Фостеру? Я бы тем депутатам Верховного Совета, которые приняли такой указ, яйца на их ослиные уши намотал.
— Ничего, как-нибудь проморгаем, тем более нас у хозяина культуре не учили, — пошутил Душман.
— Те, наверху, — он показал пальцем в потолок купе, — наверное, должны быть и умнее, и культурнее нас,
— продолжал возмущаться Лесник.
— Такой указ приняли, чтобы из страны меньше товара вывозили, чтобы не спекулировали, — пояснил
Душман.
— По-трущобному мыслишь, дорогой, — пошутил Лесник. — У нас уже спекулянтов нет и за спекуляцию не
судят. Теперь они являются деловыми людьми, именуемыми коммерсантами. Я считаю, если человек на свои
кровные что-то купил, независимо от стоимости, то имеет право как вывезти в любое место, так и привезти.
Сейчас демократы пришли к власти, может быть, они додумаются до такой простой истины.
Во Львове, пройдя таможенный досмотр без каких-либо осложнений, когда поезд уже тронулся и
пограничники покинули состав, Лесник, обращаясь к Душману, спросил:
— Вот честно скажи, я хитрый или нет?
— Ты знаешь мое мнение о тебе, ты же мой кум, давай, говори мне свою новость и не мучай меня, —
заинтересованно потребовал Душман.
Открыв тайник в своем перстне, Лесник достал из него и положил в ладонь Душмана бриллиант с крупную
горошину.
— Мой подарок жене Фостера, чтобы они не думали, что к ним в гости приехали нищие.
— А если бы тебя на границе залакшали? — удивленно спросил Душман.
— Ты и один провернул бы наше общее дело. Тем более что проводник с тобой знаком и с тобой имеет дело.
— Почему ты раньше мне о бриллианте не сказал?
— Береженого Бог бережет, — усмехнувшись, пояснил Лесник. — Я читал в одной книжке, что таможенники
следят за глазами своих клиентов. Узнав о секрете раньше, ты мог во время проверки нечаянно своим взглядом
или еще чем-то заострить внимание таможенников на моем камушке.
— Так они все равно рассматривали твой перстень, я бы сказал, и очень внимательно.
— Он у меня записан в декларацию, как и твой, поэтому меня могло выдать волнение или если бы я начал
шебутиться около них.
Так что без приключений они прибыли в Австрию. Когда подъезжали к Вене, к ним в купе зашел зять Гуцула, с
которым близко они так и не познакомились. Он отдал Душману сверток с картинами. При нем Душман проверил
содержимое свертка, после чего проводник быстро, как мышь, выскользнул из купе со словами:
— За остальное я уже не отвечаю.
На вокзале Душмана и Лесника встретил Фостер, который после обмена рукопожатиями спросил:
— Полотна с вами?
— Тут, в чемодане, — успокоил его Душман, кивнув головой на свою поклажу. — Куда им деться? — не
утерпев, похвалился он.
Они прошли к автомобилю, на котором приехал встречать их Фостер, и поехали по известному ему маршруту.
Отъехав от вокзала несколько кварталов, Фостер, обращаясь к гостям, сообщил:
— В Штаты мы с вами вылетим завтра вечером, а сегодня переночуем дома у моего друга Робертса.
— Он знает, зачем мы едем к вам? — осторожно поинтересовался Лесник, заранее предугадывая
отрицательный ответ.
— Знает! — удивил его Фостер.
— А надо ли было ему говорить? — заволновался Лесник, волнение которого передалось и Душману.
— Вы — коммерсанты, и то, что вырвались из-за своего занавеса делать бизнес, говорит о вашей хватке.
Таких людей мы ценим и уважаем, — повернув голову в сторону Лесника, сидевшего на заднем сиденье, объяснил Фостер.
Насильно повернув голову Фостера вперед, Лесник, успокаиваясь, заметил:
— Смотри вперед, а то нас убьешь и до своего друга не довезешь.
Вечером дома у Робертса собралось десятка два гостей, с которыми Лесник и Душман были познакомлены, но при всем желании имен своих новых знакомых не смогли запомнить. Когда все гости собрались, то Фостер, уединившись с Лесником и Душманом, спросил:
— Вы не будете возражать, если мы попытаемся продать наши полотна сейчас, здесь?
— Если хорошую цену дадут за них, а цену картин мы знаем, то не все ли равно, где их продавать, — ответил