— А я думал, что ты забыл, как мы с тобой из одной чашки баланду жрали.
— Ты что, кореш, такое не забывается, — возбуждаясь, стал набивать себе цену Ишак.
— Когда я пришел в барак и против меня выступил Филя, не Ишак ли был у него в упряжке?
Ишак растерялся, поняв, что попал впросак, и подавленно молчал.
Слонявшиеся по бараку зеки, подошедшие послушать беседу Сарафана с Ишаком, услышав, как Сарафан
хитро подколол Ишака, беззаботно засмеялись.
Играя на зрителей, Сарафан, сжалившись, сказал Ишаку:
— Ради старого знакомства, которое ты не забыл, попытаюсь найти какого-нибудь суррогата, чтобы ты отвел
свою душу, но помогаю тебе первый и последний раз. Выступив с Филей против меня, — Сарафан возмущенно
постучал себя в грудь, — ты предал кореша, наше братство.
Подозвав одного зека, Сарафан что-то прошептал ему на ухо, а когда он уходил, то сказал ему вслед:
— Скажи ему, что беру в долг! — и, обращаясь к Ишаку, пояснил: — Видишь, из-за тебя я влез в кабалу.
Его слова у слушателей вызвали улыбки.
— Я бы тоже взял в долг, но мне уже никто не дает, — печально пояснил Ишак.
Принимая кусочек гашиша примерно в 1 грамм от возвратившегося зека, Ишак спросил у Сарафана:
— Что я тебе за него должен?
— Чтобы я тебя в моем квартале не видел, — показывая на ряды между койками, сказал Сарафан. — Если
еще раз обратишься ко мне за наркотиком или еще какой дрянью, то будешь есть яичницу из своих кокочек.
Понял?
Ишак, получив желаемое, да притом на несколько закруток, потерял рассудок от предстоящего удовольствия.
Сейчас он мог обещать Сарафану не только возможное, но и невозможное.
— Принимаешь условие?
— Принимаю! — беспечно согласился Ишак, спеша удалиться.
Когда Ишак ушел, то к Сарафану подошел зек по кличке Веселый, основной работой которого были
организация и руководство художественной самодеятельности не только отряда, но и лагеря. Его считали
честным и справедливым человеком. Своими стихами он расположил зеков к себе, а поэтому они многое ему
прощали, в том числе и активность.
— Разве можно так издеваться над достоинством человека? — возмутился Веселый.
Портить отношения с Веселым Сарафан не был намерен, так как париться в бараке от звонка до звонка не
планировал, а к мнению Веселого при досрочном освобождении администрация ИТК иногда прислушивалась.
— Я от себя, — показывая на койку, пояснил Сарафан, — никуда не уходил, Ишак сам нашел меня. Он мне
неприятен, как и тебе.
— Почему ты так считаешь? — удивился Веселый.
— Потому что ты, разговаривая с ним, никогда не называл его по имени-отчеству, а, как я, величал Ишаком.
— Я могу пойти и извиниться перед ним, — ответил Веселый, с удивлением признавая правоту Сарафана.
— Ты подожди, не спеши к нему. Как он накурится, тогда иди. Он будет тебя слушать и, возможно, споет с
тобой веселую песенку.
— С тобой спорить бесполезно, — сдаваясь, пробурчал Веселый, — но ты с Ибрагимом Мамедовичем
поступил нехорошо.
Его слова потонули в грохоте смеха.
— Ты знаешь, почему зеки смеются? Потому что Ишака нельзя называть по имени-отчеству. Давай сейчас
пойдем к Ишаку и спросим, кто из нас поступил плохо: я или ты?
— У него бесполезно спрашивать по причине подавленности психики.
— Вот и я тебе то же самое говорю, но только другими словами. Я его проводил от себя с настоятельной
просьбой, чтобы он ко мне не приставал, а если подойдет, то расстанется со своими кокочками, которые я могу
тебе подарить на блюдечке.
— Ты же не зверь, зачем тебе такая жестокость?
— Я такой же зверь, как и ты, посмотри на свою полосатую одежду. Мы за решеткой, но только не в зоопарке, а в так называемом ИТК, где ты меня от общения с Ишаком и тому подобными ограждать не берешься. Подскажи
выход. Можешь не искать его: выхода нет.