— Много долларов, — закатив глаза под лоб, отвечал Стивенсон.
— Ты мне назови, сколько долларов, а то, что много, я и без тебя знаю.
— Может быть, миллиона два, а если их продавать с аукциона, то можно получить много больше.
— О’кей! — передразнил Арбат своего собеседника. — Такая петрушка нас устраивает.
— Что значит «петрушка»? — не понял его Стивенсон.
— Это означает о’кей! — небрежно бросил Арбат. — Ты зачем сюда приперся?
— Что значит «приперся»? — опять же не понял Стивенсон.
— Пришел! — пояснил Арбат.
— Я хотел сегодня улететь домой в Штаты, но в аэропорту при таможенном осмотре таможенники так
набросились проверять багаж моего сотрудника, что я посчитал, лучше им в пасть не лезть. Полицейские, выходит, знали — картины или у меня, или у моего человека. При таких обстоятельствах мне картины уже не
вывезти домой, а поэтому я решил вернуть их хозяину и взять у него свои деньги.
— Очень ты хорошо решил, — взяв со стола авиабилет и рассматривая его, похвалил Стивенсона Арбат.
На столе лежали изъятые ранее грабителем у Стивенсона кошелек и солидная стопка купюр достоинством в
десять, пятьдесят и сто долларов.
Положив половину долларов себе в карман, Арбат поинтересовался у Стивенсона:
— Тебе хватит добраться домой?
— Нехорошо вы поступаете со мной. Я же ваш гость, — отрешенно выдавил из себя Стивенсон.
Возвращая Стивенсону авиабилет, кошелек и часть денег, Арбат беспечно рассмеялся:
— Если бы я знал, что ты нас так одаришь, то принял бы тебя как дорогого гостя, но ты приехал к нам
поживиться, купить нас, как дешевую бабу, а поэтому почувствуй себя в нашей шкуре.
На время задумавшись, Арбат посчитал, что ничего не упустил, а поэтому, обращаясь к Стивенсону, сказал:
— Мы сейчас уйдем, но вы можете уйти отсюда только минут через двадцать после нас. Усек?
Стивенсон не понял последнего слова «усек», но смысл предложения дошел до его сознания.
— Я готов купить у вас негатив с моими фотографиями за любую сумму, какую вы назовете.
Предложение было заманчиво, и Арбат едва не начал с ним торговаться, но природная осторожность все же
взяла верх, и он отказался.
— Если вы к нам приедете через год и поселитесь в той же гостинице, тогда я вас найду и продам его так
тысяч за пятьдесят, а сейчас не имею права делать это с риском для себя и наших картин.
— О’кей! — подумав, согласился с ним Стивенсон. — Я приеду через год. Только вы должны обещать не
распространять всего того кошмара, который тут был.
Арбат выразил полное согласие с его предложением, посчитав приемлемым для себя.
Арбат, прихватив с собой сумку Стивенсона с картинами, вместе со своим подручным вышел из квартиры.
Стивенсон, обхватив голову руками и сидя на диване, раскачиваясь всем корпусом, задумался, отрешившись
от окружающего.
Заславский, заглянув в зал из спальни и увидев задумавшегося американца, вновь вернулся в спальню, не
желая его тревожить.
Он не знал, что теперь говорить в свое оправдание, да и не желал оправдываться, а даже был зол на
Стивенсона и на себя, так как из-за картин тоже понес значительные для себя убытки.
Происходящее устраивало Заславского в той части, что Стивенсон не ищет с ним беседы, а поэтому в
сложившейся ситуации он не нашел ничего для себя лучшего, как лечь на кровать, положив под подушку на
всякий случай кухонный нож.
Он не знал и не мог предвидеть, какова будет сцена расставания с американцем.
Перед уходом из квартиры Стивенсон, зайдя в спальню к Заславскому, зло бросил ему оскорбление:
— Воры проклятые, будьте вы все прокляты! — Сильно хлопнув дверью, он ушел.
Глава 66
Лишь к вечеру Церлюкевич поймал Душмана около ресторана «Надежда», к которому он подъехал на своем
автомобиле на несколько минут.
В машине Душмана, как заметил Церлюкевич, осталась красивая женщина с девочкой.
Церлюкевич, остановив Душмана, попросил принять его по неотложному делу...