ума и испепеляемый огнем беспокойства Кокорышкин когда-то славился своим орлиным взором (о чем говорило гордое прозвище "Орлиный глаз") и меткой въедливостью к деталям. К тому же место для наблюдения у него было козырное. Окно на втором этаже. Будь это театр, билет на такое место стоил бы огромные деньги. Первый ряд, середина… Отличное место, чтобы хоть как-то расширить кругозор. И если Кокорышкин не сумел выжать из этого эпизода более пары строк, то другим стукачам более мелкого масштаба и вовсе писать было нечего. А был ли мальчик? Тьфу! Велосипедист?
Тщетны будут эти вопросы. Безнадежно. Мелькнул вдали силуэт среди мрака, на пятачке освещаемом холодным светом, и нет его. Сгинул. И кто ничего не записал, тому скоро стало казаться, что ему померещилось. Только и остается в таком случае сказать сакраментальное: "Допился!" Стукач — всем работам работа, но свихнуться можно на ней в два счета.
Между тем велосипедист действительно был. И к известности он явно не стремился, чтобы не подставлять свою голову под карающий меч советского правосудия. Если присмотреться к нему поближе, то можно было сделать интересные наблюдения. Костюм на человеке был действительно живописный: черный тряпочный шлем танкиста, демократическая темная фуфайка, довольно грязная и темные штаны из "чертовой кожи" составляли единый ансамбль. Простого как три копейки представителя пролетариата на грани люмпен-категории. На ногах велосипедиста, чтобы не мешать крутить педали, были грубые осенние туфли. Рыбацкие сапоги следовали с багажом.
Но лицо было совсем молодое. Можно сказать — юное. Не больше 17 лет. Хотя повадки и манера держаться скорее бы подошли человеку намного старше. Забегая вперед можно сказать, что формально этому парню было всего 15 лет и он заканчивал 8 класс. И хотя мешковатая одежда надежно скрывала его фигуру, но вблизи он производил впечатление маленького танка. Мощный, атлетический. 180 роста, 83 кг веса, состоящий из сплошных мускулов и сухожилий. Но, как уже упоминалось, все это великолепие сейчас скрывала грубая рабочая одежда.
Минут пятнадцать проследовав по дороге, наш фигурант завернул на север, скользнув в проулок. Сразу за дворами многоэтажек начинались кварталы частного сектора. "Родимые пятна старого общества". Так называемая Гнилая балка. Царство заборов, халуп и индивидуальных бараков. Маленькие, покосившиеся домишки, бесконечные заборы, прямоугольники приусадебных участков, крохотные огородики феодального поселка. Размеренный, почти деревенский уклад жизни. Места, куда никогда не ступала нога интеллигентного человека. Здесь уличного освещения совсем не было. Как и нормального асфальта. Грязь, рытвины, колдобины…
Кое-где высыпанная на дорогу обширными пятнами и хрустевшая под колесами велосипеда" жужелка", так здесь называли печную золу, абсолютно не помогала в эпической борьбе с вселенской грязью. Улицы здесь были непроезжими большую часть года.
Зато собачки, верные друзья человека, встречали каждого прохожего яростным лаем. Сейчас, ночной порой, псы буквально рвали свои цепи, захлебывались до рвоты, грозя переполошить весь муравейник. Оно, конечно, хорошо, когда собака — друг. Но вот когда друг — собака, тогда не очень…
К счастью, через два квартала велосипедист достиг своей цели. Ей являлась мрачное и заброшенное подворье. Калитка была не заперта на внутренний засов и парень смело проследовал во двор. Тихий тут райончик, прежнего владельца этого домовладения зарубили топором, — и никто ничего не услышал.
— Трезор! Свои! — повелительно сказал он, и клыкастый кудлатый пес, признав гостя, проследовал в свою будку, гремя здоровенной цепью.
Во дворе, тускло освященном лампочкой над дверью дома, находилась раскрашенная под медицинскую машину "буханка", довольно старая на вид. Удивительно но факт, что дизайном и цветами таких убогих "буханок" занимался целый "НИИ технической модернизации СССР".
Странный парень по-хозяйски прошел в дом, отворив незапертую дверь. Здесь его взору предстала картина Репина маслом, под названием "Отдых Мамая". Спертый воздух провонял ядовитым ядреным перегаром и какой-то кислятиной.
На столе виднелись жалкие живописные остатки ужина, перешедшего в бурное застолье. На промасленных пролетарских газетах виднелись тарелки с огрызками, остатками, пустые бутылки из под спиртного, какая-то шелуха, кости. В общем, не хлебом единым, а воблой и пивом. Один из присутствующих уже сидел, блаженно уткнувшись мордой в тарелку, явно пребывая в тяжелой форме алкогольной комы. Лица его в таком положении было не разглядеть. Подобный пейзаж словно бы вопил о гибели русской интеллигенции.
Второй из присутствующих производил впечатление неприятного человека. А скорее помеси обезьяны и первобытного питекантропа. Или же гоблина, огра и орка. Это был громадный лысый детина под два метра ростом, с тупым и зверским взглядом маленьких глазок из под покатого лба. Субъект самой свирепой наружности. Его вид до ужаса пугал людей, но его самого это нисколько не тревожило. Лысый череп данного товарища несколько компенсировали поросшие густым волосом могучие запястья, каждое было толщиной с бедро взрослого человека.
Такого типа ночью увидишь — гарантированно обосрешься. Такой вот "шантеклер". Главный санитар местной психушки Геннадий Коробов, или, как его называли, "Гена Крокодил", широко прославился тем, что избивал буйных психов на радость больничному начальству самыми разными способами — однажды он так хватанул одного старика кулаком по голове, что у того чуть было не лопнули глаза.
Такие события составляли часть местной культуры. Общее мнение горожан было "если не все там будем, то многим доведется", так что нравы были на сей счет весьма патриархальные. Многим аборигенам из-за алкоголизма грозила прямая дорога в дурку, так что всякие праздные разговоры об этом заведении проходили по разряду табу.
— Гена! Жеваный ты крот! Ты бы хоть проветрил здесь для порядка! А то аж глаза режет, — недовольно пробурчал над трагикомедией ситуации новый гость. — И вообще, деньги есть, не жмись, найми какую-нибудь бабу, чтобы тебе в твоей берлоге прибирались!
— Так я… — начал оправдываться грозный Крокодил перед юным гостем, вытянувшись как солдат.
Чувствовалось, что хозяин хотел сказать, что пускать деньги на ветер — это безрассудная расточительность. Крокодил был довольно глуповат и его возраст уже не позволял надеяться, что он когда-либо поумнеет.
— Головка от буя! Не надо мне тут делать удивленных движений руками, — бесцеремонно прервал его юноша и требовательно спросил: — Как наш клиент, дошел до кондиции? Как там твой Чебурашка?
— Да, высосал полбутылки заряженной водки теперь до утра не проснется, — ответил бравый санитар психбольницы, который хотя и выпил немало, но впечатление пьяного не производил.
Дело было на мази. А тембр голоса нашего бравого санитара был таков, что от его баса многие психи приседали на корточки. На ухо же Геннадию явно наступил медведь. Не пощадил он и остальные черты лица.
— Смотри чтобы твой Чебурашка себе в штаны не наложил. А впрочем, это его проблемы. Ну выпил ты литр водки, ну два, ну три, но нажираться то зачем? Ладно, — гость милостиво соизволил замять этот вопрос. — Зато у нас и "буханка" для дела имеется и тебе надежное алиби обеспечено. Сам знаешь какое серьезное дело нам предстоит, надобно по всякому подстраховаться. Семь раз отмерь, один конец отрежь. На вот прими, чтобы гаишники не привязались.
И парень передал Крокодилу пару таблеток. Не простых, а конгениальных. Санитар сполоснул стакан и плеснул туда воды из сифона. Сей девайс, работающий на баллончиках с углекислым газом, был вещью довольно дорогой и встречался не в каждом доме. Чувствовалось, что деньги у Крокодила водятся и помимо больничной зарплаты. Приняв две таблетки, Геннадий убрал внешние признаки опьянения, румянец со щек и стал распространять густой запах трав и хвои изо рта, словно хвойный освежитель воздуха из туалета. Вкупе с ядреным ароматом его носок любые алкогольные нотки теперь забивались напрочь. На вид же — ни в одном глазу.
После проведения этих процедур, перед уходом, хозяин занялся огнедышащим печным отоплением.
— Сабля, интересно, что это Утиный нос так на Клыка взъелся? — освободившись, задал грозный санитар вопрос своему гостю.
— Поменьше болтай, даже наедине с собой, больше проживешь, — резко и язвительно оборвал его визитер. — Ишь, интересно ему? Интересно, когда болт большой, а в жопе тесно! А остальное не интересно. Наше дело телячье: обосрался и стой, обтекай. Иначе или кодла Клыка на ножи поставят, или сам Утиный Нос нам матку порвет. Лично мне, в морге лежать на столе с бирочкой на пальце ноги, нет охоты. Так что все делаем тихо, как на кладбище. Пришли — ушли. Забрали на память "брильянты мадам Петуховой". И все. Забыли о произошедшем навсегда. Кстати, поехали, а то там туман собирается, а в ДТП нам с тобой попадать никак нельзя. Так что едем сразу. Утро вечера дряннее. Выжидать пока все крепко нам уснут некогда. Давай!
Заряженному танку в дуло не смотрят. В конце концов хороших людей много! А вот полезных мало….
А Крокодил, при всех своих недостатках, был очень полезен.
Парочка переоделась. Снявший одежду юный парень, даже на фоне могучего Крокодила, производил очень внушительное впечатление. Короткая стрижка. На удивление широкие плечи. Сплошные мускулы. Узловатые словно корни дерева, переливающиеся чугуном на теле. Его крепкие кости выглядели, как леса вокруг крупного строительного объекта.
Еще пятнадцать сантиметров роста и последние двадцать килограммов плоти завершили бы сказочный образ Геркулеса, но этот процесс уже явно вступал в финальную стадию. Кроме того у парня были большие сильные руки и внимательный взгляд, в котором светился недюжинный ум. А так же зашкаливающий уровень тестостерона и сумасшедшие инстинкты. Его можно было сравнить больше с Суперменом, чем с Кларком Кентом.
Теперь перед нами визуально образовалась стандартная парочка врачей. Застиранные и заштопанные белые халаты, характерные шапочки, марлевые повязки на лицо. Даже пижамные врачебные штаны, краем видневшиеся из под халатов, удачно завершали образ. Парень, которого санитар называл Сабля, в дополнение прицепил себе на нос очки в большой оправе с простыми стеклами, а под глаз присобачил мушку в виде родинки.
Техника безопасности лишней не бывает: "Чтобы стружка от станка в глаз тебя не била, долбанный ты рабочий, надевай же очки, мудила! А так как рост у парня был стандартный, а маска и шапочка оставляли открытыми лишь малую часть лица, то каждый встречный запомнил бы только характерные массивные очки и родинку.
Крокодил своей могучей фигурой, конечно, даже в таком замаскированном виде, выделялся как военный линкор среди изящных яхт, но он и так был санитаром по жизни, так что из образа не выпадал. А прилепленная ему на переносице, в качестве отвлекающего фактора, родинка несколько меняла его облик. Так что приметы были только большой рост и родинка.
Впрочем, свидетели чаще всего запоминают только форменную одежду. Да и все знают, что на проводившимся конкурсе двойников Чарли Чаплина, самого Чаплина многочисленные зрители в упор не узнали и присудили ему только второе место. Вот такой вот выверт сознания. Так что никакие обстоятельства этого дела никогда не должны были выплыть на свет божий.
С другой стороны, бывают разные неожиданности. В том числе и свидетели с фотографической памятью. Достаточно вспомнить судьбу господина Бертильона. Этот тупой и мелкий клерк из французской уголовной полиции каждый день писал кучу разнообразных бумаг. И по ходу дела в потугах сообразил, что каждую деталь человеческого лица, уши, лоб, подбородок, нос и так далее, можно разбить на 16 главных типажей. Так появились первые фотороботы преступников. Так что, надо готовиться ко всему….
Забрав с собой врачебные чемоданчики, пайщики-концессионеры проследовали до машины. Крокодил арендовал ее вместе с водителем, чтобы после работы перевезти кое-какие вещички на недавно арендованную им "дачу". То есть домик в родной деревне. А в процессе расплаты, водитель, как и было задумано, вырубился с концами. Завершив тем самым нехитрую мошенническую комбинацию.
А специализированные машины даже гаишники не останавливают. Инструкции, канцелярщина. Просто так врачебная бригада по ночам не ездит. А так как надпись "Психушка", явно из ложной скромности, борт машины не украшала, то эту буханку можно было спутать с скорой помощью старой модификации. Или с чем-то в этом роде.