— Оденься, как на бал, чтобы наши друзья-евреи не подумали, что ты у меня имеешь аллергию к
драгоценностям.
— А не ограбят? — обрадованно примеривая перед зеркалом бриллиантовое колье, спросила она, вспомнив
попытку ограбления ее бандитами в Сочи около гостиницы «Жемчужина».
— Мы будем под защитой Молоха, и если он позволит кому-либо сыграть с нами злую шутку, то это дорого
ему обойдется, — успокоил он ее.
— Витя, какой ты самоуверенный. Ты не забывай, где сейчас находишься, а поэтому будь осторожен и
посматривай на меня, если я что-то хреновое почувствую, то потру мочку левого уха, знай тогда, что нам пора
уматывать домой.
— Будет исполнено, — беспечно бросил он, чтобы она его больше не беспокоила.
Перед тем, как Лесник с Альбиной должны были уехать в гости к Молоху, подошел Арбат, который, отозвав
его в сторону от Альбины, с улыбкой заметил:
— Нам с Цыганом одним в доме будет скучновато. Мы бы не отказались от пары сочных бабочек. Само собой
разумеется, чтобы были чистыми.
— Я против вашего желания не возражаю, но в здешних злачных местах не ориентируюсь. Скажите Гришке, что я не возражаю, чтобы он оказал вам содействие в осуществлении вашего желания.
После разговора с Гришкой Арбат узнал, что профур можно заказать по телефону.
— Пойди закажи, а когда они приедут, то, я думаю, мы с Цыганом сможем с ними найти общий язык, —
хохотнул Арбат, довольный, что его проблема так легко разрешилась.
Глава 7
Григорий, поколесив по городу и окончательно убедившись, что за ним нет хвоста, наконец-то поехал прямо к
конечной цели своего маршрута. Проехав под кирпичной аркой, он подъехал к металлическим воротам и
остановился. Подойдя к телекамере, он встал перед ней лицом, после чего вновь сел в машину. Створка ворот
бесшумно поползла вверх. Проехав под воротами, Лесник увидел, как те вновь заняли свое первоначальное
положение. Они оказались внутри усадьбы трехэтажного особняка, сделанного из стекла и бетона. Григорий
подъехал к стоянке автомобилей, где уже стояло десятка полтора машин разных марок.
Когда супруги Гончаровы-Шмаковы вышли из своего «ситроена», к ним подошел здоровенный парень, которому Григорий тихо что-то шепнул на ухо. Тот понятливо кивнул головой и провел супружескую пару к группе
мужчин более почтенного возраста, чем он. Один из них, поднявшись с Гончаровыми-Шмаковыми на второй этаж, подвел их к четырем мужчинам, сидящим за столом, среди которых находился Молох.
Увидев вновь прибывших, Молох, радушно раскинув руки, поднялся из-за стола, поздоровался. Так же, но
только молча, с ними поздоровались и остальные мужчины, изучающе посматривавшие на них. Как такового
фактически знакомства не состоялось.
— Посиди пока с ними, а я Альбину Илларионовну провожу к нашим женщинам. Я думаю, в их компании ей
будет не так скучно, как с нами, — проворковал он, обнимая ее нежно за талию со стариковской
расторможенностью, которую молодым никогда не освоить.
Вернувшись назад, Молох, обращаясь к своим друзьям, сообщил:
— Это — наш коллега из России. Скоро опять туда вернется. Побыл у нас не так уж и долго, но успел сделать
несколько хороших дел. Вы знаете, что я был на подозрении у фараонов. Он взял удар на себя, правда, без
неприятных последствий, а, наоборот, с огромной прибылью для себя, что позволило мне теперь вздохнуть
поспокойней и освободиться от лишней опеки.
Лесник среди сидящих за столом был самый молодой. Он не понимал, о чем Молох говорил своим друзьям.
Поэтому, когда тот кончил говорить, то поинтересовался:
— Чего ты им обо мне говорил?
— Обо всем и ни о чем, но достаточно, чтобы они поняли, что имеют дело с человеком, обладающим не
менее, чем они, авторитетом.
— Стоило ли из-за этого распинаться? — заметил Лесник.
— Ведь я не вечный, а поэтому тебе со временем, а желательно сейчас, надо поближе познакомиться с ними, чтобы не чувствовать себя в Штатах одиноким, когда меня не станет, — грустно произнес Молох.
— Если так, то конечно, — вынужден был согласиться с ним Лесник. — Тогда уж скажи им, что я и шнифер, и
медвежатник, но работаю только на себя.
Молох перевел слова Лесника своим друзьям. После его сообщения те понятливо закивали головами. С их
лиц исчезли пренебрежение, непроницаемая маска, и появилась маска любопытства, а на губах — улыбка.