сообщил Простаков.
— Герман Николаевич, — обращаясь к Серебрякову, начал прокурор, — твои действия в отношении Табаева
ограничены законом, а точнее уголовно-процессуальным кодексом, а поэтому играть в прятки с ним тебе
запрещаю. От тебя Табаев должен узнать, что завтра ты у него произведешь обыск.
— Ясно! — поднявшись, ответил Серебряков.
— Можешь идти работать.
Когда прокурор с начальником милиции остались вдвоем, они продолжили прерванную беседу.
— Постовой в какое время заступает на дежурство?
— В обед.
— Надо, чтобы он перед заступлением на дежурство сходил домой к Табаевым и взял у жены записку мужу с
последующей передачей Табаеву, чтобы они оба знали, что линия связи между ними налажена бесперебойно.
Посмотрим, какие меры самозащиты Табаев вечером примет. Ты говоришь, что свои записки он пишет на
азербайджанском языке?
Простаков утвердительно кивнул головой.
— Тогда переводчика далеко от себя не отпускай.
— Все понятно, все заметано, — пошутил Простаков.
На этом они расстались, договорившись встретиться в 20 часов, после сдачи дежурства постовым, который
их обоих интересовал.
Ровно в 20 часов Шувалов зашел в кабинет Простакова, который уже его ждал.
Протянув Шувалову записку, он сказал:
— Можешь прочитать оригинал.
— Опять на родном языке? — разглядывая записку, поинтересовался Шувалов. — Не испытывай моего
терпения и давай перевод. «Меня арестовали, завтра будет у меня дома обыск, берегись, отвечаешь головой»,
— прочитал он вслух.
— Не многословно, но убедительно, — усмехнувшись, заметил Шувалов. — Она отвечает головой за все то, чего не должны мы найти. А мы как раз должны найти то, за что она отвечает головой.
— Я еще утром распорядился за Табаевой установить наблюдение, — заметил Простаков.
— Если так, то пускай постовой еще раз доставит записку по назначению, — согласился Шувалов.
Когда Серебряков утром пришел к Шувалову за получением санкции на обыск, то Шувалов, давая ее, заметил:
— Как мне сообщил Простаков, наблюдавшие за домом Табаева сотрудники милиции обратили внимание на
то, что Табаева длительное время находилась в гараже при закрытых дверях. С тобой поедет эксперт-
криминалист. Он поможет в поиске и закреплении доказательств, если, конечно, они появятся.
— Она из дома никуда не отлучалась вчера? — спросил Серебряков.
— К счастью, оказалась хорошей домоседкой, — успокоил его прокурор.
Ознакомив Табаеву с постановлением на обыск и выполнив все формальности, связанные с его
проведением, Серебряков предложил Табаевой выдать ему укрытые от описи ценности.
Вся покраснев от злобы, отчего ее лицо потеряло привлекательность, Табаева истерически выкрикнула
довольно складную тираду:
— Как вам не стыдно! Посадили ни за что мужа, сто раз делали обыск и опять приперлись. Раздели до нитки, и вам еще этого мало! Ничего у меня нет. Вам не обыск нужен, а еще раз хотите увидеть наше унижение, топчете
нашу честь. Еще говорим, что строим правовое общество!..
Она могла и дальше продолжать обличительные речи, но Серебряков, перебив ее, попросил:
— Александра Ивановна, успокойтесь и давайте договоримся, что не будем хамить друг другу. Вы же
культурная женщина.
Опустившись на стул, она в бессильной ярости заплакала.
Один из понятых, пожалев ее, сходил на кухню и принес стакан воды, пить которую она отказалась.
Обыск в доме, несмотря на тщательное его проведение, положительного результата не дал.
Когда участники обыска пришли в гараж, то Табаева, пытаясь вызвать сострадание у понятых, с болью в
голосе сообщила:
— Была машина, да недавно сгорела, больше в гараже ничего нет.
По мере обыска в гараже настроение у Серебрякова портилось, тогда как настроение Табаевой поднималось.