— любимой сестрой, — уважительно констатировал он. — Ты у нее дома устраиваешь хулиганку, дебоширишь, прикладываешь к ней свою грязную руку. Тебе, «гладиатору», уже под сраку лет. Как, ты считаешь, я должен с
тобой поступить, чтобы твои финты в отношении ее пресечь?
Вскочив с кровати и пройдясь по комнате в возбужденном состоянии, при полнейшей беспечности и
неподвижности Лесника, Николай, подскочив к нему, возмущенно выпалил:
— Так ты приехал открывать ликбез, учить меня?
— Присядь и не мельтешись, — спокойно посоветовал ему Лесник, — а то, не дай Бог, вдруг да обидишь
меня, тогда за последствия, ты уж извини меня, негодяя, я не отвечаю.
Николай не послушал и продолжал стоять перед ним.
— Неужели ты думаешь, мне не хочется поиграть на твоих ребрах, заставить тебя нюхать свою задницу?
Если думаешь, что у меня руки коротки, то ошибаешься, Колек, я решил провести с тобой дружескую беседу, так
как Татьяна хочет с тобой, дураком, жить. Вот причина моего тормоза и сдержанности. Если ты по себе
чувствуешь, что у вас совместной жизни не получится, потихонечку умотай от нее. Если думаешь жить с ней, живи. Я вам помогал и буду помогать, попробуй пропей мои подарки. Если ты посмеешь еще раз поднять на нее
руку, то отсидку в курятнике у хозяина ты сочтешь за рай. Усек, что я сказал?
Николай, возбужденный и злой, слушая его требования, имел огромное желание показать свой характер, но
понимал, что вор в законе потребует с него ответ за каждое неверное, оскорбительное слово, а поэтому
сдерживал себя. Оказывается, когда хулиганам нужно, они тоже умеют сдерживать себя.
— ...Ты не подумай, что я хочу тебя унизить или оскорбить, упаси Бог. Я хочу, чтобы до тебя дошло, как мне
дорога единственная сестра, на какую жестокость и подлянку я пойду ради нее, чтобы потом тебе не пришлось
сожалеть, что ты меня не послушал.
Николай понял, что его карта бита более высокими козырями, что ему устанавливать свой закон уже никогда
не придется. Он только про себя мог со злостью подумать:
«Удавы вонючие, нет на вас, как на хулиганов, управы, позалазили в хоромы и возникаете, разные угодные
себе законы поустанавливали. Попробовали бы сейчас, как я, прожить на одну зарплату, за которую тебя еще
пинают и ноги вытирают, поневоле дома будешь скопившиеся газы травить».
Однако вслух он сказал другое:
— Я подумаю над твоими словами. Больше эту тему не будем требушить. Или я оставлю Татьяну, или мы с
ней начнем другую жизнь.
Довольный таким его ответом, Лесник решил несколько его растормошить. Ему стало жалко поникшего
«гладиатора».
— Ты не обижайся на меня. Мы с тобой не ругались. Наш разговор здесь и умрет. Если ты на меня не
обиделся и согласен выпить на мировую, нет проблем. У меня в машине все, что надо, есть.
«Был бы я помоложе, у нас с тобой другой получился бы разговор», — ехидно и зло подумал Николай. Из
всего сказанного Лесником ему было понятно, что тот привез спиртное, которым согласен угостить.
— Пускай будет так! — ответил Николай, устав от такой беседы.
— Вот и хорошо! — воскликнул Лесник, которому состоявшаяся беседа тоже была неприятна, и он был
доволен, что она так мирно закончилась.
Глава 69
Перед отъездом из Москвы во Львов Душман взял в фирме напрокат за валюту «форд» последней модели.
Загрузив его продуктовым дефицитом, вместе с Лапой и своим водителем отправился в путь.
Во Львове они Лося не нашли, так как он второй год находился в местах лишения свободы и не скоро можно
было его оттуда ждать. К своему удивлению, они нашли себе помощь и поддержку там, где вовсе не ждали.
Гуцул, живший в Самборе, сообщил, что его зять работает проводником в поездах международного
сообщения, и тот может от Львова до Вены провезти их товар. Они не стали говорить Гуцулу, чьей кисти картины, какова их стоимость, а он не пытался расспрашивать, но цинично и крохоборски потребовал плату за услуги в сто
тысяч рублей.
«Вот жмот ненасытный», — подумал Душман, глядя на жирное, довольное лицо своего собеседника.
Сидя в зале двухэтажного особняка Гуцула, в конце сговора Лапа сказал:
— Мы принимаем твои условия и согласны заплатить сто косых, но ты подумал о тех последствиях, которые
тебя ожидают, если наши картины попадут к таможенникам?
— А какие они могут быть? — играя под дурачка, осклабился Гуцул.