моего такси и то, что я вас подобрал около кинотеатра. — Предупреждая возможную оплошность своих
пассажиров, он потребовал: — Не вздумайте прощаться со мной за руку, такое у нас не принято.
— Спасибо, что предупредил, — поблагодарил его Душман.
Когда таксист довез их до виллы Фостера, то Лесник, рассчитываясь с ним за провоз, сказал:
— Скажешь своему шефу, чтобы он тебе дал косую за мой счет.
Когда Лесник и Душман смотрели в холле телепередачу, то к ним подошла миссис Фостер, с которой был
Степанович; сам Фостер еще не вернулся с работы.
— Миссис Фостер от меня узнала, — обращаясь к Душману, начал садовник, — что вы воевали в
Афганистане. Ей очень интересно узнать, как вам там, страшно было или нет?
Слушая его слова, обращенные к Душману, женщина утвердительно кивала головой, как бы подтверждая
свою просьбу.
— Страшно, и очень! — налив себе в бокал немного виски и залпом выпив его, признался он.
Степанович перевел госпоже ответ Душмана и, выслушав сказанное ею, сообщил:
— Она убедительно просит вас рассказать какой-нибудь эпизод из своей фронтовой жизни.
— Это некрасиво и нескромно, — возразил Душман. — Мадам подумает, что я хвалюсь, но сотни тысяч
погибших афганцев за десять лет войны и менее четырнадцати тысяч наших кое о чем говорят, правда, афганцы
дрались и между собой, поэтому статистика, кто кого и сколько убил, условная, но мы воевать там научились, иначе в деревянном бушлате отправили бы домой. Душманы, то есть бандиты, — произнеся эти слова, Тарас
Харитонович улыбнулся, — если кого и брали в плен из наших, снимали шкуру, скальпировали, выкалывали
глаза, рубили конечности, поэтому желающих попадать к ним в плен практически не было. А когда такая участь
кому-то грозила, тот или стрелялся, или подрывал себя последней гранатой...
Слушая Тараса Харитоновича, Степанович старался сразу делать перевод миссис Фостер, но когда он
отвлекался и только слушал, то женщина нетерпеливо напоминала ему о его забывчивости.
— Какая жестокость, — побледнев, несколько раз произнесла она.
— ...Безбожные фанатики, многие из которых еще и под наркотическим воздействием, разве они думали о
гуманности к пленному? Скрывать не буду, были и среди наших десантников наркоманы, которые там
пристрастились к дурманящему зелью. Когда мы стали с ними поступать, как они с нами, то со стороны душманов
зверств к военнопленным поубавилось.
— Какой-нибудь эпизод расскажи, — вновь попросил Степанович.
— Уже не она, а ты просишь, — удивился Душман.
— Я более ее заинтересован услышать твое сообщение, как никак, а все же я русский, — пояснил
Степанович.
— Так и быть, расскажу фронтовой эпизод, в котором мне пришлось принимать участие. Однажды вечером
нас семерых десантников на вертолете с глушителем доставили и высадили на одной вершине горы с заданием
захватить «языка» одной сильно досаждавшей нам банды. Вертолет улетел, а мы потихоньку стали спускаться
вниз. Уже стемнело, видим, так метрах в пятистах под нами разведен костер. Подкрадываемся, смотрим в прибор
ночного видения, около костра отдыхает человек двадцать бандитов, оставивших на тропе, ведущей снизу вверх, часового. Его мы сняли ножом, одного взяли в плен, а остальных ликвидировали. Они толком ото сна и не
пришли в себя, а поэтому сопротивления почти не было нам.
— Почему не взяли других бандитов в плен? — поинтересовался Степанович.
— Все равно не поместились бы в нашем вертолете, который после операции мы вызвали в свой квадрат, так
же незаметно возвратились на базу.
— А если бы тот, кто снимал часового, промахнулся, и он поднял тревогу? Душманы расправились бы с вами, как вы с ними, — сделал свой вывод садовник.
— Не исключено, что они одолели бы нас, но если хочешь жить, то научишься метать нож и не
промахиваться. Бывало, и они давали нам прикурить, кто какую карту вытянет. И они, и мы болели озверином, —
пошутил Душман.
— Что это за болезнь? — не понял шутки Степанович, не зная, как перевести слово «озверин» миссис
Фостер.
— Зверели они на нас, и мы тоже вели себя не ягнятами, — пояснил он.
Миссис Фостер, подойдя к Душману, погладив его по голове, произнесла:
— Бедненький! Сколько тебе пришлось пережить. — Расплакавшись, она ушла.